ВЛ. Елена, в январе нынешнего года на литературно-практической конференции "Басткон-2002" вам вручили "Меч Бастиона" и особую коммерческую премию "Иван Калита". В своё время Борис Стругацкий отдал вам свою престижную "Бронзовую Улитку" за повесть "Мракобес". Как вы считаете, стимулируют ли литературные премии писательское творчество? Работая над очередным произведением, думаете ли вы о возможном получении за него премии в будущем?

Е. Х. Писатель пишет все-таки не для премий, а просто потому, что таков его способ существовать. А литературные премии - это способ той или иной группы (писателей, критиков, фэнов) выразить свои чувства по отношению к кому-либо из писателей. Сказать таким вот железным или чугунным способом: "Мы тебя любим, ты - классный (-ая). Хорошо, что ты есть".

Я совершенно равнодушна к неполученным премиям. И очень горжусь полученными. Но на сам процесс написания романов и повестей они никак не влияют.


ВВ. Писатель и критик Дмитрий Володихин, предложивший термин "сакральная фантастика", называет вас одним из самых ярких авторов, работающих в этой манере. Совпадает ли Ваша самоидентификация с этим определением? Нужно ли самому писателю, чтобы его относили к некой группе, дает ли это ему что-нибудь?

Е. Х. Есть много способов запихать человека в рамки: астрология, соционика, литературная критика. Если ты Лев - рычи, если "Есенин" - вешайся, если фантаст - давай про все то же самое, но в звездолете. Попробуй-ка в таких условиях сменить жанр или доказать, что ты не "Есенин", а просто Вася Пупкин - тут же начнется массовое "непонимание".

Отнесение к той или иной группе писателю, пока он пишет, вроде как, и не нужно. Не обрывать же крылышки собственным феечкам только потому, что ты проходишь по ведомству "боевые роботы".

Однако - "плохо человеку, когда он один, горе одному, один - не воин". И после того, как произведение написано, его нужно как-то печатать. А для этого удобно выступать в составе группы. И издателям проще - знают, в какую серию ставить твою книгу.

Являюсь ли я на самом деле сакральным фантастом? Открою страшную тайну: вся эта возня с "терминологией" всегда оставляла меня равнодушной. А вот что на самом деле беспокоило: можно ли быть христианином и писать фэнтези. Вероятно, разрешение этой проблемы каким-то образом и кроется в определении "сакральная фантастика".


ВЛ. Вы посещали "Зиланткон" - ежегодный фестиваль фантастики и ролевых игр в Казани. В 1995-м вам присуждалась главная премия этого конвента - "Большой Зилант". Вам нравится в Казани? Несколько слов о "Зилантконе" и вообще о фантастических конвентах.

Е. Х. Я первый лауреат премии "Большой Зилант", и это является предметом моей особенной гордости. Зилант-95 стал переломным моментом моей писательской карьеры - я вышла из подполья, перестала быть Мэдилайн Симонс, стала собой, увидела своих читателей. И каких!

Если кратко о "Зилантконе", то это нечто поразительное, феерическое: до двух тысяч красивых молодых людей в фантастических одеждах, талантливых, увлеченных. Пьяный наемник в черном на "Зиланте" мил, как брат, а эльфийская дева в белом... как бы это сказать... там она настоящая. "Зилант" - это массовый выброс творческой энергии. Суматохи, правда, много.

О фантастических конвентах вряд ли могу что-либо сказать, поскольку в них не участвую. "Басткон" стал исключением из общего правила. А обычно я приезжаю на "Интерпресскон" на один день - погулять по весеннему лесу, поболтать с коллегами по ремеслу, особенно с иногородними. Но - ехать куда-то, заседать, платить за это немалые деньги? Я страшная домоседка и сильно страдаю, если приходится надолго отрываться от дома.


ВЛ. В продолжение предыдущего вопроса. На http://olmer.ru/rpg/anons/1.shtml пишут, что ваши романы "Анахрон", "Ульфила" и "Атаульф" являются основными "вводными" для ролевой игры "Анахрон" (по этим романам предполагается проведение ролевой игры в августе 2003 года). Елена Хаецкая числится у организаторов мастером-консультантом. Вы что-нибудь об этом знаете? Ваше отношение к ролевикам и ролевым играм?

