В преддверии нового 2000 года мы ("Православное слово" - примечание) попросили ответить на вопросы, касающиеся различных сторон современной православной жизни, известного православного богослова, проповедника, миссионера, профессора Свято-Тихоновского Богословского института диакона Андрея Кураева.

- Отец Андрей, какие вопросы для современного православного богословия, на Ваш взгляд, являются сегодня наиболее актуальными?

- Мне кажется, что жизнь поставила перед нами два наиболее ответственных вопроса. И оба они о человеке.

Первый из этих вопросов: "Как можно объяснить опыт, получаемый на путях йоги, экстрасенсорики, целительства и т.п., то есть тот опыт, который мы обычно относим к практике язычества?"

С одной стороны, несомненна связь этих явлений с демонизмом. Несомненна и связь этих явлений просто с язычеством. Но, с другой стороны, - "экстрасенсорика" просто связана с демонизмом и язычеством или де она есть замаскированный демонизм? Если она лишь связана с темной силой, то, значит, сама она по сути своей не есть тьма, и тьма лишь паразитирует на чем-то религиозно нейтральном или даже благом. Тогда такую связь можно и нужно разорвать, дав научное и православное истолкование этим феноменам (речь идет прежде всего о "человеческом магнетизме")... Но вдруг все те необычные феномены, о которых так охотно говорят нынешние "целители" и сектанты, есть тотальная и беспримесная сатанинская ложь, прелесть?.. В самом начале 90-х годов я был одним из первых церковных публицистов, которые подняли голос против моды на кашпировских... опасность, которая связана с этой сферой, мне понятна. Но исчерпывается ли эта сфера опасностями - вот в чем вопрос...

Когда-то, несколько веков назад, христиане ужу столкнулись с подобной ситуацией. Появившаяся тогда новая возможность осмысления мира (я имею в виду Коперниканскую революцию в астрономии) была скомпрометирована тем, что Джордано Бруно через 40 лет после смерти Коперника дал оккультную интерпретацию математической модели польского каноника (Коперник был церковнослужителем). И плодом такого рода объязычивания научной гипотезы явилось то, что Церковь с крайним негативизмом и осторожностью отнеслась не только к бруновским кощунствам, но и к той научной гипотезе, которую Бруно пробовал использовать в качестве костыля для своих фантазий по поводу "звездных богов". А в итоге через 30 лет после суда над оккультистом Бруно приключился печальный суд над искренним христианином и подлинным ученым - Галилеем... И затем понадобились немалые усилия и целые столетия, чтобы провести четкую грань между научными гипотезами, не враждебными Христианству, и антинаучными и антихристианскими оккультными интерпретациями этих астрономических гипотез. И в конце концов астрономия оторвалась от своего жутковатого "сиамского близнеца" - астрологии.

И в современном околонаучном мире происходит нечто подобное. Может ли человек влиять на тело, а отчасти и душу другого человека, не входя в сотрудничество (синергию) с силами божественными или же антибожественными? Возможно ли то, что сегодня называется энергетическим взаимодействием между людьми: не вещественным, не информационно-словесным, а именно энергетическим? Возможно ли такое взаимодействие на уровне научно объяснимом или нет? Может, и в самом деле человеческое тело есть удивительная "электростанция", и те импульсы, что бегут по нашим нервным волокнам, создают такие поля, которые с точки зрения теории могут быть описаны в рамках строгой науки, а с точки зрения практики могут влиять на аналогичные поля другого человека, подкрепляя их? И, может быть, человек может научиться свободно контролировать

Эти функции своего организма - подобно тому как он должен владеть собой в вопросах питания или полового поведения?

Проблема перестает быть чисто научной прежде всего потому, что многие люди предлагают этому феномену сугубо религиозное объяснение (мол, "энергия Космоса" или "Божественная сила" вошла в меня, и потому я вас всех исцеляю). Вторая же причина, по которой Церковь негативно относится к подобного рода экспериментам, состоит в том, что те люди, у которых такая способность наиболее ярка, очень легко впадают в чрезвычайные духовные искушения и гордыню, начинают считать себя целителями, пророками, а потому священники совершенно справедливо диагностируют здесь духовную пагубу...

