2.1 Попытки естественно-научного объяснения происхождения христианства

Вопрос о происхождении христианства полностью разрешается историческими свидетельствами священных писателей Нового Завета, мужей апостольских, апологетов, а также противников христианства, и светских истори-ков I - III веков, не говоря уже о писателях позднейших. Масса иных свидетельств: храмы, катакомбы, христианские изображения, иконы, монеты и т.д., - более чем достаточно говорят как о времени появления христианства - первой половине I-го века, - так и о характере его возникновения - внезапном, неожиданном, сверхъестественном. С другой стороны, анализ исторической обстановки времени появления христианства свидетельствует о том, что рождение этой новой религии в данную эпоху не только не было обусловлено какими-либо объективными историко-социальными причинами, но, напротив, явилось как бы противоестественным, ибо христианство первоначально было встречено всеми слоями населения крайне враждебно.

Конечно, атеизм не может принять подобного вывода, и поэтому пытается найти естественные причины возникновения христианства. Современные и прошлые попытки объяснить естественным образом происхождение христианства можно в основном свести к следующим главным тезисам:

1. Христианство возникло как следствие отчаяния рабов и угнетенных, не сумевших освободиться путем борьбы и восстания от ига поработителей и нищеты, и потому обративших свой взор к религиозной фантазии в форме христианства.

2. Христианство возникло не сразу (так сказать революционно), но постепенно формировалось из разрозненных иудейских и языческих верований, представлений, мифов. Поэтому оно синкретично по своей природе с самого начала.

Обоснованию этих тезисов, как и целому ряду других, менее значительных утверждений, вот уже около двухсот лет отводится одно из центральных мест в атеистической литературе.

Не касаясь их анализа защитниками христианства, попытаемся осветить эти вопросы на основании тех, кто является значительным авторитетом для современного отечественного атеизма.

1. Статья "Ф. Энгельс о происхождении христианства" в журнале "Вопросы философии" за 1970 год № II так отзывается о гипотезе происхождения христианства, основанной на т.н. поражении революции рабов: "Модная одно время в наше литературе теория, связывавшая становление христианства с так называемой революцией рабов", не имеет под собой сколько-нибудь серьезных оснований, тем более, что и сама "революция рабов на поверку оказалась историографической фикцией".

Укажем для примера на некоторые восстания этой эпохи: 24-19 гг.-восстания в Испании; 6-9 гг. в Паннонии; 9 г.-в Германии в Тевтотургском лесу были уничтожены три легиона римлян. В 14 г. (смерть Августа) паннонские и рейнские легионы провозгласили императором Германика, но были разбиты. 17-25 гг.-в Африке; 21 г.-во Фракии, Галлии, Нумидии; 24 г.-на юге Италии (наподобие восстания Спартака); 50 г. по 61 г.-В Британии, где было убито 20 тысяч римлян; 66-70 гг.-Иудейское восстание.

Несостоятельным оказывается и утверждение о том, что причиной возникновения христианства явилось ухудшение материального положения угнетенных народных масс и новые формы эксплуатации, возникшие в связи с римским завоеванием и поражением восстаний рабов. В той же статье читаем: "Но, по всей видимости, изменение форм эксплуатации не оказало непосредственного влияния на возникновения христианства...". "Теперь мы лучше, чем в прошлом веке, знаем экономическую историю римской империи и можем подчеркнуть удивительный парадокс: социальный вакуум и моральная изношенность... установились в условиях относительного материального прогресса. Римляне в первые века н.э. жили, в общем лучше, чем до этого: строили лучшие дома, лучше питались и, может быть, даже получали лучшее среднее образование. Улучшение быта коснулось, по всей видимости, даже рабов, не говоря о вольноотпущенниках. Это важно подчеркнуть потому, что критика "гипертрофии материального", критика погони за благами мира сего составила один из важнейших моментов социальной программы раннего христианства".

