Ничего, кроме заезженной кассеты и видеозаписи, где она поет "Гори, Гори Ясно", "Продано" и "Домой!" - ни одного материала, только стихи и голос.

Кого люблю, как говорится, того и препарирую.

Я взялась доказать, что ассоциативные ряды, выстраиваемые Янкой, КАК БЫ произвольно, на самом деле являются далеко не случайными и, более того, железно обоснованными. Что каждой песне, даже самой темной и мутной, присущи, как правило, одна-две, максимум три темы, которые железно выдерживаются. Что главная ее тема, непреходящая - смерть - в каждой песне имеет свое обличье. Но в пределах одного текста смерть обличья не меняет. В пределах одного текста образный ряд сохраняется и строго выдерживается.

Собственно, я пыталась докопаться: откуда берется эффект "круто, но ни фига не понял", точнее - "ни фига не понял, но очень круто".

Понять, откуда возникает это чувство абсолютного приятия Янкиных текстов.

Кто не любит ковыряться под микроскопом в любимых стихах - не заставляю. А по мне так Янка что без микроскопа, что под микроскопом - всяк хороша...

Ассоциативные ряды ее стихов не только выдержаны. Они еще поддержаны фольклорной и русской поэтическими традициями, то есть ложатся на заранее подготовленную почву. Скажем, русский человек изначально привык к тому, что "мост" связан с разлукой, смертью, переходом из одного состояния в другое.

Примеры: народная песня "По Дону Гуляет" Если помните, там речь идет о предсказании цыганки: "утонешь в день свадьбы своей" - и о том, как конь, везущий невесту, "сшибся с моста". "Невеста упала в круты берега". Упав, бедная девушка долго прощалась с близкими и, наконец, утонула. Переходя из девического состояния в замужнее, героиня песни не одолела ПЕРЕХОДА (моста) и погибла.

Романс "Мой костер в тумане светит" - цыганка говорит мимолетному возлюбленному: "Ночью нас никто не встретит, мы простимся НА МОСТУ".

Марина Цветаева прямо называет мост местом смерти:

По-следний мост (Руки не отдам, не выну!)
Последний мост,
Последняя мостовина.
Во-да и твердь.
Выкладываю монеты.
День-га за смерть,
Харонова мзда на Лету.

И чуть дальше: Мост, ты не муж
Любовник - сплошное мимо.

Героиня опять же расстается на мосту с возлюбленным. Расставание переживает крайне тяжело и при этом неустанно размышляет - не броситься ли ей с этого самого моста в реку. Поэтому Янкин "трамвай до ближнего моста" будет восприниматься однозначно. Знаем мы, что это за мост и что нас там ждет. Эта подготовленность восприятия и делает глубинную внутреннюю Янкину логику понятной. Для начала я расковыряла для анализа песню "На Черный День". Здесь смерть имеет обличье КРУГА, представленного прежде всего как ярмарочная площадь с балаганами, каруселями и прочими обманчиво-привлекательными атрибутами ярмарки. Площадь, балаган, торжище, "луна-парк", плаха, бунт и, наконец, бегство - навстречу неизбежной гибели. У той же Марины Цветаевой "круглая площадь" - это рай:

И падает шелковый пояс
На площади - круглой, как рай.

Маринин "круглый рай" оборачивается у Янки "круглым адом" (КРУГИ АДА). Круг как знак, символ смерти возникает с первых строк и дальше присутствует неизменно, то явно, то скрыто.

Второй упал,
Четвертый сел,
Восьмого вывели на круг
В тихий омут буйной головой
Холодный пот, расходятся круги
Железный конь,
Защитный цвет,
Стальные гусеницы в ряд,
Аттракцион для новичков,
По кругу лошади летят,
А заводной калейдоскоп
Звенит кривыми зеркалами колесо
Вращается быстрей
Под звуки марша
Головы долой

Танки ("железный конь", "защитный цвет"), обступившие площадь, - кошмар первых лет перестройки! Баку, Вильнюс, Тбилиси! - преображаются в зловещую карусель ("аттракцион для новичков"). В кровавенький карнавал подавленного бунта Баррикады, ура, Гаврош, знамя, "один сапог рижского ОМОНовца стоит дороже всех этих " (не помню, чья фраза, но прозвучала когда-то). Кто первый начал? Кто виноват? Погибли невинные! Саперные лопатки, истеричные женщины, жуткие публикации журнала "Огонек" Помните?