И все же - здесь 100% ложь и прелесть? Или же ложь состоит в 98%, а 2% могут быть реальным материалом для спокойного и серьезного размышления?

Мне представляется, что это тот вопрос, который будет все острее ставиться нам в дискуссиях. Не нами, а - нам. Дело не в нашем любопытстве, не вы том, что мы сами хотим этот вопрос выяснить и объяснить. Мимо этого вопроса не удается пройти потому, что все чаще на различных встречах и дискуссиях с нецерковными людьми этот вопрос нам задают именно в такой форме и именно с такой аргументацией. А значит, нам необходимо искать на него ответ.

Моего опыта (ни духовного, ни научного, ни богословского) не хватает, чтобы на него ответить. И поэтому я сейчас говорю, не утверждая что бы то ни было, а прося совета, прося, чтобы другие церковные люди, у которых в этой областях жизни есть опыт более богатый, чем у меня, обратили внимание на этот вопрос и смогли бы сформулировать соборный церковный ответ на него.

Второй вопрос, который, мне кажется, сегодня сама жизнь остро поставит перед нами в XXI веке, - это вопрос о человеке. Есть в Евангелии притча о талантах. Люди приходят в мир по-разному одаренными, существует особый Промысл Божий о каждом человеке. Есть люди, у которых имеется одаренность в десять талантов, у кого-то - в пять, у кого-то - в три или в один. Совсем бесталанных людей нет. Очевидно, что под талантами в этой евангельской притче понимается не музыкальная или поэтическая талантливость, а духовная одаренность. Люди по-разному духовно восприимчивы. И, как показывает опыт, среди взрослых людей 10-15% обладают даром религиозной отзывчивости. В них есть религиозная отзывчивость и - готовность подчинить свою жизнь своим убеждениям. Готовность поменять свою жизнь в зависимости от своих убеждений и взглядов. Повторю, что число таких религиозно-одаренных людей, похоже, не превышает 10-15%.

Что это означает? Во-первых, это означает, что именно такие религиозно-одаренные люди создают формы церковной жизни. Потому что из числа этих людей выходят святые, которые и творят формы и нормы нашей церковной жизни. Но эту выкройку они делают по своим богатырским размерам. А для остальных эти церковные каноны, скроенные святыми для себя, кажутся слишком неудобоподъемными, и они начинают бунтовать.

Во-вторых, возникает вопрос: как быть с остальными 90%? Ведь и для них написано Евангелие, и ради них Христос страдал, и их тоже надо привести в Церковь. и обычно в истории было так, что под влиянием миссионеров обращались вот эти 10 религиозно активных процентов в том или ином народе, империи, городе, а потом, когда на троне однажды оказывался человек, который сам принадлежал к этому религиозно избранному сообществу, обращался сам государь (император Константин, царь Борис или князь Владимир...). Правитель становился глубоким и искренним христианином и после этого обращался к остальным: "Кто хочет быть мне другом, приходи завтра на Днепр креститься". И для остальных 90% это не было трагедией: "если власть велит, хорошо, я пойду, сделаю то, что она требует, меня самого эти вопросы не слишком волнуют...".

Но сейчас мы оказались в ситуации, когда власть в религиозном смысле ничего не велит. В условиях так называемого плюрализма, в условиях, когда у человека есть масса путей, соблазнов и предложений, сможет ли этот религиозно не слишком одаренный человек, средний человек, обыватель, - сможет ли он найти дорогу к храму? Сможет ли он стать по-настоящему православным, а не просто по потребительской всеядности заходить в храм?

