- Отец Андрей, как Вы думаете, почему миссионеру иногда не удается достучаться до сердец? Есть ли вообще некая "техника миссионерской безопасности"?

- Во-первых, я бы очень не советовал какую-то технику использовать. Во-вторых, достучаться до сердец не удастся, я думаю, никогда. Вспомним, что Самый Лучший Миссионер на нашей планете, Иисус из Галилеи, не смог достучаться до сердец и умов своей аудитории. Двенадцать, или даже семьдесят апостолов из миллионной Палестины - это, прямо скажем, результат, который разочаровал бы, наверное, любого современного PR-щика. Поэтому за количеством гнаться не стоит, надо честно признать, что у Господа есть Свой Промысел о каждом человеке, и надо уметь терпеть свои миссионерские неудачи.
Это очень важно, потому что очень много молодых миссионеров ломаются именно на этом: начинают свою работу, потом следует какой-то облом, неудача, после которой они часто говорят так: "Ах, последние времена настали; молодежь слушать ничего не хочет, поэтому надо от них уходить, сидеть у себя в храме, кого надо - Господь Сам приведет"… Или же в более мягком варианте: "Да, увы… Я старался, но у меня ничего не получается, это не мое дело, я ошибся в своих возможностях, миссионерство - не мое призвание и мне надо искать для себя другую колею в церковной жизни".

Так вот, надо уметь терпеть неудачи. Надо уметь поставить перед собой вопрос: "Подожди, а ты уверен, что этому человеку необходимо именно через тебя прийти в храм? Может быть, он вообще не сейчас должен туда прийти". То есть надо уметь терпеть Свободу Бога, разрешить Ему Самому определять судьбы других людей независимо от моих миссионерских капризов и планов. Надо уметь радоваться небольшим частным победам. Если ты пришел в класс, и двое ребятишек тебя послушали - это уже здорово. Ведь победа - это не только полное обращение и воцерковление человека. Бывают тактические победы, небольшие радости, когда, например, у твоего собеседника просто ожили глаза, если он перестал бояться Православия и сократил число своих антицерковных предрассудков.

Поэтому надо всегда помнить, что задача миссионера не только в том, чтобы обратить людей в Православие. Она может быть сформулирована совершенно иначе: разрушить стереотипы о Православии, помочь людям понять, что Православие - это не обязательно бегство из современности, но мир, в котором можно жить сегодня; разъяснить людям логику Православной позиции по тем или иным вопросам, чтобы они поняли, что наша вера - это не просто нагромождение каких-то абсурдов. Пусть человек с вами пока не согласен, но он уже понимает: "В этом что-то есть. Вашу позицию я не принимаю, но если это так, то из этого то-то и то-то следует". То есть надо уметь себя ориентировать на такие частности. Ведь когда батюшка строит храм, он же не ставит перед собой такой задачи, чтобы уже через неделю на этом месте стоял собор с позолоченным иконостасом. Батюшка каждый месяц решает локальные задачи, каждый день он на стройплощадке следит за тем, чтобы цементик здесь вот залили… Чтобы кирпичная кладочка тут вот ровно шла… Так же и в работе миссионера.

- Есть ли в миссионерском служении грань, которую человек не должен переступать, некая граница, отделяющая Церковь от мира. Например, книги Юлии Вознесенской "Мои посмертные приключения"… Можно ли с юмором описывать ад?

- Я думаю, что ад можно только с юмором и описывать. В наших службах на Страстной Седмице не случайно говорится: "Ад всесмехливый", то есть ад, достойный всяческого посмеяния. Еще апостол Павел говорил: "Ад, где твое жало. Смерть, где твоя победа". Это некая издевка. Надо заметить, что и в некоторых апокрифах, размышляющих о сошествии Христа во ад, эта тема звучит. Я считаю, это очень здорово, что у нас есть книги такого жанра, как у Юлии Вознесенской, своего рода "православное фэнтези".

Теперь насчет границ. Я считаю, что мы должны использовать тактику агрессивного миссионерства. Это значит, что если есть какие-то пространства, не до конца сожженные, не откровенно антихристианские, то эти пространства надо захватывать и брать под свой контроль. Существует известный принцип земледелия: поле, за которым никто не ухаживает, зарастает сорняками. Возьмем, например, книгу "Гарри Поттер". Ведь легче всего испугаться ее и убежать. Но в этом случае мы это поле оставляем нашим врагам, которые засеют на нем свои сорняки, и эти сорняки дадут очень хороших урожай, но не для нас. Так произойдет в том случае, если Церковь скажет: "Да, Гарри Поттер - сатанист". Сатанисты данное утверждение, конечно, с удовольствием поддержат, и тогда с каждым экземпляром этого издания их число будет увеличиваться, а сама книга станет их рекламой.