Е. Х. Игра по "Анахрону" планируется питерской группой уже два года, но как-то вяло. На стадии первоначальной подготовки я дала все свои материалы, которыми пользовалась, когда писала "Ульфилу". На этом моя роль консультанта пока что закончилась.

К ролевым играм я отношусь положительно, поскольку это всегда творчество, пусть минимальное.

Первая игра, в которой я принимала участие, была по "Мечу и Радуге". Она была не самой заметной игрой того сезона и не самой удачной, но для меня - исключительной. Я оказалась в окружении моих героев, все они были невероятно похожи на тех, кого я когда-то придумала, все - сказочно красивы, одухотворены. И при том, выпущенные в свет, мои персонажи жили собственной жизнью. Удивительное ощущение.

Что меня неприятно настораживает: сейчас появилась тенденция устраивать во время ролевых игр психологические тренинги. Будучи ненавистником психологии вообще, я стараюсь избегать подобных ситуаций.


ВЛ. Вы много пишете на исторические темы. Откуда такая преданная любовь к истории (и почему преимущественно к западноевропейской)?

Е. Х. Я не пишу бандитских романов, а также дамских, технократических, стратегических... Пространство средневековья - это пространство волшебной сказки.

Моя сказка, наверное, могла бы быть и русской. Но после всех "гой-еси исполатей" славяно-варяжского разлива отправляться в царство Василисы Премудрой уже неохота. Временно умерла вера в то, что на этой конфетной почве можно вырастить что-нибудь хорошее. Подожду, пока там закончится период полураспада.

Я долго сомневалась, уместно ли писать о Европе; но потом решила присоединиться к мнению о том, что писатель имеет право пользоваться культурным наследием всего мира, хоть Дагомеи.

Кроме того, мои романы - не вполне исторические. Воссоздание прошлого - не главная их задача. Исторический фон - это, скорее, красивые декорации, позволяющие отстраниться от "злобы дня". Ну не хочу я, чтобы на задний план моего сюжета хотя бы случайно затесался уголовник (пусть даже это будет киллер с чуткой и ранимой душой).

Собственно исторический роман у меня один - "Ульфила", но и там история сама по себе - не основное. В этом смысле я единомышленник Вальтера Скотта.


ВЛ. Как вы относитесь к словам Кира Булычёва, который, нелицеприятно оценивая ваш рассказ "Сентиментальная прогулка", в своей статье "Ощущение фантастики" сказал: "Е.Хаецкая - не фантаст по своей натуре"? Как бы вы сами назвали то направление, в котором работаете?

Е. Х. Думаю, в своем высказывании Кир Булычев совершенно прав. Я "фантаст" лишь в силу ряда случайных обстоятельств. То, что я пишу, не является реализмом, но это еще не значит, что оно является чистой фантастикой.

Что касается направления... Ну какая разница, какое "направление", была бы книжка хорошая.

Могу сказать, про что предпочитаю читать и о чем обычно стараюсь писать: поиск и попытки обретения человеческой душой изначальной (детской) чистоты, возвращение человека к Богу. Это может быть "Снежная Королева", а может быть "Гиперион". Если эта тема так или иначе раскрывается - мне интересно.


ВВ. Следите ли вы за так называемым "современным литературным процессом"? Чем, на ваш взгляд, можно объяснить гипертрофированный интерес издателей и читателей с одной стороны к концептуалистам вроде Сорокина, а с другой стороны к политическим радикалам вроде Лимонова и Проханова?

Е. Х. Я совершенно не слежу за процессом. Читаю книги своих знакомых и друзей, а это, как правило, фантасты. Из названных вами имен мне знакомо имя Лимонова - я читала интервью с ним в "Плейбое". О существовании остальных слышу впервые. Мне не интересно про то, как "продали Россию" и почем взяли. Мне не интересно рыться в потоке чужого сознания. И нюхать грязные портянки - тоже. И политикой я не интересуюсь.