2. Попытка объявить первоначальное христианство продуктом синкретическим оказывается также совершенно необоснованной. Первое, что наиболее сильно говорит против "эволюционного" появления христианства и синкретического характера его образования, это внезапность появления христианства, за которым последовало совершенно непонятное в естественном плане его широкое распространение "по всей вселенной". Ф. Энгельс, например, в "Книге откровения" прямо называет христианство "крупным революционным движением". Конечно, говоря о "революционности" христианства, Энгельс разумел не вооруженное восстание христиан против существующего социального порядка или борьбу политическую, ибо такового не было, он указывал на самый характер появления христианства - взрывной, неожиданной. Этот правильный взгляд с необходимостью требует признать и свое естественное следствие. Революционность исключает синкретизм, который может быть следствием последовательной лепки, постепенного созидания, и говорит об оригинальности данного явления, его принципиальном отличии от имеющегося старого, говорит именно о рождении, а не об образовании.

В силу этого отпадает и особая необходимость показывать невозможность подобного рождения новой мировой религии из таких взаимоисключающих компонентов, как иудейство и римский политеизм, всегда крайне антагонистически настроенных по отношению друг к другу. Если бы христианство действительно явилось продуктом смешения разнородных элементов иудейства и язычества, то оно, с одной стороны, не было бы встречено столь враждебно Римом, не знавшим ересей и широко открывавшим двери для всех религий и философских концепций; с другой - и само христианство не отрицало бы с такой принципиальностью как язычество, во всех его разновидностях, так и законническое, фарисейское, и рационалистическое саддукейское, иудейство. Апостол Павел очень точно определили существо отношений язычества и иудейства к христианству: "Мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов Безумие" (1.Кор.1,23).

Попытаемся дать посильный ответ на эти вопросы.

2.2 Метод мифологической школы и его основные недостатки

Прежде всего, обратимся к рассмотрению метода, которым пользуются представители мифологического объяснения возникновения христианства, и здесь мы вынуждены констатировать, что этот метод грешит целым рядом недостатков.

Метод мифологов представляет яркий пример того что в логике называется circulus vitiosus, "порочный круг" в доказательстве. Мифологи исходят, как из своего последнего основания, из положений, которые им еще нужно доказать, но которые они принимают уже за доказанные и несомненные. Они заранее объявляют всю не только новозаветную, но и вообще библейскую письменность сборником мифов и легенд, и у свидетельств этой письменности касательно событий евангельской и библейской истории отнимают всякое историческое значение. При этом отношении к источникам библейской истории факты последней можно, конечно, объяснять самым разнообразным способом и сближать их с чем угодно. Но справедливо ли такое отношение? Доказан ли научно легендарный характер библейских источников?

Если при таком предвзятом отношении к источникам находят в библейских рассказах черты, общие с мифами, то в этом нельзя видеть чего-либо удивительного: во всякой действительной истории можно указать "мифологические" черты, если наперед задаться целью их отыскивания. В свое время епископ Уэтли "блестящим и неопровержимым образом показал все черты солнечного бога в знаменитом мифическом герое, называющемся Наполеоном, как он поднимается в своей славе с востока (Египетская экспедиция), как окруженный своими 12 маршалами (знаки зодиака) он озаряет весь мир блеском своих подвигов, как затем он побеждается враждебную силой стужи (зимнее солнце) и как, наконец, исчезает в волнах океана на западном горизонте (заходящее солнце)".

Ассириолог Иенсен, задавшийся целью указать следы вавилонского мифа о Гильгамеше в литературе всего мира, в своей огромной книге, между прочим, находит большое сходство между Гильгамешем и библейским патриархом Авраамом. Сходство это он видит, например, в следующем: у Гильгамеша есть друг и спутник Эабани, у Авраама - Лот; в Гильгамеша влюбляется красавица богиня Иштар, в Авраама - красавица жена Саара; Гильгамеш одерживает победу над Хумбатой, Авраам над войском Кедорлаомера; Гильгамеш путешествует, - и Авраам тоже, и т. д. "Разумеется, - говорит один русский исследователь, - при таком способе отысканная литературных аналогий можно найти черты Гильгамеша в любом историческом деятеле. Возьмем для примера императора Петра Великого: у Гильгамеша есть друг Эабани, у Петра - Меньшиков; Гильгамеш и богиня Иштар, Петр и Екатерина; Гильгамеш побеждает Хумбату, Петр - Карла XII; Гильгамеш отправляется в дальнее путешествие, Петр едет за границу для получения европейского образования, и т.д.".