В страшноватеньком балагане "круглой площади" даже вопроса нет - кровь проливается или клюквенный сок. Все блоковские "арлекины", истекающие клюквенным соком, давно сошли со сцены, устарели, обветшали и осыпались. В Янкином балагане на потеху рубят самые настоящие головы. Все без баловства, иначе просто неинтересно. Вернее - иначе просто не бывает.

Карусель набирает разбег, и мир уподобляется калейдоскопу, бешено вращающемуся перед глазами. Калейдоскоп - вещь одновременно и "круглая" (поворачивают) и площадная (покупают на ярмарке) Внешне безобидная, но увеличь его до размеров Вселенной, да залезь между его острых осколков, да пусть чья-то Вселенская Рука его повернет. Хотя бы разок.

И без того искаженный мир искажается еще больше в кривых зеркалах, которые постоянно перемещаются перед глазами…

Следующая строфа вводит персонажей, которым суждено оказаться в водовороте свихнувшегося калейдоскопа, между кривых зеркал и подступающих танков. Это блоковские "арлекины" и цветаевские "кармен", безнадежно устаревшие с их кукольными - ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ - страстями.

Янка - человек конца XX века - принципиально антигуманистична. Человек - Ничто. Площадь - все. Человек - пылинка. Угодил на Площадь не вовремя, попал под гусеницы - не повезло, но только ведь не жалеть его за это. А эти устаревшие персонажи еще подвержены гуманизму, они еще думают, что человеческая жизнь имеет какую-то ценность. Более того, они полны иллюзий насчет того, что ИХ СОБСТВЕННАЯ жизнь имеет какую-то ценность. Поехали.

Поела моль цветную шаль
На картах тройка и семерка

"Цветная шаль" - из арсенала цыганки. Той, что простится на мосту .Кармен (В том числе и цветаевская "площадная" Кармен, и блоковская "петербургская"). Но только эта роковая Кармен в конце двадцатого века оказалась изрядно поеденной молью. И символ рока - "тройка, семерка, дама Пик" - тоже, видимо, здорово обветшал. Во всяком случае, ЭТОТ РОК явно не канает. Супротив кольца танков зловещие тайны Пиковой Дамы выглядят, мягко говоря, несерьезно. И дальше:

Лбов бильярдные шары
От столкновенья раскатились пополам
Да по углам
Просторов и широт

Ассоциативный ряд выстраивается безупречно "она" (женский персонаж) - "цыганка", гадалка, роковая женщина (ха-ха!), "он" - партнер цыганки с непременной игрой на бильярде. И сам неотделим в эстетике строфы от бильярдного шара. Чья-то Вселенская Рука ка-ак бабахнет по шарам! Шары и раскололись.

ОТ СТОЛКНОВЕНИЯ с новым, с железным, со страшным миром - миром конца двадцатого века, миром тоталитаризма, миром толпы - бедный идеалист с его жалкими "роковыми страстями" просто трескается.

И, треснув, раскатывается - ПО УГЛАМ просторов и широт. Откуда УГЛЫ? Мир-то не квадратный! Мир же круглый! Круглый, как смерть, как ад!

Да, мир круглый - как ад, как смерть. А бедному устаревшему идеалисту он представляется прямоугольным, как… бильярдный стол. Вот и воздалось по вере его: раскатился по углам Вселенной, так и не осознав ее до конца. А ярмарка превращается в бунт - новый виток Праздника:

А за осколками витрин
Остатки праздничных нарядов,
Под полозьями саней
Живая плоть чужих раскладов
А под прилавком попугай
Из шапки достает билеты на трамвай
До ближнего моста,
На вертолет без окон и дверей
В тихий омут буйной головой,
Колесо вращается быстрей

Кривые зеркала калейдоскопа оборачиваются битыми витринами. Праздничные наряды - это все рухлядь, это все в прошлом, во времена "цыганки" Они обречены на то, чтобы и их поела моль. Площадь взбунтовалась.
Остается - бежать.

