Как-то раз на семинаре у Б.Н.Стругацкого появился человек и, искательно елозя взглядом по собравшимся, таковое слово молвил: дескать, он - представитель одного православного издательства, а издательство это очень страдает от отсутствия денег, и вот оно решило слегка подправить положение и издать что-нибудь коммерческое. Например, fantasy. Только непременно православную. "Я вижу здесь много даровитой молодежи, которой такая задача по плечу", - заключил пришелец, обводя глазами брадатых мужей-фантастов, посулил денег и ушел.

Семинар составляли почти целиком атеисты; незадолго до происшествия с пришельцем дискутировался вопрос: оказало ли Евангелие, рассматриваемое как первоклассное фантастическое произведение, ощутимое влияние на человечество - так что сама идея христианской fantasy выглядела абсурдной.

Абсурдной представлялась она мне довольно долго и вот по каким причинам.

Житие святого, изобилующее чудесами, не есть fantasy, потому что в христианском мире эти чудеса были на самом деле. А христианский мир все еще длится - он еще не окончился, как окончился, например, мир эллинских божеств. Христианин не воспринимает эти чудеса как фантазию, напротив - они вполне реальны, как реальны подвиги белорусских партизан.

Чудеса же, связанные с миром язычества, для современного человека фантастичны и только, потому что живой языческой традиции, которая бы не пресекалась веками, больше не существует. (Не будем сейчас рассматривать языческие народы Крайнего Севера или индейцев - они все-таки составляют абсолютное меньшинство и литературный процесс затрагивает их только краем). Попытки коренного питерца с высшим образованием на полном серьезе выставить себя язычником - несостоятельны. В тайные капища Перуна я не верю. Разве что собираются люди, которые хотят заниматься сексом а) в лесу; б) тайно; в) с мощным подтекстом. Вряд ли подобные собрания имеют отношение к настоящему культу, бывшему на Руси в дохристианские времена.

Любой неоязычник согласится считать произведение с участием Перуна и Великой Матери вымыслом. Вымыслом будут и приключения героев, и похождения самого Перуна. С житием святого такого не произойдет, даже если оно положено в основу художественного произведения. Чуть ниже я приведу примеры.

Итак, fantasy и христианство - две вещи несовместные?

Такого представления я держалась до самого последнего времени, пока на "Бастконе-2002" не открыла мне глаза одна реплика Э.Геворкяна. В дискуссии о будущем российской фантастики он затронул вопрос о противопоставлении мэйнстрима и фантастики, шире - жанровой литературы. Условно говоря, мэйнстрим - это то, что остается после вычитания из литературы вообще "жанров" (минус женский роман, минус боевик, минус fantasy...). Мэйнстрим, как представляется на первый взгляд, противостоит жанрам: не заботится о читателе (не облегчает ему восприятие текста), постоянно уходит в разные интеллектуальные и формальные эксперименты, не интересуется ни сюжетом, ни героем, но служит самовыражению автора, который иной раз уподобляется девице, кривляющейся перед зеркалом: и так повернется, и эдак вывернется... Жанровые произведения, наоборот, обязаны заботиться о читателе, быть понятными, обладать сюжетом и героем, а самовыражение автора должно быть минимальным. Лучше, когда его вообще нет.

Но это - идеальная картина. На самом деле жанровая литература также не чужда экспериментов и изыска. Фантастика "отбирает" у мэйнстрима то исторический роман, то военный, а то и деревенский. Здесь надо заметить, что "исторический" или "деревенский" роман - не жанр, а, скорее, стиль. Например, астафьевская "Царь-Рыба" - о рыболовах и охотниках, но в стиле "деревенского" романа. Фантастика впитывает в себя разного рода философские и религиозные темы, и в результате в сознании читателя произведения Ричарда Баха и Умберто Эко могут стоять рядом с сочинениями Дэна Симмонса и Фрэнка Херберта. Наконец, появляются романы-fantasy, где сюжет вообще не важен - важны красивые картинки фантастических миров, по которым задумчиво бродят принцы и принцессы.

Чем же разнятся, в таком случае, эти пограничные произведения? Почему мы без колебаний проводим границу между "Отягощенными злом" и "Ста годами одиночества"?

Тирада Э.Геворкяна, прозвучавшая на "Бастконе", дает, как мне представляется, единственно правильный ответ на этот вопрос. Мэйнстрим и фантастика - параллельные миры, которые нигде не пересекаются, но параллельны в них не литературные факторы, а человеческие. У писателей, принадлежащих к одному из этих двух направлений, разные издатели, разные круги общения, разные авторитеты. Переход из одного мира в другой равносилен эмиграции, и писатель-фантаст, оказавшись в стане мэйнстримщиков, мгновенно теряет все свои очки и вынужден начинать с нуля. А там уж свои бизоны... Обложка может быть либо яркой-глянцевой, либо "стильной". Стеллаж в магазине может быть либо сразу после классики, либо в глубине, возле детской - читатель разберется и отыщет.

