На протяжении столетий, приблизительно с XIV по XX век, православная миссия и православная деятельность были достаточно четко разграничены. В границах империи шла нормальная приходская и монастырская жизнь, а миссионерство было делом имперской церкви за границей - работа с народами, языками, варварами и т.д. Плод этого труда был скрыт от большинства членов Церкви. Они не видели, как миссионерам приходилось ходить на ушах перед папуасами, чтобы заинтересовать их своей верой, чтобы что-то прояснить неверным, которые их окружали. Сегодня обычное наше миссионерское пространство - пространство епархии. И нашу миссию мы должны нести нашему народу на глазах церковной его части.

Часто бывает так: приходишь в аудиторию и видишь самую разнообразную публику: вот профессиональные православные люди, прихожане, вот духовенство, вот интеллигенция. И надо говорить для всех. Как? Говорить для всех одинаково невозможно. Нужно иметь особый дар (я им не обладаю). И тут возникает вопрос: чье благорасположение для тебя важнее сохранить?

Для меня примером подобного выбора стала один эпизод, происшедший приблизительно в 1997-ом году в Архангельске. Там проходила впервые организованная епархией педагогическая конференция, точнее Иоанновские чтения. Это была первая региональная попытка организовать встречу представителей Церкви и учительства. Поскольку чтения именовались Иоанновскими, первый докладчик, хороший московский историк и архивист, выступал с сообщением о жизни Иоанна Кронштадтского. Доклад базировался на неопубликованных дневниках преподобного. У Иоанна Кронштадтского действительно были дневники для одного себя, которые он не собирался публиковать, тайные, откровенные, покаянные, в которых он писал об искушениях и т.д. И вот зачитывается такое место: "Господи, не пусти Льву Толстому дожить до праздника Рождества Божией Матери, которую он так хулит".

Ситуация: учителя пришли послушать о святости - и вот на тебе, такое услышать от святого Русской Церкви. Они были в шоке. Владыка Тихон Архангельский оборачивается ко мне и шепчет: "Отец Андрей, спасай ситуацию". И что я делаю? Встаю, поворачиваюсь к портрету Иоанна Кронштадтского, крещусь, кланяюсь ему и говорю: "Отец праведный, прости меня, но я с тобою не согласен". И потом объясняю, что в православной молитве нельзя желать зла другому человеку, что в Православии святость и безгрешность - это не одно и то же, что нет человека, которому удается прожить, ни разу не согрешив. Даже святой может ошибаться, а эта запись в дневнике - проявление ветхозаветной, ветхочеловеческой, ветхоадамовой страстности, а не критическая максима православной веры. Аудитория более-менее оттаяла. Но зато православные! Бородачи в сапогах, в черных рубашка встают - и дружно уходят. В этой ситуации был необходим выбор. Либо мы делаем вид, что ничего не произошло (а ведь они это запомнят, и остальное для них уже неважно, а это учителя (!) - за каждым из них сотни и сотни детских душ), либо нужно реагировать. В данном случае мне пришлось пожертвовать своей репутацией в глазах некоторой части православных.

В течение нескольких столетий слово Церкви преподносилось как поучение и наставление. Люди привыкли к тому, что именно так должна звучать проповедь. Теперь же, если с этой амвонной проповедью ты придешь в нецерковную аудиторию, тебя могут не услышать.

Патриарх Алексий неоднократно говорил о том, что Церковь должна владеть несколькими языками. Один язык должен быть для работы с молодежью, другой - для работы с военнослужащими, третий - для работы с интеллигенцией. Проблема терпимости церковной среды к разноязычию церковной проповеди - проблема терпимости Церкви к своим собственным миссионерам. Не знаю, как в Украине, а в Москве эта проблема стоит очень остро. Мне кажется, у нас уже не осталось ни одного священника, пробующего нести церковную проповедь светским языком, на котором околоцерковные газеты не поставили бы жирный штамп: осторожно, еретик. Я знаю, что мои проповеди смущают многих, но скольких людей смутили правильные проповеди наших правильных батюшек, глаголющих правильные глаголы! Часто мы убиваем в зародыше возможность заинтересовать светскую аудиторию нашей верой. Я, например, откровенный противник учебника "Основы православной культуры" Бородиной. Эта книжка написана так, что, прочитав ее, не захочется ничего дальше узнавать о Православии.

