. . .
Поярковскую библиотекаршу звали Вера Сергеевна Стафеева. Это была старая дева, мужеподобная, с хриплым прокуренным голосом. Годы существенно округлили бока Веры Сергеевны, наделили ее астмой, но не отучили ни от суровой неряшливости в быту, ни от ненависти к читателям. Она носила засаленные брючные костюмы немарких расцветок - например, темно-зеленый с блеклыми фиолетовыми "огурцами" или серый с крупным горохом цвета мокрого асфальта - и тяжелые мужские ботинки. Достоверно о Вере Сергеевне было, к примеру, известно, что она во многом усовершенствовала и упростила свою повседневную жизнь. Так, тарелок в доме Веры Сергеевны было ровно семь. Она использовала каждый день по тарелке, а в воскресенье вечером перемывала их все в тазу. В "стекляшке" Вера Сергеевна совершала покупки - опять же раз в неделю, но по понедельникам: брала строго просчитанное количество консервов, растворимых супоимитаторов и специальный хлеб с отрубями, о котором лет тридцать назад прочитала в популярном журнале, что он хорош для пищеварения.

Читателей она невзлюбила первой, еще девической ненавистью, и с годами лишь усовершенствовалась в этом чувстве. Читатель склонен терять, красть и портить книги. Книги погибают, изжеванные козами, сгрызенные собаками, порванные котятами, потраченные мышами. На них капают вареньем. Подвыпившие отцы семейств берут из них листки для своей надобности. И даже электронные датчики, вживляемые под картон переплетов, не помогают делу.

И не то чтобы Вера Сергеевна так уж почитала печатное слово. Просто убытки раз в пять лет подсчитывались инвентаризационной комиссией, и у Веры Сергеевны случались хоть и грошовые, но все же болезненные неприятности.

Любимых врагов у Веры Сергеевны было двое: Драговозов - этого она ненавидела платонически, поскольку Николай Панкратович обитал далеко и библиотекой не пользовался; и Гувыртковский - с ним у нее, напротив, установился давний физический контакт.

Драговозов находился у библиотекарши в немилости исключительно потому, что в свое время наотрез отказался ее спонсировать. Она пробилась к нему на прием и выложила ему на стол план реконструкции библиотечного дела в Пояркове, изложенный в двадцати одном пункте на листке из школьной тетради. План предусматривал, в частности, ежегодную комплектацию новинками художественной и специальной литературы, подписку на популярные периодические издания, проведение (не реже в квартал) публичных лекций на актуальные темы: сохранение здоровья, проблемы экологии, исследование космоса - и так далее.

Драговозову самым активным образом предлагалось выступить спонсором проекта и регулярно вкладывать изрядные суммы в развитие культуры поселка.

Минут пять Драговозов созерцал план развития. При этом кроликовый магнат выглядел довольно сонно. Затем нажимом кнопки на панели стола он материализовал в кабинете круглолицего малого с кобурой на заду. В кобуре имелся законно оформленный, где надо зарегистрированный и славно смазанный пистолет.

Малый с веселой преданностью поглядел на Драговозова. Тот ожил, закряхтел и выдавил:

- Это... чтоб никогда больше... эту шкрыдлу...

Вера Сергеевна поначалу не осознала, что речь идет о ней лично, и совершила крупную ошибку. Потоптавшись мужскими ботинками по красивому драговозовскому ковру, она взялась за край стола, интимно приблизилась к Драговозову и проговорила:

- Так вы поразмыслите над нашим разговором, Николай Панкратович. Дело хорошее и вам вполне по плечу.

- Вон!!! - заорал Драговозов без предупреждения.

Охранник взял Веру Сергеевну за крепкий, угловатый локоть и увел. Он не отпускал ее до тех пор, пока она не оказалась за воротами, хотя она страстно уверяла, что хорошо запомнила дорогу.

- Мало ли, мало ли, - приговаривал круглолицый малый.

Оказавшись на лесной дороге, Вера Сергеевна ушла за холмик и там долго плакала от обиды. Смутно она почему-то догадывалась: обладай она кисленьким смазливеньким личиком и фарфоровой фигуркой средней "бобки" - студентки библиотечного факультета - и Драговозов отнесся бы к ней менее бессердечно.

Впрочем, спустя неделю он прислал в дар библиотеке старый компьютер и программный пакет "Базы данных для библиотек", и Вера Сергеевна нашла утешение в каталогизации фондов. Кроме того, она создала базу данных читателей, что оказалось нетрудным делом, поскольку читателей было немного.