Почему люди кидаются на концептуалистов и политических радикалов? Возможно, от бессилия, от стремления ощутить свою значимость, стать сопричастными хоть чему-то. "Вот я понял такой сложный текст - значит, я крутой". Но все эти мои предположения - на уровне "не читал, но осуждаю".


ВВ. Большинство ваших романов, изданных в последние годы, заканчиваются смертью главного героя, иногда естественной, но чаще насильственной. Вы считаете, что такова участь любого нестандартно мыслящего и действующего человека?

Е. Х. Скажу даже больше. Я считаю, что смерть - это участь абсолютно любого человека. То есть жизнь - здесь, на земле - завершается смертью. Другое дело - какая участь ожидает нас в посмертном бытии. Те из моих героев, что умирают, - они на самом деле не "умирают", они переходят в иной мир. И большинство из них, как мне представляется, вполне счастливы в своем посмертии, поскольку предшествующими своими поступками сумели обрести ту самую первозданную чистоту души, о которой я уже говорила. А в этом нет никакого трагизма.


ВВ. Вы участвуете в мероприятиях, проводимых литературно-философской группой "Бастион", - это говорит о том, что вам близка "имперская" тематика?

Е. Х. Нет. Имперская тематика мне не близка. Я не люблю мысленно ворочать судьбами вселенной. Я участвую в мероприятиях группы "Бастион" потому, что у меня добрые отношения с членами группы "Бастион". Это единственная известная мне группа, где христианин находится среди своих. Сейчас основная тема, которую развивает "Бастион", - это не столько "империя", сколько "традиция", т.е. стремление культивировать (хотя бы в литературе) такие вещи, как традиционная религия, нормальная теплая семья. Это взгляд, свободный от "модного", от "нового времени", - от мира, где реклама чулочных изделий неотличима от рекламы стриптиза. В общем, "пусть шар земной кружится - мы неподвижны". Там, где аборт - норма жизни, жить как-то совсем не хочется. Выход? Создавать микромир и жить там.


ВЛ. Как вы относитесь к термину "женская фантастика"? Оправдано ли деление фантастики на "женскую" и "мужскую"?

Е. Х. Вообще я не люблю всего гендерного. Впечатление такое, будто мужчины - это то, что остается после вычитания из человечества "всего остального": женщин, детей, ветеранов ВОВ, инвалидов I группы, членов общества слепых/глухих...

С другой стороны, деление фантастики согласно полов - правомочно. Только полов не писателей, а потребителей (не путать с читателями!).

Это книги, которые аппелируют к "вещественно-материальному низу". У мужчин следует раздражать одни зоны этого "низа", у женщин - другие. Так порождаются книги с половой адресованностью.

Например, в "женской" фэнтези доминирует довольно неприятный тип героини, с которой читательнице предлагается отождествлять себя. Это - молодая, красивая девушка, которая даже понятия не имеет о целомудрии. Ее насилуют на каждом шагу, о чем она сообщает цинично и зло. Более того, она сама отдается разным отвратительным типам. Делается все это ради приобретения "опыта" и умножения собственной крутости. Добро бы она хотя бы скорбела об утраченной чистоте - она даже не подозревает о том, что к чистоте следует вернуться, хотя бы в старости. Это натуры страстные, честолюбивые, циничные.

Мужской типаж - это крутяк, клейма негде ставить. Он шикарно разбирается в чем-либо (оружии, астральных атаках, горнолыжном спорте, способах выживания - например, знает, как из одного презерватива сделать шестнадцать жизненно необходимых предметов). Он побывал там-то, слыхал о том-то, причастен к тому-то. Не путать "мужского героя" с сентиментальными киллерами - эти для баб-с. "Мужской герой" убивает не абстрактных злодеев и не потому, что велела Великая Мать, нет; он убивает из соображений целесообразности. "Мужской герой" не станет (если это не целесообразно) тащить на себе раненого друга, не побежит впереди самоходки, как лейтенант Володька. В общем, хорошо, что в жизни можно избегать мест, где таковые кучкуются, а в литературе - не читать книг про них.