В 1910 году два немецких автора, пользуясь методом мифологической школы, выпустили две сатирические статьи с "доказательствами", что Лютер и Бисмарк никогда не существовали. Нельзя не согласиться с покойным академиком А. Тураевым, что подобный способ отыскания "доказательств" может производить лишь "психологическое впечатление".

Параллели, устанавливаемые мифологами, изумительно произвольны до насильственности, в результате чего получается безудержная "погоня (охота) за аналогиями", или прямо "паралелломания", переходящая в своего рода "детскую болезнь - мифологитис".

Исследователи, критически рассматривавшие труды представителей мифологической школы, согласно отмечают факт произвольности и насильственности подобных сближений. Известный французский историк религий А. Ревилль, разбирая книгу Д. Робертсона "Христианство и мифология" (1900), так характеризует труды современных ему мифологов: "Евангельская история вся раздроблена, разбита на куски, измельчена, и к каждому ее куску, большому или малому, прикрепляется название мифа, или заимствования из предыдущих религии, их ритуалов, их религиозных кодексов, измышлений египетских, индусских, митрийских греческих, римских, талмудических. Не остается почти никаких преград. Миф везде, миф во всем. Кончается тем, что начинаешь ощупывать самого себя, чтобы узнать, сам ты не стал ли мифом..." .

Хорошо говорит о недостатках сравнительно-исторического метода, применительно к изучению памятников литературы, проф. А.М.Евлахов. "Не всякое сходство, - пишет он, - говорит о заимствовании. Один и тот же образ или мотив, даже один и тот же сюжет, могут зародиться совершенно самостоятельно, независимо друг от друга, прежде всего, в силу единства, повсеместного тождества человеческой личности. Ведь , в конце концов, конструкция мыслительного аппарата человека всюду и везде одна и та же. Если же принять во внимание, что человечество, кроме того, в известные периоды своего существования проходит, в общем, одни и те же этапы культурного развития, то легко понять, что теория литературного заимствования часто указывает генезис там, где его вовсе нет, и что вообще не может быть строгого, абсолютно верного критерия для различия заимствования от простого совпадения, случайного сходства". "Точного критерия для определения заимствования, - развивает далее свою мысль проф. Евлахов, - указать невозможно; никогда нельзя с полной уверенностью утверждать, что то или иное произведение или место в нем заимствовано, а не случайно совпало по содержанию или по форме с другими аналогичными. Мотивы приводимые в пользу заимствования, всегда будут более или менее случайного характера, и даже тогда, когда наличность последнего могла бы быть доказана с полной очевидностью, т.е сопоставлением текстов, историческими ссылками и т. д., возможны самые неожиданные сюрпризы. Справедливо было замечено, что все уже сказано кем-либо и когда-либо, и потому непременно опоздаешь, ибо уже семь тысяч лет существуют мыслящие люди (Ла Брюйер). Всякому из личного опыта известно, что часто приходит в голову какая-нибудь мысль, кажущаяся новой и оригинальной, и как часто она оказывается старой, кем-либо уже высказанной: такие казусы происходят на каждом шагу, и было бы нелепо в каждом таком случае предполагать заимствование... Словом, в вопросе о литературном заимствовании чрезвычайно легко на каждом шагу поддаться на удочку самообмана и обмана других". "Таким образом, - заканчивает свои рассуждения проф. Евлахов, - вопрос о том, заимствована ли данная мысль или форма, имеем ли мы случайное совпадение, или лишь видимость совпадения, по существу всегда остается открытым, или в очень многих случаях мы имеем право сказать только: влияние здесь могло быть, но было ли оно на самом деле - неизвестно..." .