Свет во тьме светит, то есть нечто чистое и светлое бросается в грязь, чтобы эту грязь освятить и преобразить. Но сегодня наша приходская психология обратная: надо святыню прятать от грязных рук. Христос отдал самого себя в человеческие руки. Он не требовал, чтобы люди сначала умыли свои длани, а потом прикасались к нему. Мир для Церкви - это пространство работы. Пусть наш подрясник будет грязным, потным, но пусть на нейтральном поле, находящемся за пределами Церкви, взойдут добрые семена.


ИНТЕРВЬЮ

Отец Андрей, за вами закрепилась репутация миссионера нового времени - необычный стиль, контакты с рокерами. Эта новизна раздражает некоторую часть, так сказать, консервативного духовенства. Иной раз вас называют "попсой российского православия", "иной раз еретиком"…

Еретиком меня называют газеты вроде "Русского вестника", редактор которой в былые времена работал в идеологическом отделе ЦК, а теперь почему-то решил говорить от лица православной церкви. Аргументы самые разные: почему, например, я употребляю слово "секта", а не слово "ересь". Дворкин у них - агент ЦРУ и т.д. К сожалению, меня удивляет нынешняя ситуация в Православной Церкви. С одной стороны, мы говорим, что негоже осуждать людей, по крайней мере, не торопиться с осуждением, нужно стараться оправдать человека, понять мотивы его действий. Но в реальной жизни я не знаю другой такой социальной среды, где люди почти с остервенением готовы осуждать и верить любому глупому слову, сказанному о ком-то. Фома не поверил слуху о том, что Христос воскрес: пока не увижу, не поверю. Фома доброму слуху не поверил, а мы с вами с большой охотой верим слухам о наших священниках, архиереях, епископах и т.д.

Что касается попсы, в этом есть доля правды. Я знаю, что язык моих проповедей раздражает многих священников. Но иногда приходится жертвовать репутацией в глазах священства, чтобы быть услышанным нецерковной аудиторией.

Должно быть, проповедь на многотысячном рок-концерте в Санкт-Петербурге тоже была связана с риском подмочить свою репутацию как духовного лица?

Небольшая предыстория. Года три назад поймал я попутную машину в Москве. Везут меня, а из динамика в машине - тяжеленный рок. Я не любитель рока, стараюсь не слушать, смотрю в окошко. Но вдруг фраза одной из композиций меня пробивает насквозь. Фраза звучит так: я иду по своей земле к небу, которым живу. Я был в шоке. Ведь это точная формула Православия. Думаю, что же это такое? Песня закончилась - объявляют: вы слушали композицию "Трасса Е-95". Запомнил. На следующий день у знакомых студентов выяснил имя автора и исполнителя - Константина Кинчева. Проходит два дня, и, представьте, мне звонит Кинчев: "Отец Андрей, давайте работать вместе: мой концерт, ваша проповедь". И у меня начались бессонные ночи. С одной стороны - великолепная вещь, мечта миссионера, с другой - какова будет реакция церковных людей? Слухи по монастырям поползут: у Кураева совсем крыша уехала. Я нажал на тормоза. Кстати, Кинчев позже говорил мне, что тогда тоже испугался собственного предложения, ибо представил реакцию своих неуправляемых "алисоманов", боялся, что меня чем-то обидят, оскорбят. Но тем не менее идея запала. И я стал ее озвучивать в присутствии архиереев, батюшек, в монастырях в том числе, чтобы почувствовать, какая будет реакция. Реакция оказалась положительной. А когда меня пригласили на организованный Ленинградской епархией рок-фестиваль "Рок к небу", я решился. В фестивале участвовали группы Кинчева, Бутусова, Гребенщикова, Шевчука… Перед началом концерта я специально вышел наружу и посмотрел, что за люди собираются. И все, кого я увидел, оказались мечтой любого лектора или преподавателя. Дело в том, что на Кинчева, Бутусова. Гребенщикова идут не те, кто любит "колбаситься". Это ребята думающие, для которых не главное напиться пива и т.д. (Однажды в Москве после концерта Шевчука я выходил из служебного входа, где в ожидании своего кумира стояла группа фанатов, мальчишек от 13 до 17 лет. Они бросаются к каждому выходящему спросить, когда там Шевчук появится или кто другой, бросились также и ко мне - и тут обращают внимание на мою спецодежду. Вопросы - ну а кто вы, а что вы здесь делаете? Вот пришел послушать, отвечаю, знаком с музыкантами. И тут один из них сражает меня наповал вопросом: почему в Евангелии от Иоанна отсутствует тема Гефсиманского одиночества Христа? А другой говорит: вот вы скажите дяде Юлианычу (Шевчуку), чтобы он на сцене больше не курил, а то он нам плохой пример подает. А еще пусть он со сцены объявит, чтобы мы вот так пальцы не поднимали (это нехороший жест, сатанинский), а поднимать нужно вот так.

