Значительные события и личности всегда вызывают противоположные оценки. Диакон Андрей Кураев одними превозносится как самый популярный миссионер, другими, наоборот, поносится как человек, слишком близко соприкасающийся с миром и говорящий слишком уж мирским языком. Каждая сторона, наверное, по-своему права. Но лучше это объяснит сам отец Андрей.

- Почему так получается, что как только человек начинает заниматься широкой миссионерской деятельностью, то со стороны некоторых людей внутри Церкви возникает осуждение его трудов? Отец Александр Мень критикуется до сих пор, и вот с недавнего времени вас тоже некоторые православные начали называть чуть ли не еретиком.

- Прежде всего этими примерами не исчерпывается мир православного миссионерства. Можно привести примеры таких миссионеров, о которых не возникает дурной славы в Церкви: отец Артемий Владимиров. Поэтому я не могу сказать, что любой, кто выходит из храма на проповедь, сразу подвергается критическим оценкам. Что касается моей ситуации, то она все же не тождественна проблемам вокруг наследия отца Александра Меня... Отца Александра в основном критикуют (другой вопрос - справедливо ли) за то, ЧТО он говорил. Меня же критикуют за то, КАК я говорю. Некоторым людям не нравится сама манера аргументации, лексика, способ беседы, примеры и т.д.

Но если честно, то для меня это сознательный выбор. Можно говорить так, чтобы это было приемлемо в среде церковных людей. Но тогда это - миссионерство среди своих. Это тоже нужная вещь: воцерковлять самих православных. Но я все-таки диакон, а не священник, поэтому я себе не приписываю служение научения самих православных. Я обращаюсь к людям нецерковным. И это означает, что я должен говорить на языке, который был бы понятен им, а не на нашем языке. В свою очередь, это рождает у церковных людей некоторую аллергию. И понятно почему. В течение многих столетий единственным местом церковной проповеди был храм. И в советские годы было просто запрещено проповедовать вне храма. Поэтому многие поколения привыкли к тому, что язык храмовой проповеди - это язык проповеди как таковой. И когда они слышат иную проповедь, иную интонацию, иные аргументы, иные слова, то у них возникает чувство дискомфорта. Что ж, и в Церкви люди разные. Но больше, мне кажется, тех, кому я должен быть благодарным за их доброе отношение и за их молитвы обо мне…

- Когда-то вы говорили, что мы живем среди язычников. В то же время приходилось слышать мнения о том, что наше общество на самом деле не языческое, но атеистическое...

- Я все-таки убежден, что мы живем среди язычников. Атеист - это крайне редкое существо, атеистов пора уже вносить в Красную книгу. Если он и атеист по отношению к Библии, то он совсем не атеист по отношению ко всяким гороскопам, восточным календарям и прочему.

- Почему произошла катастрофа 17-го года, ведь Русь называли Святой?..

- Дело в том, что есть люди, по-разному одаренные. Именно религиозно одаренные. Есть люди, по-разному отзывчивые к евангельскому слову. Извечная трагедия и проблема церковной жизни состоит в том, что формы церковной жизни, цели религиозной жизни формируются людьми богатырского духовного роста - святыми. Их душа жаждет большего подвига, большей молитвы, большей душевной чистоты. А затем, видя их, другие люди начинают им подражать. Тем более, когда государство является христианским, за образец жизни берутся жития святых. И вот потом оказывается, что эта одежда не в пору очень многим людям. Людям, которые не имеют такой религиозной одаренности, а порой даже и просто религиозно бездарны. Знаете, как однажды Бунин сказал о Льве Толстом: "Просто у Толстого нет органа, которым верят". Такие люди не имеют личного религиозного призвания, но в христианском государстве они вынуждены имитировать духовность. А потому в них потихонечку начинает расти чувство отторжения: "Зачем?! Я не понимаю, к чему это. Давайте обойдемся без этого!" И со временем может возникнуть протест, взрыв.

- Отец Андрей, как Вы относитесь к тому, что в наших школах сейчас какую-то нездоровую популярность приобрел так называемый "Хеллоуин"? Это ведь доходит до того, что и учителя, и директора принимают участие. Потом все эти страшные костюмы, отрубленные головы, окровавленные стены...

- Да, это очень странно. Потому что, когда приходишь в школу для того, чтобы рассказать о Рождестве или Пасхе, сразу начнут тебе читать лекцию о том, что "у нас школа многонациональная, дети разных вер, и поэтому не надо навязывать". Но как только речь идет о какой-то бесовщине, сразу забывается, что в этой школе христиане тоже еще встречаются. У нас свобода совести начинает рычать, когда встречает Православие, и умильно машет хвостиком перед каждой мерзостью.

- Как это влияет на детей, ведь это в духовном плане очень опасно?

- Конечно, очень опасно. Началось это давно, еще в советские годы, когда на утренники детей наряжали чертенками и ангелами. Вспомните, даже тогда как мало было ангелочков и как много было бесенят. Казалось бы, советской власти должно быть одинаково: ведь и то, и другое - "мракобесие" и религиозность. Тем не менее, могли быть неприятности у того ребенка (и его родителей), который был одет ангелом, но не у того, который был одет чертенком. Вот этот скрытый сатанинский подтекст советского атеизма сейчас более открыто себя выказывает. Проблема с школами в другом. Учителя... Хочется верить, что они не ведают, что творят. Но они просто не любят на самом деле ни Россию, ни Украину... Вот эта вот готовность быть глиной, принимающей форму любой подошвы, которая на нее наступила - это комплекс вечной неполноценности нашей интеллигенции. Дайте нам любого иностранца, и сразу у него будем учиться всему.