Все сказанное о недостатках сравнительно-исторического метода изучения литературных произведений вполне применимо и к методу мифологической школы. Находя известное сходство между языческими религиями и христианством, исследователь совершенно не имеет научного права сразу же, ex abrupto, делать вывод о влиянии языческих религий на христианство, или о заимствовании христианами своих верований и установлений из языческой мифологии и языческой культовой практики. Заключение от сходства к зависимости по происхождению методологически совершенно несостоятельно. Такой "метод" исследования является "полным ниспровержением исторического знания". Да и вообще, как говорит крупный авторитет в области методологии историко-литературных исследований академик В.Н. Перетц, "видеть во всем и везде только заимствования - это признак некритичности, плохой школы, или отсутствия школы".

Конечно, гипотеза заимствования может находить себе место в научных исследованиях, но, во-первых, именно лишь как гипотеза, предположение, не более, и во-вторых, лишь в том случае, если всякие иные объяснения оказываются непригодными. Иначе, по словам проф. Евлахова, сравнительное изучение превращается в затею "совершенно бесцельную и бессмысленную...".

Отсюда, исследователь, говоря о взаимоотношении христианства и язычества, прежде, чем утверждать "влияние" язычества на христианство, или "зависимость" христианства от язычества, должен поставить себе вопрос: если методологически неправильно заключать от сходства и зависимости, какими причинами могут быть объяснены моменты сходства между язычеством и христианством? Возможны ли эти причины и каковы они?

Таких причин можно указать несколько, и к объяснению их перейдем в дальнейшем изложении.

2.3 Единство человеческого духа, как одно из объяснений сходства между христианством и языческими религиями

Мы выяснили, что сходство между какими-либо религиозными воззрениями и установлениями еще не является непременным признаком их родства, общности происхождения. Это сходство, как мы говорили, может иметь совсем иные причины. И, прежде всего, многое здесь может быть объяснено так называемым законом единства человеческого духа, в силу которого дух человека во все времена и всех народов проявляет себя одинаково и вследствие которого различные народы, совершенно независимо друг от друга, приходят к одинаковым верованиям, понятиям и установлениям. Этому закону подчиняется не только всякое религиозное и этическое развитие. Так, формы языка, как установило сравнительное языкознание, развивалось у всех народов более или менее одинаково. Главнейшие правовые нормы также почти совершенно одинаковы у всех народов. "Существуют, - говорит проф. М.Н. Сперанский, - общие законы психологии человечества. Народы, как общество людей, обладают более или менее одинаковой психологией. У всякого народа, независимо от их культуры, дважды два = четыре, а не что-нибудь другое".

Представители так называемой антропологической теории изучения памятников народной словесности (Тейлор, Лэнг и др.), устанавливая сходство мотивов в устной словесности народов не только не родственных, но и не состоявших в культурном общении в прошлом (например, аборигенов нашего севера, центральной Африки и Южной Америки), объясняют сходство, отправляясь именно от положения об одинаковости человеческой психики на всем земном шаре. Известный ориенталист Макс Мюллер говорит, что нельзя читать Веданту, не поражаясь удивительным сходством ее с учением Пифагора и Платона, - "но никто, по словам М.Мюллера, не станет говорить о заимствовании названными философами своих идей у Индии, так как более широкое изучение рода человеческого показывает, что то, что возможно в одной стране, возможно и в другой".