Гувыртовский попал в немилость почти так же давно, что и Драговозов, во времена, относящиеся к началу карьеры Веры Сергеевны. В попытках усовершенствовать свою жизнь как специалиста Вера Сергеевна затеяла наладить непосредственный контакт библиотеки со школой. Преподаватель, по ее замыслу, избавлялся таким образом от всех хлопот, связанных с ежегодной закупкой учебных пособий. Задача преподавателя - составить список необходимых книг и методичек и собрать с родителей некую сумму. Просчитывание суммы также брала на себя Вера Сергеевна. Очень удобно.

Гувыртовский сперва согласился и составил список, но потом, после обсчетов, произведенных библиотекаршей, усомнился, поехал в город и прошелся по книжным магазинам. Увиденное настолько поразило его, что он при учениках третьего "б" и гардеробщице тете Паше назвал Веру Сергеевну стяжательницей, бессовестной, жадной, аферисткой, абсолютно непорядочной и неинтеллигентной особой.

- Какой стыд! - молвила Вере Сергеевне тетя Паша, уловив смысл гневной речи Гувыртовского. Она даже покраснела и затрясла рукой в кармане халата, где ответно зазвенели ключи.

Вера Сергеевна, подумав, оделила Гувыртовского оскорбленной пощечиной, попав по уху, после чего быстро ушла.

Гувыртовский сел на низенькую, хорошо отполированную лавочку, где обувались первоклашки, потер лицо. Одно ухо у него осталось сероватым, немного помятым, а другое сделалось налитым, красным, горячим. Дети смотрели на учителя, не зная, как им реагировать.

- Вот ведьма, - сказал Гувыртовский.

Это объяснило детям почти все из увиденного.

Спустя неделю один из третьеклассников, беря у Веры Сергеевны сборник "Легенды Шекснинского края", рекомендованный Гувыртовским (там имелся небольшой очерк учителя - "Предание о Марфушиной балке"), спросил:

- А Бабы-Яги все на метле или есть которые на кошке?

Вера Сергеевна опешила, не вполне понимая причину такого вопроса.

- Иван Петрович говорит, что вы должны знать, - пояснил третьеклассник.

Вера Сергеевна поджала губы:

- Иван Петрович? Что за фантазии у Ивана Петровича?

- Он говорит, что вы ведьма, - сказал ребенок, глядя на Веру Сергеевну во все глаза.

Вера Сергеевна страшно выпучилась и, задыхаясь, стала кричать:

- Ах! Ах! Дрянь! Дрянь! Нога не будет!..

Третьеклассник убежал, в ужасе забыв книгу.

Рассказ о разговоре с ведьмой, о "ноге" и других увлекательных предметах сделал этого ребенка популярным в классе, но окончательно рассорил Гувыртовского с Верой Сергеевной.

Отец Герман библиотекой пользоваться избегал. Во-первых, потому, что Вера Сергеевна, зная его как приятеля своего недруга Гувыртовского, в первый же визит показала попу, кто в Пояркове заведует культурой. А во-вторых, книги здесь были по преимуществу неинтересные для священника - любовные романы, школьные пособия и новинки сельскохозяйственных наук.

Однако Вера Сергеевна обладала собственным мнением насчет равнодушия попа к библиотеке.

- Церковь традиционно была ненавистницей культуры, - говорила она в "стекляшке". - Ничего удивительного. Если люди будут культурные, они не будут ходить в церковь и молиться там несуществующему богу.

- Поп хоть и хлипковатый, но мужчина с понятием, - не соглашался принципиальный дядя Мотях.

Вера Сергеевна пронзала его взглядом - что дядя Мотях сносил с сократовским равнодушием - и шипела о неинтеллигентных алкоголиках.

- Это верно, - соглашался дядя Мотях, приобретая очередного "мерзавчика". - Как говорится, лучше молока-крынку, чем четвертинку! Эх, доля девичья!

Вера Сергеевна, не реагируя, удалялась, а дядя Мотях долго потом смеялся и повторял: "Вот ведь дева так дева, чертополохом ее бодай!"

Поярковский дворец культуры был выстроен в 2223-м году, в пору губернаторства на Вологодчине приснопамятного миллионера Артема Сироткина, человека широкой души и больших фантазий. Миллионер Сироткин, чувствуя себя в своем роде Александром Македонским, основал по всему региону множество "Александрии". Это были однотипные Дворцы культуры имени Артема Сироткина. Они представляли собой двухэтажные бетонные здания с четырьмя квадратными колоннами перед входом. На первом этаже были оборудованы гардероб, танцевальный зал с буфетом и тренажеры, а на втором - лекторий, он же театр, и библиотека.