А по-настоящему хорошая книга, как мне представляется, нравится и мужчинам, и женщинам. Это как с литературными жанрами. Неважно, какого цвета твоя кожа и каковы твои первичные и вторичные половые признаки - был бы человек хороший.


ВЛ. Слова "куртуазный", "куртуазно", попались мне в тексте вашей, не такой уж большой, повести "Бертран из Лангедока" 27 раз. Полагаю, что вы сознательно так часто их употребляли, чтобы создать некую ироничную атмосферу псевдоизысканности. А вы что скажете? Что в вашем понимании значит "куртуазный"?

Е. Х. Недавно у меня была встреча с поистине куртуазными людьми. Я заплутала в проходных дворах и вдруг увидела в одном маленьком садике выпивающих граждан. Это были пьяницы старого образца - в мятеньких костюмах, с жеваными лицами, немолодые. Такие встречаются в комедиях Гайдая. Я приблизилась и спросила, как выйти к рынку. Один из них встал и начал объяснять: "Пройдете мимо пункта приема посуды... дальше налево, там подвал открытый... и направо, в подворотню - увидите". Остальные, озорно улыбаясь, наблюдали. В поведении этих людей была поразительная куртуазность по отношению к незнакомой женщине.

Теперь, когда крутяк запросто отпихнет тебя в дверях метро, обольет грязью, проезжая мимо на своем "джипе", - эти выпивохи показались мне исключительно милыми. В их поведении чувствовался мужчина, а не тренированная буженина.

Я пришла домой под сильным впечатлением от этой краткой встречи с куртуазными пьяницами. И начала писать небольшую сказочную повесть - "Пьяницы Старых Времен". Это признание в любви. Мужчинам.

Мужчина должен быть куртуазен - вот мое скромное мнение.


ВВ. Вы - верующий человек. Как этот факт влияет на ваше творчество?

Е. Х. "Где вера тебя застала, там и стой". Застала в писательстве - буду пока писателем. Идеалом совмещения религиозных убеждений и литературного творчества могут служить Льюис, Толкиен, Андерсен, Лесков. Это не значит, что я их всех люблю, например, Андерсен - протестант, и весь боекомплект протестантского морализаторства у него налицо. Толкиен - католик, он почти свой. Кроме того, Толкиен писал фэнтези.

Писатель-христианин, что бы он ни писал, никогда не будет развивать идею дуализма добра и зла, их равновесия и равноправия в мире. Добро - абсолют, а зло - отсутствие добра, не самостоятельная субстанция, но направление воли. Поэтому даже в фэнтезийном романе не будет противостояния Двух Сил. Будет Одна Сила - и злое направление воли отдельных заблуждающихся товарищей.

Писатель-христианин не станет заигрывать с чуждыми идеологиями. У него не появится "добрая ведьма", не будет белых магов. Магия - как насилие своевольного человека над естественным ходом вещей - есть грубейшее попрание Божьей воли; направлена ли она на исцеление ближнего или на наведение на оного порчи, магия всегда есть зло, в любом случае.

Чудо будет показано как некий разрыв в ткани рутинного бытия, возможный благодаря присутствию высшей силы и чуткости того человека, с которым оно происходит. Чудо есть подарок Бога человеку - чтобы ободрить, похвалить, спасти. Некое отцовское деяние по отношению к своему ребенку.

Целью положительных персонажей книги, написанной автором-христианином, как мне представляется, должно быть непрестанное движение вверх, к Богу, обретение чистоты, очищение от грехов. Эти персонажи кладут жизнь за ближних, отметают терзавшие их страсти, обретают истинное прибежище в Боге и Небесном Царстве.

Сказка вполне может не нарушать всех этих принципов, и фэнтези может не оскорблять христианского чувства.


ВЛ. Ваши любимые произведения?