Этот же антропологический закон единства человеческого духа сохраняет свою полную силу и в отношении к религиозной жизни. "Одинаковые начатки, - пишет А. Ревиль, - порожденные в очень различных местах и послужившие параллельными исходными пунктами, могут в своих логических последствиях приводить к самым удивительным совпадениям, хотя между соответствующими народностями никогда не существовало никаких сношений. Изучение религий народов, оставшихся чуждыми цивилизации, обнаруживало в полном свете эту истину. Какие странные совпадения обрядов и суеверий наблюдаются у таких, ничего не знающих друг о друге, народностях, как эскимосы и готтентоты, негры центральной Африки и древние мексиканцы, полинезийцы и народы северной Азии". Представители неверия ставят христианству в минус те или иные возвышенные мысли и изречения, находимые ими, например, в Ведах, у Конфуция, в саркофагах египтян и т.д., и утверждают при этом, что, значит, евангельская заповедь о любви не нова, не ново вообще все нравственное учение христианское, но заимствовано из буддизма, стоицизма, конфуцианства и проч. Противники христианства забывают о существовании общечеловеческой морали, за счет которой и могут быть отнесены те правила языческой морали, в которых усматривают сходство с христианской этикой. Тем же законом единства человеческого духа может быть объяснено, как подробнее увидим ниже, и сходство в культовых формах религии богооткровенной и религий языческих, - сходство в том, что С.Н. Булгаков называет "феноменологией религиозного культа", вследствие чего во всех религиях мы имеем храмы, жертвы, молитву, сходные религиозные символы и т. д.

2.4 Влияние христианства на языческие религии

Многое, затем, в сходствах между христианством и язычеством должно быть объяснено не заимствованиями из язычества, а, наоборот, влиянием христианства на язычество, заимствованием из христианства. Во многих случаях, где отрицательная критика видит генетическую зависимость христианства из язычества и подозревает духовных вождей древней христианской церкви в идейном воровстве, мы в действительности имеем дело с обратным заимствованием язычниками христианских воззрений и установлений.

Весьма часто указывают на сходство рассказов о жизни Будды с евангельскими повествованиями. Действительно, сходство нельзя не признать. При рождении Будды так же раздавалось небесное пение; цари подносили новорожденному ценные подарки; старый брамин поднял его на руки и признал в нем спасителя от всех зол; в зрелом возрасте Будда был искушаем сатаною, и т.д. Однако, при указании этих параллелей обычно умалчивается, что все священные книги буддистов (в том числе и жизнеописания Будды) имеются в двух редакциях или изложениях: в так называемом южно-буддийском каноне (на острове Цейлон) и в северно-буддийском каноне (в Тибете и Монголии).

Канон южно-цейлонский, так называемый "палийский", является наиболее древним и первоначальным, а канон северный - позднейшим. Замечательно, что рассказы о чудесных обстоятельствах рождения Будды и его жизни содержаться только в северном каноне, а в каноне южно-цейлонском, древнейшем - отсутствуют. Исследователи буддийской священной письменности установили, что эти рассказы стали появляться в книгах северного канона только с V столетия по Р.Х., когда несторианские христиане проникли в Монголию и успели многих познакомить со своим учением. Из сказанного сам собой напрашивается вывод: не от буддистов эти рассказы перешли к христианам, а, наоборот, от христиан к буддистам. Поэтому ученые крайне отрицательно смотрят на попытки установить какую-либо генетическую зависимость христианства от буддизма. "Я смотрю как на ребяческую затею, - говорит французский ученый Балле-Пуассен, - на попытку установления даже самого скромного предположения относительно заимствований христианами своих повествований из буддийских легенд". "Все попытки и усилия доказать, что Новый Завет обязан чем-либо буддизму, противны правилам здравой исторической критики", - пишет известный английский исследователь буддизма Рис-Девидс.

Равным образом, благодаря знакомству с проповедями христианских миссионеров окончательно сформировалось индуисткое учение о Тримурти.

Весьма часто говорят, что евангельский образ Христа "списан" с индийского "спасителя" Кришны. Например, Древс утверждает, что Кришна "так похож на Иисуса, как одно яйцо на другое". Но сами же представители отрицательной критики признают, что на вопрос, есть ли связь между мифом о Кришне и Евангелием, "ответить трудно" - как ввиду ненадежности индийского летоисчисления", так и ввиду того, что гимны, посвященные Кришне, относятся к VIII или IX вв. по Р.Х. Так что, скажем словами проф. C.Cemena, - "если соприкосновение у кришнаизма с христианством могло быть, то при этом зависимость оказалась бы на стороне кришнаизма".

Древс, между прочим, утверждает, что "христианство обязано своим происхождением маздеизму". Между тем в западной специальной литературе является господствующим положение, что наблюдаемые у маздеев "сходными с христианскими представления заимствованы из христианской литературы".