Эрго: сиди в своей тусовке и не рыпайся.

Для меня чрезвычайно актуальна проблема принадлежности/не принадлежности к фантастике. Предпринимались мною даже вялые попытки эмиграции в параллельный мир, но там действительно уже самовыражаются другие, с чугунной седалищной частью, и потесниться не хотят.

С другой стороны, как совместить православие как личное мировоззрение и fantasy как способ писать? Невозможно ведь поститься-молиться, одновременно с этим сочиняя про феечек, друидов и проч.! "Пропитывать" или "подсвечивать" свои произведения общим христианским духом, как это сделано, по общему мнению, во "Властелине Колец"? В определенной степени "подсветка" - это, конечно, выход, хотя все-таки он представляется большим компромиссом.

Можно попробовать подойти к решению проблемы с другого бока.

Если бы, скажем, Павича не "присвоил" вовремя мэйнстрим, то он бы проходил по ведомству фантастики. Отнесение его к "ним", а не к "нам" было произведено механически - путем захвата. Вадим Назаров, который, видимо, уже тогда замышлял эмиграцию из фантастики в мэйнстрим, прихватил Павича как какой-нибудь перебежчик - военные секреты. В первые годы перестройки Умберто Эко выходил с голыми бабами на обложке и продавался рядом с fantasy, но потом Эко "отбили". То же самое могло случиться и с Павичем.

Назовем стиль, которым написаны его произведения, по старинке - "магическим реализмом". Попытку писать в этом ключе предпринимали и Айтматов, и Астафьев - представители как раз мэйнстрима. В одной серии с Толстым и Ремарком издается Владимир Орлов ("Альтист Данилов"), а уж это ли не фантастика! Просто Орлов начинал с мэйнстрима - да так там и остался.

Приведу пример "православной fantasy", где в основу сюжета положено житие святого. Автор безусловно верит и в реальность этого жития, и в этого святого. У Бориса Зайцева есть рассказ о лохматом сердце, которое обладатель долго пытался умягчить и даже смолоть на мельнице. Чем не "павичевщина" - а выходило в православном издательстве.

Итак, на вопрос "возможна ли православная fantasy?" я получаю неожиданный ответ: возможна. Ее приметы:

1. Автор в силу ряда обстоятельств, часто случайных, принадлежит к тусовке писателей-фантастов.

2. Автор является православным христианином на самом деле.

2.1. Следовательно, автор действительно верит в те чудеса, которые описаны в Евангелии и житиях святых.

3. В своих сочинениях автор не заигрывает с чуждыми ему идеологиями (например, с буддизмом, язычеством, рерихианством и т.п.), а строго держится собственной. Следовательно "хорошей" ведьмы в его произведении быть не может, "равновесия добра и зла" - тоже.

4. "Чудесной" составляющей сюжета может быть любая святоотеческая история, изложенная опоэтизированно, с приключениями, переживаниями, диалогами - в общем, художественно.

Вот еще пример. Есть один святой воевода, он жил в Византии и сражался с болгарами. Как-то раз он сумел избежать большого соблазна и не впасть в смертный грех (прелюбодеяние). На другой день он увидел такой сон: будто находится в воздушном пространстве и перед ним сидит некто светоносный и страшный, а земля - далеко внизу, и там кипит битва. Сперва одолевали греки, но вот некто страшный переложил левую ногу на правую - и одолели болгары. Все поле было устлано мертвыми телами греческих воинов, и зеленело травой только одно место - как раз такого размера, что там мог поместиться один человек. "Это место - твое, - сказал воеводе некто страшный. - Ты сам себя спас, когда победил соблазн".

Кто может использовать этот сюжет, прочитанный на "Православном радио Санкт-Петербурга"? Какой-нибудь мэйнстримщик, вроде П.Крусанова? Вполне. Не "какой-нибудь", а Павич? Несомненно. Писатель-фантаст, вроде Дэна Симмонса? Конечно. Ник Перумов? С некоторой переменой доминант - да. Лесков или тот же Борис Зайцев? И они тоже!

Чем же будут отличаться произведения на один сюжет представителей столь разных направлений? Разной степенью равнодушия/неравнодушия к религии (для одних - живое и свое, для других - еще одна интеллектуальная бирюлька). Различно расставленными акцентами (кому-то интереснее боевка, кому-то - мистика, пространство сновидения). Разным местом в повествовании - в одних произведениях этот эпизод послужит переломным этапом в жизни героя; в других - будет представлен как очередной подвиг супермена.

Если же автор, использующий данный сюжет, отвечает перечисленным выше условиям (1-4), то он с очень большой вероятностью создаст то, что можно назвать "христианской fantasy".