Утомленные соцреализмом, в начале 1990-х годов многие из нас приветствовали нашествие фэнтези, мистических и просто боевиков, фантастики, пальбы и приключений. Спустя некоторое время обнаружилось, что соц- и прочие реализмы куда-то пугливо исчезли, а мы все барахтаемся посреди многоцветного месива из голых баб, зеленых чудищ и пугающе мускулистых граждан с межгалактическим оружием в щупальцах.

"Ничего,- подбадривали мы себя,- скоро весь народ тоже ощутит от них тошноту, и вот тогда-то придет наше время".

Время пришло, народ тоже ощутил. Вышеописанное месиво сменилось "интеллектуальными бестселлерами". То есть если в середине 90-х нас пугали мышцами торса, то теперь стращают мускулатурой головы. На смену литературе класса "ходить-рубить" явился неоконцептуализм.

Концепцией в данном контексте будем считать выжимку из той или иной идеи, закодированную в виде некоего предмета, элемента (одежды, поведения, фигуры речи) - символа. Неоконцептуализм может проявляться через необычное поведение, через странный внешний вид, использование того или иного предмета строго не по назначению, через подчеркнутое отсутствие явных логических мотиваций.

Примеры.

1. Живопись. "Портрет красного молодого человека с синей розой и унитазом на голове". "Полет колыбели, кишащей крокодильчиками, над храмом Христа Спасителя".

2. Поведение. Человек под дождем идет под раскрытым зонтиком, у которого торчат одни спицы. Девушка говорит юноше: "уходи, ты плохой", а он вместо ответа повисает под потолком и начинает играть на флейте.

3. Театр,

Ева. Как печет солнце!

Адам (становясь на голову). О, да!

Ева. Я не желаю ждать. Хочу я все обресть.

(Проходит по сцене колесом).

4. Поэзия (извлечено из журнала "ПИТЕРbook", в дальнейшем - "Pb"; № 4,2001 г.).

Вышел на улицу -
А там улица.
Пошел в поле -
А там поле.
Лег на траву -
А там трава.
(Валерий Земских)

5. Проза. Журнал "Pb", откуда извлечена большая часть материала для данного исследования, в № 5 за 2001 год напечатал весьма характерный отрывок из романа Эрленда Лу "Наивно. Супер.".

В отрывке говорится о некоем человеке, который решил возместить себе "ущерб, причиненный общением с Кентом". Для этого он покупает себе в игрушечном магазине доску-колотушку и читает о вакууме.

"Вакуум.

В последние дни я почти ничего другого не делал, а только стучал и стучал.

Я стучал с утра до вечера.

Это изумительное монотонное занятие наполняет меня радостью. Мысли замерли..." и т. д.

Этику и эстетику данного направления художественной жизни исчерпывающе выразил Саша Черный в сатире "Стилизованный осел" (1909):

IГолова моя - темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам. Тарарам.

Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: "Не поэзия - шваль!"

Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял - невежда. К нечистому! Накося-выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...

Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках

С точки зрения неоконцептуализма могут быть истолкованы самые обычные и даже невинные вещи. Один человек, подобрав в парке сломанную куклу, чинит ее и отдает играть детям. Второй объявляет находку "куколкой вуду" и извлекает из нее массу "приколов". Второй подход является концептуальным.

Концептуализм безэмоционален. Он предполагает отстраненный подход - исключительно интеллектуальный - к любому явлению. Так, из рецензий иной раз бывает весьма сложно вычленить - понравилось критику произведение, о котором он пишет, или же оно стало просто предлогом для концептуалистских экзерсисов (=самовыражения) самого критика?

Рассмотрим для примера рецензию Полины Копыловой на роман Вадима Назарова "Круги на воде" - "Под ангельским крылом" ("Pb" № 6, 2001 год).

"...текст, позиционированный как роман, изданный "Амфорой" (брэнд!) в серии "Наша марка" (дважды брэнд!!), да еще и вышедший из-под пера главного редактора Вадима Назарова (no comments!!!), обязан обладать формальными признаками современной прозы, в числе каковых: организация текста по принципу головоломки, непременная алюзионность (постмодернизм, черт побери!), наличие мифологем - и сопутствующая всему этому эмоциональная и психологическая необязательность в изложении".

Формальные признаки указаны абсолютно верно, только они относятся не к "современной прозе" как к таковой, а к прозе неоконцептуалистской. Однако из дальнейшего текста рецензии неясно - выдержал Назаров тест на концептуальность или же его угораздило написать просто трогательную, пронзительную и глубокую книгу. В статье Копыловой мелькают признания, вроде "незаемность заключенного в ней (книге) духовного опыта", "метафизические приключения вызывают сопереживание", а затем следует финальный аккорд, где роман уподобляется поэтическому произведению. В качестве же поэтического произведения он "ТУГО ПОДДАЕТСЯ АНАЛИЗАМ".

"Поэтому, - заключает автор,- "Круги на воде" "расходятся" вне бурных пределов "тренда". Что радует. Или, говоря иначе (т. е. регистром выше), отрадно".