Мысль о влиянии религии Зороастра на христианство является как будто общим местом в сочинениях представителей мифологической школы. Однако, несомненным должно признать обратное - влияние христианства на религию персов. Уже со 11-го века в Персию проникло христианство. В Персии находили себе убежище несториане и другие христианские сектанты, удаляемые из митрополий. Известная среди персов книга "Ардай Вираф Наме" представляет не иное что, как персидский перевод христианского апокрифа "Восхищение Исаии". Эсхатология персов также содержит несомненные следы влияния на нее христианских эсхатологических воззрений. По утверждению знатока парсизма Шпутеля, христианские обряды совпадающие с персидскими, имеют более ранее происхождение сравнительно с последними и потому, следовательно, не христиане заимствовали у персов свои обряды, а наоборот.

Нельзя отрицать сходства и некоторых мистериальных представлений с христианскими идеями. Но существовали ли эти идеи в языческих культах до явления Христа и зарождения христианства? Дело в том, что время возникновения, равно как и стадии постепенного развития мистериальных идей язычества, нам в точности неизвестны. Главным источником наших сведений о мистике языческих культов являются писатели III и IV веков нашей эры, например, Апулей, Фирмик, Матерн, неоплатоник Порфирий, христианские писатели Тертулиан, Климент Александрийский и некоторые другие. Но в то время христианство было уже широко распространено и являлось могучим фактором в религиозной жизни древнего мира. Отсюда ясно, что во многих случаях трудно сказать, где первоисточник этих представлений и кто у кого заимствовал их - христиане у язычников или наоборот. "Здесь существует, - говорит Кюнон, - серия очень тонких проблем хронологии и взаимной заимственности, так что было бы неосторожно решать их огулом ". Есть весьма веские доводы в пользу предположения о влиянии христианства на языческую мистериальную идеологию.

В то время язычество переживало тяжелый кризис и находилось в состоянии упадка. Духовные вожди языческого религиозного мира должны были принять решительные меры для спасения своих верований путем оживления и одухотворения языческих культов. Это они думали достигнуть путем внедрения в язычество философских, этических и христианских идей. К заимствованию чего-либо из христианства побуждала самая борьба с христианской церковью, быстро завоевавшей умы и сердца. Юлиан Отступник, последний запоздалый язычник, предпринимает попытку воскресить язычество именно таким путем: христианским таинствам крещения и причащения он противопоставляет тавроболии, - эту существеннейшую часть мистерий Митры, - "стремясь и в остальном рабски подражать христианским учреждениям". Язычник Филострат рисует образ Апполония Тианского, пользуясь для этого нашими Евангелиями.

И конечно, не без основания блаженный Феодорит говорит о Порфирии, что последний поступил как обезьяна, которая подражает человеку, но все же остается обезьяной. Кюпон в специальном исследовании о культе Митры, удостоверяет тот факт, что фригийские пресвитеры "Великой Матери" установили свой праздник весеннего равноденствия именно ввиду христианского праздника Пасхи, и приписали пролитой крови жертвенного тельца искупляющую силу, которая свойственна Агнцу Божию. Блаженный Августин приводит выражение одного фригийского жреца: "Et ipse Pileatus chrstianus est" ("и сам Митра христианин"). "В этом возгласе, - говорит проф. П.Страхов, - звучит последняя отчаянная надежда на соглашение с тогда уже почти господствовавшим христианством".

Все эти примеры убедительно доказывают ту мысль, сколь несправедливо утверждение сторонников мифологической теории, будто бы язычество влияло на христианство: с большим правом и основанием можно говорить об обратном влиянии, именно о влиянии христианства на язычество и языческие религии.

2.5 Язычество как положительный религиозный процесс. Праоткровение

Моменты сходства между религией богооткровенной и религиями языческими могут быть объяснены еще и тем, что и в язычестве было всегда зерно истины. Язычество нельзя рассматривать, как явление, ни в каком отношении к истинной вере не находящееся. И в язычестве "совершался положительный религиозный процесс". И это понятно. Хотя языческим народам и предоставлено было "ходить собственными путями" (Деян. 14, 16), однако Бог и им "не переставал свидетельствовать о Себе" (Деян. 14, 17). И в язычестве "люди искали Бога, не ощутят ли и не найдут ли" (Деян. 17,27).