Артем лично дарил каждой новооткрытой библиотеке написанную им книгу - "Нет ничего проще, чем заработать миллион. Мой путь к успеху". Расследуя странную гибель Сироткина во время аварии его личного поезда, курсировавшего по вологодским узкоколейкам, оперативники - и местные, и московские - неоднократно проштудировали эту книгу, но она на удивление мало помогла делу. Покойный Артем подробно описывал свое детство - детство обычного мальчика, рожденного в семье учительницы химии и школьного завхоза, а затем как-то сразу перескакивал на тот период своей юности, когда у него уже имелся некий начальный капитал. Происхождение этого капитала так и не перестало быть тайной.

Одним словом, от Артема остались пухлые тома нераскрытого дела - любимое теоретическое упражнение студентов вологодского юридического факультета, тема множества курсовых и дипломных работ, и дворцы культуры, с которых в середине 2230-х годов поснимали памятные доски - распоряжение другого губернатора, который счел имя Сироткина "неоднозначным".

Таким образом, в описываемое время поярковская молодежь еще широко употребляла выражение "топтать Сироту" - в смысле ходить на танцы во дворец культуры - но об истинной этимологии столь странной идиомы догадывалась уже смутно.

"Сирота" была сооружена несколько на отшибе, в стороне от центра основного кипения поярковской жизни - на холме над дорогой, ведущей к пастбищам. Дважды в день мимо дворца культуры прогоняли коров. Это нервировало Веру Сергеевну и служило дополнительной причиной ее нелюбви к посетителям.

Отца Германа она встретила крайне нелюбезно. Предвидя это, он заранее запасся маленькими уловками.

- Красивое здание, - заметил он. - Оригинальная архитектура. Среди снобов принято ругать, но мне нравится. Только стоит неудачно. Я минут десять внизу оттирал ботинки.

Вера Сергеевна бросила взгляд на его обувь и увидела, что ботинки действительно чистые.

- Да? - произнесла она чуть мягче, чем собиралась.

- У меня к вам дело, - сказал отец Герман и вынул из пакета книгу.

- Хотите подарить? - спросила Вера Сергеевна. - В библиотеку часто несут разную макулатуру, которую выбросить жалко. И еще деньги за нее хотят.

- Нет, я просто хотел узнать - есть ли в ваших фондах такая книга.

Вера Сергеевна взяла книгу, раскрыла и увидела на первой странице автограф Гувыртовского. Он часто надписывал принадлежащие ему книги - просто от радости обладания.

Вера Сергеевна поджала губы.

- Гувыртовский? - произнесла она. - Полагаете, он украл книгу из фондов библиотеки? Это очень возможно.

Она включила компьютер и некоторое время искала по базе данных. Наконец на экране появилась желтая карточка - "Кармайкл, доктор. Тысячелетний опыт..."

- Да, - произнесла Вера Сергеевна, выписывая шифр на клочок газеты, - в фондах такая книга была.

- Ее давно спрашивали в последний раз?

Вера Сергеевна кольнула отца Германа взглядом.

- Молодой человек, почему библиотекарь должен запоминать, кто и когда брал какую-то книгу в библиотеке? Я не автомат!

Она тяжело поднялась и удалилась за дверь, где таились стеллажи.

Пока библиотекарша отсутствовала, отец Герман заглянул на карточку. Информации о читателях на ней не было. Тогда он поискал список читателей, но все записи оказались недавними и содержали только текущие данные.

Когда Вера Сергеевна явилась из хранилища с книгой в руках и увидела отца Германа за компьютером, ее лицо приобрело страшный землистый оттенок. Но у отца Германа была наготове другая маленькая хитрость.

- Превосходный каталог! - сказал он.- Очень профессионально. Я видел такой в Москве, в Ленинской библиотеке. Это ведь форма, разработанная Международной Ассоциацией Книгочитален "Париж-Лондон-Прага"?

Вера Сергеевна, глазом не моргнув, подтвердила, добавив, что отдала каталогизации фондов многие годы,

- А данные о том, кто и когда брал книгу - не хранятся? - поинтересовался отец Герман.

Вера Сергеевна пожала плечами:

- Зачем?

- Для социологических исследований,- пояснил отец Герман.- Я знаком с одним библиотечным работником из Харькова, так он на базе подобного материала защитил кандидатскую диссертацию.