Когда-то Тертуллиан сказал, что душа по природе своей христианка. Тертуллиан сказал это, когда Церковь была гонима; Тертуллиан видел, что самые искренние религиозно жаждущие души тянутся ко Христу. А сейчас - если Церковь не будет ни гонима, ни благоприятствуема со стороны властей, то сможет ли Церковь усилиями чисто миссионерскими, пастырскими, духовными, без помощи государственного авторитета, стать Церковью большинства, церковью всего народа? Это вопрос не о миссионерской деятельности Церкви, не вопрос о политике, это во многом вопрос о том, а удобно, приемлемо ли Христианство вообще для падшего человеческого сознания. Это есть вопрос о том, что есть человек в его сегодняшнем состоянии. Не по изначальной Богосозданной своей природе, а по нынешней, падшей, душа среднего человека - все же христианка или язычница? Если два равно красивых обряда, две равно внутренне логичные и привлекательно написанные книжки будут предложены современному массовому потребителю - подскажет ли ему его душа, где есть благодать Христова, а где лишь красиво упакованная демоническая жуть?

И как же без государственного присмотра привести в храм того, кому "все это неинтересно"? Позаботится о его спасении вместо его самого и "понудить войти"? Или позабыть про них, бесталанных, превратившись в элитарную религию?.. И тот и другой вариант ответа содержит в себе какую-то нравственную порчу... Как видите, я задал почти те же вопросы, что и Великий Инквизитор в романе Достоевского... Достоевский ответа не предложил: выслушав доводы и недоумения инквизитора, Христос просто встает и целует его... Возможно, это и есть единственная альтернатива логике инквизиции: любовь. Но именно ее-то мы так мало сегодня встречаем в церковных приделах...

- Какие проблемы в современной церковной жизни вызывают у вас наибольшую боль?

- Меня очень печалит, что в нашей приходской церковной среде зачастую нет умения терпеть миссионеров. Я уже давно понял, что сегодняшние наши семинарии не умеют растить миссионеров. Большинство церковных публицистов, заметных проповедников сегодня - это люди, воспитанные в светских учебных заведениях, но не в семинариях. Ну, ладно, не научились мы воспитывать миссионеров... Ладно, не молимся об из ниспослании и вразумлении... Но хоть бы научились их терпеть (не помогать - хотя бы терпеть!).

Проблема здесь в том, что миссионер, обращаясь к светским людям, людям внешним, нецерковным, должен говорить с ними на их языке. "Их" - это значит - "не наш". Язык миссионера просто не может быть вполне церковным. Люди же в течение столетий привыкли, что проповедь может быть только одна - в храме. Но храмовая проповедь имеет свои ярко выраженные интонации. Прежде всего, это явно выраженная позиция проповедника "сверху вниз" по отношению к пастве. Но беседовать в таком ключе с людьми светскими совершенно невозможно, они просто не принимают такого рода отношений. С ними надо говорить в иной интонации, с иными аргументами, риторическими и психологическими приемами, употребляя иные слова, такие слова, которые только и понятны светскому человеку, но которые под куполом храма звучали бы слишком режуще и диссонансно.

А поскольку церковные люди привыкли к тому, что проповедь может быть только в храме, то поэтому, когда они слышат внешнюю, не церковную проповедь, они изумляются. Очень часто я вижу, что в церковной среде, за спиной священника, который пробует идти миссионерским путем, возникают различные пересуды. Как он посмел так сказать?!" Просто осуждающие забыли, что миссионер привел возмутившее их сравнение не в храме, а в школьном классе или в светском доме культуры.

Святейший Патриарх призывает нас сейчас к тому, чтобы мы овладели несколькими языками. Один язык должен быть для разговора с молодежью, другой язык для разговора с пожилыми людьми, третий язык для разговора с военными, четвертый для разговора с детьми, пятый для разговора собственно с прихожанами. Действительно, в Церкви должно быть много языков. Мне очень хотелось бы видеть понимание этого обстоятельства.

Кроме того, есть еще одна черта, очень печальная и во многом сковывающая церковную жизнь: в восприятии немалого числа наших единоверцев Православие начинает пониматься чисто негативно: Православие - это рассказ о том, "чего нельзя" ("это нельзя говорить, вот этого нельзя делать, а вот это нельзя есть"). Вместо того, чтобы говорить о главном: о Христе, о сути православного подвига и о радости его плодов, мы начинаем все наши разговоры и проповеди сводить к обличению каких-то ошибок и ересей.