"Сани" - еще один атрибут "былой жизни" Какой анахронизм. И до чего несовременна вся эта "любовь", все это разглядывание мельчайших деталек жизни под лупой, которым славился девятнадцатый век да, и вообще, все искусство эпохи гуманизма.

Ну что, убегут они на санях от танков? Да нет, конечно.

Даже и гнаться за ними смысла нет. Куда они денутся с подводной лодки?

Бежать с площади ада балагана от судьбы невозможно. Еще один ярмарочный персонаж - попугаи, достающий из шапки билетики со "счастьем".

Существовали, конечно, "счастливые" трамвайные билетики. Но только в данном случае "счастье" (слово-переход, связывающее цепочку "билет со счастьем" - "счастливый трамвайный билет") опущено. Счастья быть не может. Его просто не бывает - теперь.

Трамвай же идет до ближнего моста - о том, что есть МОСТ, я уже говорила. А там уже ждет вертолет без окон и дверей. Еще одно круговое движение - лопастей.

И здесь, на мосту, неожиданно возникает стремительно расходящаяся вертикаль вертолет - вверх, человек - вниз, с моста. Но и наверху, и внизу - круги.

Холодный пот, расходятся круги...

Избежать невозможно. И, что еще более соответствует логике тоталитаризма, смерть настигает стремительно и неуклонно "Колесо вращается быстрей".

SUMMA. В песне "На Черный День" смерть представлена как круг и балаган. Персонажи Смерти (персонажи балагана), карусель, калейдоскоп, колесо, плаха, попугай с билетиком. Это персонажи судьбы и они так или иначе "круглые".

Жизнь предстает как прямоугольник и как убогий интерьер провинциальной мелодрамы конца девятнадцатого века: поеденная молью шаль, игральные карты (прямоугольнички), бильярдный стол, сани.

Жизнь НЕЖИЗНЕСПОСОБНА в силу своей прямоугольности - природа стремится к округлению углов, к шару. Не открытое провозглашение ("Друзья, давайте все умрем") неизбежности смерти, а глубинная логика всего мироздания - вот что создает трагичность мира Янкиной песни. Жизнь неизбежно умрет, потому что жизнь искусственна. Смерть торжествует, потому что обнаруживает себя во всем:

А ты кидай свои слова в мою ПРОРУБЬ
Ты кидай свои ножи в мои двери,
Свой горох кидай горстями в мои стены,
Свои зерна в зараженную почву
На переломанных кустах клочья флагов,
На перебитых фонарях обрывки петель,
На обесцвеченных глазах мутные стекла,
На обмороженной земле - белые камни
Кидай свой бисер перед вздернутым рылом,
Кидай пустые кошельки на дорогу,
Кидай монеты в полосатые кепки,
Свои песни в распростертую ПРОПАСТЬ
В моем углу засохший хлеб и тараканы,
В моей ДЫРЕ цветные краски и голос
В моей крови песок мешается с грязью,
А на матрасе позапрошлые руки
А за дверями роют ЯМЫ для деревьев,
Стреляют детки из рогатки по кошкам,
А кошки плачут и кричат во все горло,
Кошки падают в пустые КОЛОДЦЫ
А ты кидай свои слова в мою прорубь,
Ты кидай свои ножи в мои двери,
Свой горох кидай горстями в мои стены...

Здесь смерть принимает обличие ямы, дыры, колодца - это пропасть, приветливо ожидающая человека ("распростертая пропасть", с распростертыми объятиями).

Основная тема песни - безнадежность.

Как мне представляется, персонажей здесь двое: во-первых, "я", и во-вторых, "ты".