Вера Сергеевна пожевала губами и произнесла:

- Согласно теории Франкенштейна, все в мире относительно. Кому-то интересно писать никому не нужные диссертации, а кто-то пытается удовлетворить культурные потребности народа.

Отец Герман быстро отвернулся, как бы высматривая нечто, чтобы Вера Сергеевна не увидела выражения его лица.

- Там что, кошка?

- Есть одна или две... - небрежно бросила Вера Сергеевна. - Я их не прикармливаю. Если голодные - пусть ловят мышей.

- А это вы напрасно,- заметил отец Герман. Он уже пришел в себя после "теории Франкенштейна". - Кошка-мышеловка охотится даже сытая. Это инстинкт.

Богатой мимикой Вера Сергеевна выразила все свое отвращение ко всякого рода инстинктам. Отец Герман между тем взял библиотечный экземпляр "Опыта" и начал его перелистывать. Он и сам не знал, что именно рассчитывал найти.

Лет сто назад бумажные книги почти полностью исчезли. Создавались только электронные версии. Проследить пользователя в те годы не составляло большого труда - сайты хранили списки запросов за несколько лет. Но зато пользователи не оставляли в текстах пометок.

В начале XXII века от полной компьютеризации книг стали отказываться. Постоянное чтение с экрана вызывало головную боль, ухудшало зрение, поэтому многие пользователи, переписав файл, распечатывали его и переплетали. Эти работы отнимали время и обходились недешево; как следствие - страна обросла кустарными фирмочками, которые создавали бумажные книги из материала заказчика. К 2110-м годам появились крупные книгопечатающие концерны, и бумажные библиотеки восторжествовали над электронными.

- Что вы там высматриваете? - с подозрением спросила Вера Сергеевна. - Скажу вам откровенно, я удивлена, что Гувыртовский ее не украл. Для него это нетипично.

- Да? - переспросил отец Герман, вороша страницы. - А что для него типично?

Вера Сергеевна принялась что-то рассказывать, но он больше не слушал. В том экземпляре, что хранился в поярковской библиотеке, были вырваны вклейки. Те самые, с портретами инопланетян. Отец Герман, увидев это, едва не задохнулся. А когда вновь обрел способность общаться, то неожиданно для себя сказал библиотекарше:

- Не будь вы такой тупой дурой, сохранили бы записи в формулярах! Ищи теперь убийцу!..

- Какого убийцу? - ему в спину закричала Вера Сергеевна. Она выбежала на лестницу, свесилась через перила, и ее голос разнесся по пустому холлу: - Сам тупой! Обскурант! Дрянь!

С холма, где стоял дворец культуры, далеко было видно. Прозрачный, грустный лес - в одну сторону, буроватые луга и темная речка - в другую. И церковь хорошо различима. Отец Герман легко сбежал по трем ступенькам бетонного крыльца и зачавкал по осенней дороге.

Матушка Анна Владимировна находилась уже дома и варила рябиновое варенье. После "Сироты" и беседы, закончившейся так бурно, отец Герман с особенной радостью увидел в окне кухни снующую матушку. Порой ему казалось - когда он смотрел на нее вот так, со стороны, пока она стряпает или занимается стиркой - что вот-вот высунутся из-под ее платка иголочки, и она засопит, как Ухти-Тухти: тух-тух-тух!..

Заметив супруга, Анна Владимировна вышла ему навстречу, одергивая на ходу фартук:

- Беда, Герман Васильевич! В "стекляшке" только об этом и разговор. Я не стала слушать подробности...

Отец Герман окоченел.

- Кто? - спросил он глухо.

Матушка поморгала, а потом вдруг улыбнулась.

- Жив он, жив! Борька Манушкин, зоотехник.

- А что такого с Манушкиным?

- Отравился! Доктор уже был, говорит - будет жить.

- Отравился? Прогнило что-то в датском королевстве! - сказал отец Герман. - С чего бы Манушкину травиться? С Алиной поссорился?

Анна Владимировна немного виновато сказала:

- Ты мне сам, батюшка, запретил слушать сплетни. Я сахар купила и ушла.

- Запрет отменяется, - сказал отец Герман.

- Да мне самой противно.

- Ничего. Слушай через "противно". Сейчас любое лишнее слово ценно.

Матушка посмотрела на своего Германа Васильевича тревожно и ласково - как в те времена, когда он прилаживал к себе кобуру и уходил "брать гада".

- Покушай сперва, - сказала она, и он послушался.
. . .