Есть существенный разрыв, с одной стороны, между поэтикой, символикой евангельских притч и Апостольской Церкви и, с другой стороны, нашей современной церковной жизнью. Символика притчей Христа о Царствии Божием такова: зерно, бросаемое в землю, клад, зарываемый в землю, закваска, которую бросают в тесто. То есть нечто святое, чистое, хорошее, бросается в негожее место, втаптывается в грязь. Но зато эта грязь преображается. В историческом же пути Православия возобладала совершенно другая тенденция: напротив, изымать святыню из мирского контекста, прятать ее. Растет иконостас, усложняется путь к церковному таинству (чтобы оно было редким, чтобы обязательно соблюсти какую-то технологию, прежде, чем к нему прикоснуться). Наиболее ярко это видно на многих иконах, где святитель, скажем, держит Евангелие не рукою, а подложив платочек. То есть оказывается, что нельзя прямо прикоснуться к Евангелию, обязательно нужен какой-то посредник, человек же воспринимается как источник скверны. Оказывается, что он угрожает святыне, и святыню надо спасать от него. Это, конечно, радикальная антимиссионерская установка, ведь евангельский пафос совсем другой - святыня приходит, чтобы спасти меня.

- Но ведь есть же такая грязь, где просто ничего не вырастет?

- Даже если не вырастет, это еще не страшно. Главное, не дать чему-то другому вырасти там. Например, в полемике по штрих-кодам афонский старец Паисий сказал однажды, что есть люди, которые не боятся штрих-кода на продукте и думают: "Я возьму, перекрещу и тем самым освящу его". Но он возражает и говорит, что не все может принять освящение, вода, например, может принять святыню, а мочу освятить нельзя.

Это очень красивое размышление, но оно логически не корректно, потому что мы крестим какие-то предметы не только для того, чтобы освятить, но и для того, чтобы изгнать. Есть крестная сила как нечто ограждающее, как экзорцизм. Мы что-то можем освятить в смысле "исполнить благодати", а что-то (скажем, туалет), мы кропим Крещенской святой водой, чтобы там никакое зло не пряталось, а не для потребления там святыни. Точно так же и здесь. Может быть, христианский плод на этой делянке не вырастет, но зато своей работой мы помешаем кому-то растить на ней сорняки. По принципу: "Что смогу, то съем, а что не смогу - понадкусываю". В этом смысле миссионер что собака на сене: сама не ест, но и другим не дает.

- Какая, по Вашему мнению, самая страшная ошибка миссионера?

- Этих ошибок очень много. Самую страшную из них я выделить не могу. Одна из ошибок - это чрезмерная ассимиляция, когда миссионер, стараясь найти общий язык со своей нецерковной аудиторией, настолько в этом преуспевает, что в итоге становится "своим в доску". В этом случае люди справедливо изумляются: "Если ты - то же самое, что и мы, то тогда твоя вера нам не нужна, у нас и так все есть". Именно на этом пути потерялись несторианские миссионеры в Китае, они просто растворились в буддизме.

Вторая крайность, противоположная, когда проповедник стоит в позе памятника самому себе и своему сану или положению, когда он проповедует нецерковным людям, но во время проповеди думает, прежде всего, не про то, как эти слова отзовутся в их жизни, а о том, что про него скажут его сослужители и собратья. Это, конечно, получается антипроповедь. Я искренне завидую апостолу Павлу, потому что он жил еще в те времена, когда не было диктофонов. Он мог себе позволить такую миссионерскую роскошь, чтобы "с эллинами говорить как эллин, а с иудеями как иудей". Представьте себе, что если какой-нибудь иудей записал бы проповедь ап. Павла перед эллинами на диктофон, а потом бы дал послушать в синагоге. Эффект был бы совершенно определенный. Так вот, сегодня именно это и происходит. В течение тысячелетий пространство миссионерства и пространство церковной жизни были разделены границами: вот здесь империя где все нормально и спокойно, а за границей империи и на ее окраинах работают миссионеры. В этом смысле они были более свободны в выборе методов своей проповеди. И эта их свобода, необходимая пастырская миссионерская свобода, не смущала собственно православных, воцерковленных людей, перед которыми стояли другие духовные задачи.

Сегодня мы впервые оказались в ситуации, когда церковное и миссионерское пространства переплелись. Миссионерством приходится заниматься в одном и том же городе, на одной и той же лекции, в одной и той же аудитории, где одновременно собираются и неверующие, и молодежь, и интеллигенция, и сектанты, и православные. Я понимаю, что должен говорить то, что интересно церковной части аудитории, но тогда я рискую потерять ее светскую часть. Тут уже приходится выбирать, и миссионер должен уметь жертвовать своей репутацией в глазах церковных людей ради их неверующих братьев. Это некий путь юродства.

После своих лекций я часто слышу отзывы православных воцерковленных людей: "Отец Андрей, Вы меня смутили таким-то примером или анекдотом". Но что я могу на это сказать: "Простите, кого я смутил, Вас? В чем Ваше смущение? Вы что, из-за этого в Церковь не будете ходить?.. Будете. Вы православный человек, замечательно. Может быть, Вы думали, что я обладаю огромной духовностью, а это оказалось не так? Но честное слово, исповедовать святость дьякона Андрея Кураева не является обязательным условием для спасения и своего членства в Церкви. Поэтому Ваше смущение для Вас самих на самом деле не опасно". Но подумайте, а скольких людей смутили правильные проповеди правильных батюшек?! Когда батюшка приходит в университетскую аудиторию, проповедуя правильно и благочестиво, сыплет благоуветливыми глаголами по всем параметрам семинарской гомилетики, но в этом благочестии дохнут и мухи и студенты. К сожалению, эти потери у нас никто не считает. Сколько людей отошли от Православия, потому что были смущены именно правильными проповедями. Такие потери у нас считать не принято:

"Отряд не заметил потери бойца,
Анафематизмы допел до конца".