Главная проблема здесь даже не в министерствах и не в том, что нас не пускают в школы. Тут необходима программа переподготовки преподавателей. Сотрудничество школы и Церкви должно предполагать, что нужно создать совместный методический центр, где разрабатывались бы школьные программы, но с тем, чтобы Церковь избавляла их от атеистических наслоений и пережитков; деидеологизация обучения и создание альтернативных учебников, методологической литературы, которые отражали бы церковный взгляд на историю мировой культуры, национальную историю, историю языка, литературы. Чтобы преподаватели могли этим воспользоваться. Проблема в том, что сама Церковь после десятилетий удушения настолько интеллектуально бедна, что мы не можем самостоятельно разработать такие программы. У нас просто нет опыта общения с детьми. Он был в прошлом веке, но дети-то сейчас совершенно другие. И получилось, что интеллигенция сегодня разбита на две части: интеллигенция в пиджаках и интеллигенция в рясах.

- Отец Андрей, Вы часто выступаете с лекциями, у Вас просят автографы, берут интервью... Имея столько поводов ко тщеславию, как Вы боретесь с этой страстью?

- Для начала нужно сказать, что все-таки я, увы, тщеславлюсь. А для того, чтобы это не принимало каких-то крайних форм... Знаете, "грех мой предо мною есть выну". Вспоминаешь некоторые свои собственные безобразия... Это ведь несерьезно: роль лектора, преподавателя, раздавателя автографов... Есть другое: литургия. Есть диакон, совершенно искренне называющий себя недостойным в минуту причастия.

- Как помочь людям, попавшим в секту Ольги Асауляк? Ведь они искренне считают себя православными...

- Первый шаг уже сделан. Архиепископ Ионафан официально издал указ об отлучении Асауляк от Церкви. В данном случае это та ситуация, когда действия одного архиерея означают действие всей Церкви. В этом нет никаких гонений: единственное, на чем настаивает Церковь в таких случаях - в том, чтобы мы жили раздельно, чтобы псевдохристиане отлипли от нас. Сектанты же в ответ заявляют, что праведников, мол, всегда гонят. А затем намекают: раз, мол, нас гонят, а праведников гонят всегда, то значит, мы и есть праведники. Гонением же именуются не полицейские акции, но любая полемика, любое несогласие с тем, что проповедует данная секта… Однако, прежде чем объявлять себя "гонимым", надо вспомнить, что Христос вовсе не в лирическом смысле, а в самом буквальном Кровью Своей утвердил Свой Завет. И те гонения, которые были против Христа, пригвоздили Его к кресту. Насколько я представляю себе деятельность Ольги Асауляк, те проблемы, с которыми она сталкивается, мягко говоря, находятся не в тени Голгофы...

- Как вы относитесь к обращению Кинчева? Может ли это повлиять на молодежь? И вообще, может ли рок-музыка сочетаться с христианством, или это только у харизматов такое?

- Пока не могу сказать. Где-то в ноябре Кинчев звонил мне и предлагал принимать участие в его концертах, чтобы объединить наши усилия по такой схеме: мы вместе едем в один город, он играет концерт, а затем предлагает мне обратится к аудитории с проповедью. В принципе, вероятно, это не сумасшедший вариант. Обращаться к аудитории, разгоряченной рок-концертом, конечно, невозможно. Но можно сделать иначе. Кинчев приезжает, дает концерт, а в конце говорит: "Если вы меня любите, если я вам дорог - так знаете, есть такой английский принцип: кто любит меня, люби мою собаку, то есть, если вы меня любите, а я люблю книги отца Андрея Кураева, который любит Православие, короче, завтра в таком-то месте мы с отцом Андреем будем, и чтоб вы все там были. Только трезвые". И потом уже, на следующий день, можно было бы с ними говорить. Мы расстались тогда с Кинчевым на том, что он должен закончить работу над новым альбомом, потом он даст мне его послушать вместе с новой концертной программой, и тогда мы решим, возможно это или нет. Для меня это чисто миссионерская проблема, потому что, с одной стороны, это мечта миссионера - обратиться к тем, кто вне Церкви. Те ребята, которые приходят на концерты Кинчева, вряд ли когда-то услышат проповедь с амвона. И такие проповеди, которые предлагает Кинчев,- единственная возможность до них достучаться. Но я еще не совсем понимаю, готов ли я к такой жертве. Если я на это пойду, я прекрасно понимаю, какой звон пойдет по всем монастырям! А миссионер должен ведь людей приводить именно в Церковь, и потому он не может быть в каком бы то ни было конфликте с церковной средой… Или вот недавно Александр Барыкин со мной встречался. У него путь совершенно обычный. Он через рок пошел дальше - в буддизм, в наркотики, в оккультизм, в тантризм, и он говорит: "Я понял, что там пустота, страшная пустота, я почувствовал ужас небытия и после этого прибежал к Православию". В общем, да, я считаю, что рок может быть и русским, и православным. У того же Кинчева один из музыкантов работает в Белгородском епархиальном управлении. Дело в том, что мир людей очень разнообразен. Для меня рок-музыка совершенно не близка, я вам честно скажу, я ею даже в детстве не увлекался, тем более, сейчас. Но пытаясь отключить личные симпатии, антипатии и эмоции, я все-таки понимаю, что одно доброе слово о Православии и Евангелии, сказанное таким культовым человеком, как Кинчев, весит больше, чем 10 моих проповедей... И вообще, в нынешнюю пору глобальной макдональдизации все те, кто призывает мыслить, кто прорывается сквозь кольцо штампов, в конце концов оказываются нашими союзниками.

© дьякон Андрей Кураев