Когда я вышел на сцену, почувствовал очень мощное давление аудитории. Я избалованный лектор. Если в зале беспорядок, я могу просто выйти, а здесь - нельзя. Я не знал, как себя вести, и насилу с собой справился. А когда все заканчивалось, еще раз вышел на сцену и, учитывая, что кругом время сессий, пожелал помощи Божьей тем, у кого завтра экзамен. Судя по реакции зала, эта проблема была актуальна для многих. И еще я попросил: "Ребята, небо - там, выход - там, метро - там, Бог, надеюсь, в ваших сердцах. А рядом с вами - люди, хорошие люди. Так вот, пожалуйста, не давите друг друга". После концерта начальник охраны говорил мне, что не помнит, чтобы так тихо молодежь выходила с концерта - без драк, толкотни и визга.

Для чего мне все это нужно? Я не тешу себя иллюзией, что после концерта с участием батюшки все дружно потянутся в храм. Нужно искать какие-то общие ниточки - то, что интересно им и что интересно мне. Такие акции могут очеловечить наш образ в глазах подростков. Ведь мы для них - инопланетяне, которые живут в другой вселенной. Когда они видят священника и музыканта рядом, для них тема Христа станет ближе, чем тема творчества поэта такого-то. Мы должны бросить семечко. Когда оно взойдет? Конечно, не на следующий день. Это шанс обратиться к тем ребятам, которые обычной церковной проповеди могут никогда не услышать. Дело не только в том, что музыка молодежи интересна. Мы не должны проходить мимо настоящего чуда, когда рок-музыканты, прошедшие периоды наркотиков, пьянства и страшных татуировок, пришли к Православию.

Отец Андрей, вы всегда проявляли интерес к явлениям литературы и искусства, так или иначе соприкасающимися с религией. Сегодня много говорят о продолжении фильма "Матрица". Насколько мне известно, вы уже успели его посмотреть. Часто говорят, что в этом фильме множество прямых проекций Святого Писания. Так ли это, на ваш взгляд?

Безусловно, это религиозное искусство. Первая серия действительно содержит в себе элементы религиозной философии, в том числе ее главную проблему - что есть истина, где истинная реальность? Любая философия начинается с сомнения: то, что мы видим глазами, - это последняя, истинная реальность? Законы природы не написаны огненными буквами на небесах, и поиск законов природы есть поиск невидимого мира. Можно вспомнить замечательную притчу Платона о пещере. Люди живут в пещере прикованные цепями. Они привыкли к сумраку. Но иногда на закате солнце бьет в пещеру, и тогда тени проходящих возле входа людей попадают на пещерную стену. Люди видят театр теней, но они считают, что это и есть настоящая жизнь, потому что ничего другого они никогда не видели. Можно вспомнить буддийский индуистский тезис о том, что весь мир есть Майя, иллюзия, то, что кажется. Фильм "Матрица", безусловно, религиозный фильм. Он рождает вопросы: человек, ты уверен, что мир вокруг тебя есть последняя, окончательная реальность? А, может быть, кто-то управляет твоим сознанием, может быть, ты живешь в мире неких иллюзий? В Православии этот вопрос ставит преподобный Максим Исповедник, который говорит, что в разуме Божьем есть иные логосы, что Господь замыслил о каждой вещи, о каждом событии, а мы, люди, измышляем эти логосы - логос-фантастикос (терминология Максима Исповедника). Это те фантазмы, те смыслы, которые мы придумываем для различных ситуаций, вещей - не то, для чего придумал их Господь. А когда извращается этот замысел Божий, человек живет в мире фантастики. Мир грешника - это мир фантастики. Отсюда важный вывод: попробуй понять, что путь покаяния - это и осознание того, что те ценности, ориентации, в которых ты живешь, очень часто на самом деле фантазмы.. Это твой ум, а отнюдь не ум Христов.