"Ты" явно моложе "меня" Запал у "тебя" еще есть, энергия еще хлещет, еще не иссякло стремление что-то делать. "Я" подбадриваю "тебя"- конечно, все, что "ты" делаешь - бесполезно ("я"-то это знаю!), но - делай. А вдруг что-нибудь да прорастет?

Бесполезность "твоих" действий не выражена явно, СЛОВАМИ, но поддержана традиционным ассоциативным строем. Какие действия исстари считаются бесполезными? Как об стенку горох, "вышел сеятель сеять, и иное упало при дороге", метать бисер перед свиньями.

А "я" призываю "тебя" продолжать это делать, внутренне уже обрекая "твои" действия на поражение.

Но может быть пока "ты" еще имеешь силы это делать может быть.

Второй персонаж, "я" - не просто потерпел поражение. Он находится в мире, где бесполезность любого действия, где всякая разруха не просто присущи бытию, они ВОЗВЕДЕНЫ В КВАДРАТ.

Кусты не просто переломаны - на них еще и КЛОЧЬЯ флагов, Фонари не просто перебиты - на них не просто кого-то повесили - уже и трупы сняли, обрезав веревки. Глаза не просто обесцвечены - они еще и скрыты за мутными стеклами. Хлеб не только засох, но и погрызен тараканами. В крови не только песок, но и грязь. Руки не ВЧЕРАШНИЕ, а позапрошлые, позавчерашние.

И весь мир постепенно валится в пропасть, вслед за словами деревья - в ямы, кошки - в колодцы.

Но "ты" продолжай кидать. Продолжай. Голос из ямы, из пропасти. Пока хоть один кидает - может быть… может быть...

Принципиальный антигуманизм Янкиного творчества - это принципиальный антигуманизм нашего времени. Этот мир таков, что его совершенно не жаль - "Гори, Гори Ясно".

Мир в этой песне - дом. В определенной степени поддержанный традиционной сказкой "Кошкин дом" Кстати, это выражение иногда обозначает "сумасшедший дом". "Ну, это просто кошкин дом какой-то!".

Кошка легко заменятся козой, а коза - козлом. На "козла" же охотно наматываются совершенно иные значения, за "козла" и в морду дать можно, что и происходит.

Дом напился и подрался,
Дом не помнит, кто кого
Козлом впервые обозвал... ^*

Этот "дом" спасать определенно не хочется. Хозяин - козел:

Дом горит - козел не видит,
Дом горит - козел не знает,
Что козлом на свет родился,
За козла и отвечает...

Деструкт приветствуется настолько, что не жаль даже самое себя. Частушка, вплетенная в песню о пожаре "кошкиного дома":
На дороге я валялась,
Грязь слезами разбавляла,
Разорвали нову юбку,
Да заткнули ею рот, -

полностью лишена самосострадания. Да и насрать то на меня, НА ТАКУЮ! Да на всех насрать, лишь бы только весь этот козлиный дом наконец сгорел дотла!

С заткнутым ртом, видимо, изнасилованная и избитая, героиня радостно выкликает. "Гори, тори ясно!"

Лейся песня на просторе,
Залетай в печные трубы,
Рожки-ножки черным дымом
По красавице земле
Солнышко смеется
Громким красным смехом,
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло!

Печные трубы, печи - то, что остается после выгоревшего деревенского дома. То, что развалится последним. От козлика же, к величайшей радости всего мира, остались "рожки да ножки", да и те скоро будут развеяны черным дымом. И земля, освобожденная от козла, от дома, от всей этой гадости (из которой Янкина героиня НЕ ИСКЛЮЧАЕТ И СЕБЯ), вновь становится "красавицей" И солнышко весьма одобряет это дело, более того - солнце связано с пожаром оно КРАСНОЕ.

Я запуталась. Для чего я начала эту телегу ДОКАЗАТЬ, что мне нравится Янкино творчество. Ну, и что это доказывает?


Примечание:

* У Янки:

"Дом горит, козел не видит
Он напился и подрался,
Он не помнит, кто кого
Козлом впервые обозвал".