Знакомы ли вам люди, которые при упоминании любого имени начинают восклицать: "Да этот однажды такое сказал, а другой такой-то грех совершил, а о третьем вообще говорить не надо, потому что он однажды такое вот сделал!.."? Не правда ли, такое поведение очень многое (и очень печальное) говорит о внутреннем мире самого восклицателя? Если мы видим человека, который во всех других усматривает прежде всего грехи и только об этих грехах других людей говорит, нам становится понятно, что с духовной точки зрения сам этот человек, всех осуждающий, серьезно болен.

Но, к сожалению, часто приходится видеть, что даже многие околоцерковные или даже церковные издания встают на этот путь. Если они о ком-то вспоминают, то сразу же в любом человеке, даже церковном, даже в церковном иерархе, они видят только негатив. Не видят доброго, что этот человек сделал, а цепляются за одну какую-нибудь фразу, один жест, один поступок, и к этой одной фразе, жесту, поступку (которые и в самом деле могли быть неверными) сводят всю жизнь человека, все его служение. И эта осуждающая однолинейность наших внутрицерковных пересудов, вообще говоря, тоже признак некоторого духовного нездоровья.

- Нередко говорят, что молодежь отошла от Церкви. В чем причина таких утверждений? Каков Ваш подход к проблеме: "Церковь и молодежь"?

- Я думаю, что говорить о том, что "молодежь отошла от Церкви", нет ни малейших оснований, по той причине, что отойти от Церкви может лишь тот, кто в ней был. А уже начиная с двадцатых годов, со времен диких, комсомольских, антицерковных кампаний, молодежь в нашей Церкви - это редкость. Надо очень четко осознавать, что нашей Церкви в России терять уже нечего. Все, что могли, мы потеряли за предыдущие десятилетия, поэтому у нас сейчас идет рост. Он трудный, болезненный, но это несомненно рост.

Поскольку я служу в Москве, то мне не представляется обоснованной такая категорично-тревожная интонация при разговоре об отношениях Церкви и молодежи. В московских храмах очень много молодежи. Напротив, некоторая проблема состоит в том, что в наших приходах есть только две возрастные группы: это молодежь и пожилые люди. Мне очень печально, что в храмах не видно людей среднего возраста - от тридцати до пятидесяти лет, и особенно мужчин. Почему мужчины этого возраста в наших храмах практически отсутствуют? Возможно потому, что это люди, чье мировоззрение сложилось еще в советские годы. А для мужчины, в отличие от женщины, гораздо труднее ломать свое мировоззрение, мужчина более эгоцентричен, он выше ценит себя, свой жизненный опыт.

В старости человек чувствует приближение страданий, смерти, и понятно, почему он становится более религиозным. А возраст 30-50 лет, возраст карьерного пика - это время чрезмерно завышенной самооценки, и этот возраст становится малопроницаем для православной проповеди покаяния. И поэтому я очень радуюсь, когда вижу, что на моих лекциях появляется много людей именно этого возраста. И если раньше я считал, что буду обращаться прежде всего к молодежи, то в последнее время я полагаю, что, может быть, один из главных адресатов моих книг и лекций - именно прослойка людей среднего возраста.

- Ваши пожелания читателям "Православного слова" в новом году?

- Мне хотелось бы, чтобы этот год, несмотря на обилие нулей в его официальном наименовании, все-таки был не годом начала с нуля, а годом возрастания в полноте Православия. Это светские люди мечтают оставить все свои проблемы в уходящем тысячелетии и начать с чистого листа. Мне хотелось бы, чтобы православное сознание не подражало светской моде, чтобы православные люди продолжали строить единую линию жизни, единую церковную традицию, для которой не смутительны листы календаря и перемены цифр в круглых датах.