Некоторые исследователи считают, что язычество, за исключением отдельных и ограниченных эпох и общественных групп, отличается "напряженной религиозностью, которая волнует и прямо поражает при соприкосновении с ним". В сердцах язычников всегда оставалось "написанным дело законное", "спослушествующей им совести" ( Рим. 2,15), возвещавшей им о нравственных обязанностях их к Богу, к себе и ближним. Бог открывал Себя и язычникам, в меру их разумения. Господь от начала рассеял повсюду семена Божественного Логоса. Св. Иустин Философ говорит, что Логос действовал не только "через Сократа, среди эллинов ", но и "среди варварских народов". "У всех есть семена Истины". Христос есть Слово, Коему причастен весь род человеческий. Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы они считались за безбожников, - таковы между эллинами Сократ, Гераклит и им подобные". "Во всяком народе, - говорит св. Иустин, - веруют во Христа и ожидают Его". "Слово было искони, - читаем в послании к Диогнету, - но явилось в последнее время; оказалось древним и всегда снова рождается в сердцах святых". Климент Александрийский, говоря о водительстве Промысла в истории язычников, утверждает, что ангелы пасут народы (срав.: Втор. 32, 8 по перев. XX), почему и язычники не чужды были истины и подготовлялись к ней. Теперь, - говорит Климент, - даровал грекам их философию, как ступень к "философии во Христе", - она служила для них своего рода Ветхим Заветом ". Самому непримиримому из христианских апологетов Тертуллиану принадлежит известное выражение, что душа человека "по природе" (naturaliter) христианка. "Учение христианское, - говорит св. Григории Богослов, - вместе и древнее, и новое", - выражая этой фразой мысль о том, что и в язычестве теплилась истина, в полноте возвышенная христианством. Слово, по учению св. Афанасия Великого, всем управляет и все объединяет; Оно заботиться о язычниках прежде Своего воплощения; Оно не попускает и язычникам "являться вовсе не причастными ведения о Боге"; даже иудейские закон и пророки были даны не для одних иудеев, а "для всей вселенной служили священным училищем ведения о Боге и внутренней жизни". Евсевий Кесарийский пишет специальное обширное сочинение "Евангельское приготовление", самим названием своим показывающее, что писатель смотрит на прошедшую дохристианскую историю как на приготовление к явлению всеобщей евангельской истины".

Мысль древних христианских писателей о том что и в язычестве происходил некоторый положительный религиозный процесс, неоднократно высказывалась и после философами и историками религий различных направлений. Так, в начале XIX столетия Шеллинг, в своих сочинениях "Философия мифологии" и "Философия откровения", утверждал, что в языческих религиях и их мифологиях должно видеть подлинное откровение, лишь на его низших ступенях. Сходные мысли высказывали наши мыслители Вл. Соловьев, С.Н. Трубецкой, Вячеслав Иванов и др. "Христианство подготовлялось не только в иудействе, но и в язычестве", - пишет С.Н. Булгаков. Повторяя слова Климента Александрийского, проф. Ф.Ф. Зелинский, глубокий знаток античного мира, говорит: "Античная религия - настоящий Ветхий Завет нашего христианства". "Реальный мир, - говорит немецкий ученый Иеремиас, - в который вступило откровение Бога во Христе, не был богооставленным. Водительство Божие, направленное к искуплению, не ограничивалось религиозным развитием внутри Израиля, Бог предоставил людям идти своими путями, но был недалек от каждого из них". Недаром древняя иконография допускала изображения языческих писателей классической древности среди пророков в притворах храмов, даже на подножиях иконостасов; например, в Московских: Успенском и Благовещенском соборах, в Афонском Иверском монастыре, а так же иконописных подлинниках этой чести удостаиваются Орфей, Гомер, Солон, Пифагор, Аристотель, Цицерон, Сенека и др., "иже от части пророчествоваху о вышнем Божестве и о Рождестве Христове от Пречистыя Богородицы..."