Е. Х. Всегда разные. Когда-то это был "Последний из могикан", потом - "Преступление и наказание", чуть позже - "Макбет", "Три товарища" и "Время жить и время умирать", "Консервный ряд" и "Заблудившийся автобус"; спустя несколько лет наступила эпоха увлечения латиноамериканцами - "Сто лет одиночества", "Арфа и тень"; потом - "Властелин Колец", "Левая рука тьмы", "Пасынки вселенной"; после появился Павич, но после пятой книги поднадоел; теперь опять классики - "Соборяне" Лескова, фэнтезийные рассказы Тургенева... Кроме того, я довольно много читаю житий святых, книг о подвижников Православия последнего времени.

Из ныне живущих, недавно прочитанных и вполне фантастических - "Сокол на запястье" Ольги Елисеевой. Исключительно стильная вещь, особенно эпизоды с Аполлоном. Хорошая книга Вадима Назарова "Круги на воде". Но выделить что-то ЛЮБИМОЕ на все времена не могу.


ВЛ. Елена, говорят, что у вас дома телефона нет. Жить в большом городе без телефонной связи довольно сложно... А вдруг вас издатель станет разыскивать, причём с самыми добрыми намерениями?

Е. Х. Без телефона меньше поводов грешить, поскольку я люблю сплетничать и осуждать разных знакомых за то да за это. Никто не звонит посреди интересного фильма, никто не зависает с тобой на полтора часа беспредметного трепа. Времени высвободилось - вагон.

Кроме того, с приятными известиями звонят куда реже, чем с неприятными. А если издатель действительно хочет со мной связаться, он находит способ это сделать. Всегда можно выловить меня на Интерпрессконе - в тот самый "единственный" день, когда я там бываю. Передать через общих знакомых, ведь Ленинград, как известно, город маленький, "прослойка тонкая". В общем, было бы желание.

Другое дело, что снять трубку и позвонить от нечего делать с полувялым предложением, типа "напишите нам фэнтези про какого-нибудь калеку, который самый крутой - у нас тут новая серия затевается", - такое невозможно. Чему я очень рада.

Вообще я недавно купила мобильник. Шоб говорили кратко и только по существу.


ВЛ. Чем занимаетесь помимо литературной деятельности?

Е. Х. Домашним хозяйством, рукоделием, стряпней, увлекаюсь фотографией - снимаю своих детей, собаку, поездки, иногда просто брожу по району с фотоаппаратом и делаю снимки дворов, домов. Выпускаю домашний журнал в одном экземпляре "Беседа: ведомости вольной словесности". Смотрю телевизор, в основном старое кино, наше и американское. Люблю сериалы, вроде "Альфа" и "Звездной дороги". Вообще я киноман. Моя бабушка работала в кинотеатре, и в детстве я почти каждый день видела лозунг "Из всех искусств для нас важнейшим является кино" - в него уверовала свято.

Представление о путешествиях как о высшей ценности, привитое мне родителями, сейчас отчаянно сражается с природным моим домоседством. Иногда я преодолеваю притяжение дивана и отправляюсь в странствие.

Но чем бы я ни занималась, это всегда так или иначе имеет отношение к литературе.


ВЛ. Над чем работаете сейчас?

Е. Х. Над романом. Действие происходит в XXII веке, в российской глубинке. Серийный убийца, хмурый следователь, местный священник, а также разные типажи, каковые обыкновенно обретаются в русских селеньях. Но роман, разумеется, не вполне про них, а про пришельцев.

С ортодоксальной точки зрения, теперешняя возня с НЛО, уфологи, похищенные пришельцами домохозяйки из Невады и т.п. - все это бесовские штучки. Идеально их природа показана в фильме "Близкие контакты третьего рода". Но вот вопрос: а если прилетят настоящие пришельцы, не вся эта липа с большеглазыми человечками, нет, на самом деле - то кем они будут? В романе и делается попытка ответа. Естественно, это не богословское сочинение, а чистый вымысел. В общем, "сакральная фантастика".

Вторая тема - жизнь Церкви в мире будущего. В этом отношении роман задумывается как своего рода параллель к Лескову, эдакие "Соборяне-2".

Попутно пишется сказка "Несчастный скиталец". Это повесть в дневниках и письмах, как в XVIII веке, только фэнтези…