Здесь хочется обратить внимание на следующее, весьма характерное для неоконцептуализма явление. Фраза, состоящая из трудноосмысляемых и не всем понятных слов, преподносится как вывод, summa. Как говорила моя первая редактор, еще в заводской газете: "Если кому-нибудь непонятно - НАПРИМЕР, МНЕ, - значит, надо прояснить, девочка моя". Полчаса медитации над выражением "Круги на воде" "расходятся" вне бурных пределов "тренда" ничего не дали. Если бы известный в державинско-пушкинские времена славянофил Шишков вдруг восстал из гроба, я первая бросилась бы пожимать ему руку. В каком смысле назаровские "Круги" "расходятся"? Хорошо продаются? Или в некоей воде - в виде собственно кругов? В таком случае, нельзя ли конкретизировать? (Помню, опять же, на одном из первых "Музыкальных рингов" одна девица, волнуясь, спросила Гребенщикова: "Боря! Ты действительно хочешь, чтобы тебя положили в воду?" Близоруко щурясь, молодой еще БГ ответил: "Если это та вода, которую я имею в виду,- то да".) Но! "Вода" из статьи находится вне бурных пределов "тренда". Вас ист дас - тренд? И почему его пределы - бурны? "Шишков, прости,- не знаю, как перевести"...

Зато простое русское слово "радует", с точки зрения автора статьи, нуждается в пояснении: "Говоря иначе... отрадно".

Любопытно также, что у той же Полины Копыловой можно найти чрезвычайно смешные, понятные, вероятно, даже моей первой редакторше, написанные вполне по-русски репортажи с мест литературных событий. И чем концептуальнее событие, тем остроумнее и понятнее излагаемое журналисткой. Например, "Pb" № 1-2, 2001 год:

"...Состоялось мероприятие, громко проанонсированное как вечер поэта Анатолия Маланова "Железный век". Вечер был организован концептуально. Продавались сборники. Со стен свисали черные майки с четверостишиями, принадлежащими перу А. Маланова... Все это, по словам самого Маланова, было сделано, чтобы "наполнить объем срезом поэта"... В результате чтения перлов наподобие "играл поручик на рояле, стуча ступнями голых ног"... публика стала "голосовать ногами", и "срез поэта" действительно заполонил освободившийся объем".

Здесь налицо вполне здоровое отношение автора к "перформансу" поэта-концептуалиста.

Но вообще-то сейчас принято не испытывать даже самых незатейливых эмоций по поводу прочитанного, увиденного, пережитого и т.п. Отсюда - слегка извиняющийся тон Андрея Шляхова в статье "Возвращение долгов" ("Pb" № 6, 2001) - рецензии на книгу Леона де Винтера "Серенада".

"...многим сегодня "Серенада" Леона де Винтера может показаться "не ко двору". Этот роман написан без игры смыслами, без жонглирования словами, лаконично и точно, как хороший репортаж. Интеллектуал быстро заскучает на таком "голодном пайке"...

Постсоветский народ живет ожиданием чуда. Одни ищут его воплощения в крутых боевиках и дамских романах. Другие... находят утешение в творениях Пелевина (чудо-в-себе-для-себя) или Крусаиова (имперское чудо), Леон же де Винтер пишет совсем о другом. "Серенада" - роман о возвращении долгов. Как тем, кому мы обязаны жизнью, так и тем, кто нуждается в нашем участии. Забытая тема...

Скорее всего, он - просто благородный человек. И роман его, в конце концов, о благородстве - не о возвышенно-героическом, а о самом что ни на есть конкретном, самом труднодостижимом".

Вот такая беда. Хорошая книга о благородных людях, которая еще и понравилась...

Да, продвинутый человек не должен получать удовольствия от чтения. Если он и смеется, то это физиологическая реакция, а не душевное состояние. В мире неоконцептуализма действующим лицом является не человек и даже не идея, а способ обозначения. Неважно, чего. Круче всего, когда обозначают ничего. Потребитель сам осмыслит - чего это "ничего" обозначает. Причем каждый вычленит свое и испытает удовлетворение, почувствовав себя умнее других, тоже умных.

Потребитель (не читатель! здесь разница!) концептуальных текстов (не романов, рассказов, стихов, а ТЕКСТОВ или ГИПЕРТЕКСТОВ) - это лучший друг Мегабайта и брата его Гигабайта. Он уютно чувствует себя в потоке быстротекущей информации. Поток идет СКВОЗЬ потребителя. Малая толика осмысляется, затем стирается - и мозг очищен для следующей порции. Вместо образования - информированность (почувствуйте разницу), юмор трансформируется в "мульки" (псевдоафоризмы).

В этом мире условностей главный, быть может, кайф заключается в том, что каждый каждого осмысляет по-своему, и это никому не мешает. Единственная область, где возможно некое состязание в крутости между неоконцептуалистом-1 и неоконцептуалистом-2, - это степень освобожденности от иллюзий. Иллюзии - это любые чувства (любовь, честолюбие, жадность, способность умиляться над птичками-цветочками). Чувства мешают осмысливать мир как пустоту. Из вещей и явлений надлежит извлекать символы. Эти символы, осмысленные а-астраумно, претворяются в мульки. Осмысленные не-а-астраумно, они претворяются в концепции. Они не являются руководством к действию, не служат поводом для размышлений, не способствуют нравственному преображению. Они являются объектом созерцания.

В результате, вырвавшись из щупалец галактического монстра (см. первый абзац), мы оказались не в обжитом викторианском интерьере реализма, но посреди ледяной пустыни, где появляются книги, которые "любить нельзя, но спорить можно" ("Pb" № 5, 2001).

А хочется, как в юности, - просто книжку почитать. Сладко всплакнуть, в охотку посмеяться. Но, видать, время еще не пришло. Придется ждать дальше.