С этой точки зрения фильм "Матрица" выдержан в русле религиозной философии. Но быть религиозным - вовсе не означает быть христианином. Религиозность "Матрицы" - религиозность скорее буддистская, нежели христианская. В нашем мире есть, конечно, иллюзорные вещи. Но в Библии сказано, что Бог любит созданный им мир, и все, что он создал, "хорошо весьма" в отличие от индийского Брахмы, который спит и видит сны. Видимый мир - это его сон. Но Брахма даже не знает, что это сон, и не любит этот сон. А если однажды Брахма проснется, придет в себя, мир исчезнет. Можно вспомнить и буддийскую загадку. Встретились Будда и бабочка, смотрят друг на друга. Вопрос: кто кому снится? Бабочка Будде или Будда бабочке? Так вот: христианство утверждает, что мир реален. Он вторичен по отношению к Богу и тем не менее реален. И Бог любит этот мир. Настолько, что принес своего Сына единородного в жертву. Поэтому я бы не стал так прямо соотносить фильм с христианством, хотя там брошены христианские приманки, в частности имя героини - Тринити (Троица) и т.д. В конце фильма происходит нечто похожее на сошествие Христа в ад, когда сам персонаж внедряется в матрицу, нисходит в преисподнюю земли. Оттенки христианские в фильме есть, но говорить, что это наше, - нельзя. Вторая серия как бы полемизирует с первой. Если первая - это буддизм, то вторая - атака на буддизм. Потому что машины и матрица заявляют, что все запрограммировано и у человека нет свободы. Это - идея кармы. И напротив, положительный персонаж, Нео, проводит идею человеческого выбора. Это главная коллизия второй серии. Буддистские идеи отстаиваются негативными персонажами. Это философская канва фильма.

Но это фильм, а не философский трактат. Поэтому в нем есть все, что присуще голливудским фильмам и что меня очень раздражает: бесконечные драки, например. И не потому, что я такой белоручка и терпеть не могу, когда кого-то бьют сапогом по лицу. Просто глупо. Есть супертехника и супероружие, так зачем врукопашную драться? Кроме этого - эротические сцены, массовые танцы… Одно из глубочайших недоумений второй серии - тайный город, независимый от матрицы, в котором живут освобожденные свободные люди, у которых есть своя религия, свой храм и т.д. Тогда как все негативные персонажи белые, подавляющее большинство населения тайного города спасенных - негры. Это похоже на расизм наоборот. А в общем, если честно, фильм навевал скуку, пришлось просто досиживать до конца.

Отец Андрей, Вы стремитесь обладать энциклопедическими знаниями из разных областей науки, культуры и даже спорта. А ведь сказано: от многого знания много скорби.

По-моему, у премудрого Соломона речь шла о знании отнюдь не научном, философском, а о знании людей. А что касается моих книжных познаний, они, скорее, укрепляют мою веру. Но когда я узнаю какие-то плачевные вещи о людях, из жизни епархий, приходов или об интригах за своей спиной, думаю: Боже мой, люди не научились грешить по-новому за тысячи лет. А это уже очень радостный для меня вывод, поскольку в былые времена Церковь грешила в лице своих представителей. И тем не менее Господь нас терпит. А то, что Господь нас терпит, дает надежду, что наше поколение - не есть поколение предельное, последнее, и что Божий гнев прольется, и все будет кончено. Знание истории и наследия святых отцов помогает преодолевать личные кризисы, несправедливые нападки. И потом реальное общение с людьми Церкви также дает надежду. У нас очень много замечательных батюшек. Для меня неважно, миссионер батюшка или нет. Даже простота бывает разной - порой она хуже воровства, а есть простота Христова. И ученость бывает разная: одна смиряет, обогащает человека, другая опустошает. Я встречаю много разных людей, и священников, и мирян. Но самое светлое впечатление у меня от встреч с православной молодежью. Среди них столько удивительных сердец - чистых, хороших, надеющихся. Я вижу, как светятся их глаза, как они внимают слову. Именно потому, что я вижу эту молодежь, и светскую, и церковную, я говорю: не верю, что сейчас последние времена. В последние времена люди будут закрыты для проповеди, не будет в людях покаяния, а сегодня это есть. Надо выколоть себе глаза, чтобы считать, что в современной церковной жизни ничего доброго не происходит. Если у нас есть болячки - это у нас зубки растут. Растет Церковь. А болячки - это кризис роста, а отнюдь не признаки трупного окоченения или агонии.

Отец Андрей, на съезде вы говорили о том, что батюшки не должны забывать о своих прежних мирских увлечениях. Вы свои прежние увлечения сохранили?

Было одно сильное увлечение, и я к нему сейчас возвращаюсь. Мальчишкой я любил читать книжки по истории, а поступил потом на философский факультет, по сути, антиисторический. И вот в последние годы по капле выдавливаю из себя философа. Историческую литературу читаю сегодня с большим удовольствием, чем философские трактаты.

В некоторых епархиях говорят: жаль, что у нас нет своего Кураева.

Ну, видите ли, Церковь выступает против клонирования.