К этому книга Бытия добавляет, что первые люди были научены от Бога всем важнейшим религиозным истинам. Еще на заре человеческой истории всем людям было возвещено радостное и утешительное обетование о Семени Жены, Которое сотрет главу змия и победит сатану и его царство (Быт. З,15). Об этом блаженном времени, когда люди стояли ближе к Божеству, не редко вспоминало человечество в своих преданиях. В глубь веков к первоначальной своей истории люди переносят свою идеализацию жизни, свои воспоминания о временах лучших, о золотом веке на земле. В коментарии истолкователя браманизма Шанкары к Брахмасутрам есть такое место: "Передают, что иные из древних находились в общении с богами и пророками, сообразно с их выдающимися заслугами, даже видимо вступали в общение с богами и пророками". Историки религий называют эту отдаленнейшую эпоху истории человечества временем праоткровения. Идея праоткровения признается целым рядом выдающихся современных религиозных мыслителей и историков религий. "Первобытные откровения находят всюду, - говорит Эд. Леруа, - у колыбели человечества; на протяжении веков оно передается всем людям хотя бы в скрытой и потенциальной форме. Мессианские упования, всеобщие ожидание не ограничивалось народом избранным, а существовало в той или иной форме повсюду, почему Обетованный стал чаянием языков".

В 1911 году Вильгельм Шмидт выпускает капитальный труд под названием "Uroffenlarunq ans Anfang der Offenbarung Gotbes" (Праоткровение, как начало Откровения Божия), в котором, на основании множества данных исторических, археологических, филологических и, главным образом, этнографических, доказывает наличие "Праоткровения" у народов всех стран и времен. Современный ученный Mainage в своей книге о религии времени палеолита утверждает, что "возможность Божественного Откровения для первобытного человека остается в неприкосновенной силе". По словам другого ученого венского проф. Betha первобытное Божественное Откровение есть "религия во всех религиях" (die Religion in alien Religionen), и оно "создает религии на протяжении веков". То, к чему пришла научная мысль наших дней, в свое время проникновенно и сильно выразил митрополит Филарет в следующих словах: "Древнее и ветхозаветное человечество жило именно остатками в своей природе эдемского духовного света первобытной райской жизни, - остатками, впрочем, истощавшимися у грешных людей с продолжением времен. Языческие древнейшие творения, например, Илиада и Одиссея Гомерова, или индийские поэты незапамятных времен поражают нас отнюдь не ребячеством, а каким-то духовным величием древнего патриархального человека. Чем ближе был человек к пребыванию своему в Эдеме, тем обильнее и живее были в нем остатки эдемской жизни, в которой он одушевлялся духом из уст Божиих, и первобытного духовного света, в котором так ясно и ощутительно выражались для него во всем творении творческие глаголы ...".

Таким образом, если и можно найти какое-либо сходство между языческими верованиями и догматами богооткровенной религии, (например, в учении о Божестве, в чувстве греховности и потребности примирения с Богом, в наличии жертвенных культов, включительно до идеи Спасителя всех людей), то это сходство вполне может быть объяснено тем, что и в языческих религиях жила искра истины, хранились остатки первобытного Божественного Откровения. "В язычестве, - говорит Булгаков, - усилие человека прорваться до Бога были напряженней и отчаянней, чем в иудействе где была воздвигнута лестница Иаковля. Недаром обнаружилось в полноту времени, что язычники оказались более готовы для принятия Христа, чем иудеи, ибо больше Его жаждали и ждали: блудный сын уже давно тосковал и томился по родном доме". "Сына Божия, - пишет Ф.Ф. Зелинский, - искала античность во все время своего существования; она находила его поочередно в Геракле, Аполлоне, Александре Великом, Птолемее Спасителе, Августе, но успокоилась лишь тогда когда нашла Его в Иисусе. Его она восприняла всеми фибрами своей жаждущей души...".