1. Прелюдия

В этот вечер Володя, Вася и ваш покорный слуга в первый раз за последние полгода вновь собрались у Альбины. Причин для этого было множество. Во-первых, месяц назад у Володи был тридцать третий день рождения, который он как всегда не отмечал. Во-вторых, Альбина была до смерти обижена на главного местного барда и шоумена Жору Мартеросова за то, что тот не пригласил ее участвовать в концерте (зная характер Альбины я его хорошо понимал, но вот Альбина – не очень). В-третьих, через месяц с небольшим я должен был надолго лететь в страну, где согласно общественному мнению живет много диких обезьян (на самом деле едва ли их там больше, чем где-либо еще, но так уж повелось считать). И, наконец, в-четвертых, Альбина сообщила нам, что именно сегодня имела место двухсотая годовщина граненого стакана, а такое событие, как вы сами понимаете, не отметить было нельзя.

Причем, что забавно, несмотря на то, что разговор об оном двухсотлетии велся заранее, прихватить с собой, чем таки юбиляра заполнить удосужился только один человек. Володя же с Васей, как и во времена ветреной студенческой юности, пришли практически налегке, если не считать прихваченную Васей огромную коробку польских шоколадных конфет, в которой самих конфет было значительно меньше обрамлявшего их картона, да и выглядели они как-то, прямо скажем, неаппетитно. Впрочем, будь там и два килограмма самых лучших наших ассорти, это все равно бы совершенно не меняло дело в основном вопросе сегодняшнего вечера. А так как оставлять этот вопрос без решения не было никакой возможности, пришлось этим архаровцем скидываться и тянуть жребий, кому бежать в ближайший магазин, ибо одной моей даже большой бутылки даже очень хорошей водки было явно недостаточно для четверых достаточно пьющих, хотя и вполне интеллигентных личностей.

Я, конечно, понимал, что финансы старшего преподавателя нашего политеха Владилена Руслановича Исаева и, вечно полного новых идей бизнесмена местного значения Василия Стефановича Сидорчука перманентно пели примерно те же романсы, что и десять-пятнадцать лет назад, однако же и совесть – тоже хорошая штука. И требовать от все еще цветущей, но уже далеко не процветающей подруги детства организовать как встарь весь стол, было мягко говоря не совсем этично.

Беспристрастный жребий, как всегда выбрал самого "везучего" Васю, но мы честно обещали без него к трапезе не приступать.

Зная нашего друга, нетрудно было спрогнозировать, что ожидание его затянется как минимум на час, и дабы хоть как-то скрасить время, я снял со стены гитару. И сразу пожалел о содеянном, ибо любое напоминание о песнях, да еще под гитару отражалось в Альбине чувством глубокого негодования в адрес всех этих тупых завистников и особенно Жоры Мартеросова, имевшего наглость не углядеть единственный в городе подлинный талант. А таким уж человеком была Альбина, что проблемы ее всегда автоматически превращались в головную боль абсолютно всех в радиусе нескольких сотен метров, а тем паче в ее собственной квартире.

Так что дабы увести мысли от сей скорбной темы, я начал наигрывать песни иностранные. И под слабый собственный аккомпанемент, усиленный, правда, душевностью вокала, превосходящей даже оригинал, я запел:

Empty spaces - what are we living for
Abandoned places - I guess we know the score
On and on, does anybody know what we are looking for...
Another hero, another mindless crime
Behind the curtain, in the pantomime
Hold the line, does anybody want to take it anymore

The show must go on,
The show must go on

Inside my heart is breaking
My make-up may be flaking
But my smile still stays on.

Whatever happens, I'll leave it all to chance
Another heartache, another failed romance
On and on, does anybody know what we are living for?

- Does anybody know what are we living for? Кто-нибудь знает, для чего мы живем? – повторил я вопрос уже обычным голосом, откладывая гитару в сторону.

- Ты же сам сказал для “empty spaces”. Для баб-с, стало быть, - походя ответил Володя.

- Ну вот и приплыли, - Альбина обиженно развела руками. – Сам ты пустое место!

- Не-а, я – очень даже полное, - ответил Володя, похлопав себя по изрядно выдающемуся животу. – А главное, что “show must go on”. Даже без нас.

Альбина опять фыркнула. Володя умел уколоть тонко и умело. Прямо в больное место, коим в настоящее время было зияющее отсутствие приглашения от вышеупомянутого гражданина Мартеросова. Впрочем, у нас с Володей приглашения как раз были. Просто из дурной солидарности оба мы придумали какие-то отговорки, которые годились разве что на то, чтобы окончательно не рассориться с Жорой, который идиотом не был и все прекрасно понимал.

Но, по правде говоря, все это было с нашей стороны в высшей степени глупо, ибо сама Альбина ни на какую жертву, ни за одного из нас не пошла бы. Однако, кто сказал, что мы не были глупцами?

***

- Тебя только за смертью посылать, - дружно сказали я и Володя, когда Вася, наконец, нарисовался в дверном проеме, на ходу доставая из пакета то, за чем он собственно уже битых сорок минут отсутствовал.

Альбина прикрыла за ним дверь, и как в старые добрые времена расположившись прямо на полу мы приступили к тому неправедному занятию, ради которого, собственно, и собрались. И пусть Вася как всегда купил какую-то дрянь, это не портило положения, ибо как подметили еще наши предки, семьдесят процентов качества водки определяет компания, с которой ее потребляешь.

- А для кого пятый стопарик? – спросил Вася. Когда “стол” был накрыт и сервирован.

- А сколько нас? – переспросила Альбина, стукнув себя сразу по лбу.

- Бывает, - с улыбкой заметил я. – А ведь еще не пили... Значит среди нас дух.

- И за упокой его мы и выпьем! – заключил Володя, накрывая “лишний” стопарик хлебом.

Шутка, конечно, была дурацкой, но всем понравилась.

- Кстати, к вопросу о духах. Давно мы стриптизмом не занимались, - подал голос Вася, и все ушли бы под стол, если бы оный не располагался на уровне пола.

С этим ходячим анекдотом соскучится было просто невозможно.

- Спиритизмом. – поправил я. – Хотя, черт его знает, у Васи звучит лучше. Альбина, ты как единственная представительница прекрасного, так сказать, пола, может, продемонстрируешь нам стриптиз?

Сказав это я ушел в глухую оборону, закрыв обеими руками голову, но как не странно ответ Альбины ограничилась только словесностью:

- Индейское национальное жилье как называется, помнишь? А по поводу спиритизма идея таки богатая!

- Но только не прямо сейчас! – возмущенно воскликнул Володя. – А когда дойдем до нужной кондиции.

Так мы и поступили. И я был благодарен Васе за вовремя подкинутую идею, вернувшую нас в беззаботную юность и вытеснившую из ближней памяти как все суетные сегодняшние обиды, так и общую перманентную тоску четырех смертельно уставших человек, подававших когда-то большие надежды.

***

- Есть здесь кто? – спросила Альбина, и блюдце тот час же скользнуло к слову “да”.

- Так покажись! – дурашливо произнес Вася, как оказалось впоследствии роковую фразу.

И тут воздух над блюдцем стал сгущаться, постепенно обретая антропоморфные черты. У всех нас расширились глаза, ибо то, что до последней секунды казалось пустым озорством так и не повзрослевших детей, прямо на глазах становилось реальностью.

Не прошло и нескольких секунд, как посреди круга не касаясь пола стояла чудесной красоты женщина. Она была идеального роста (то есть, примерно на семь с половиной дюймов ниже меня), густые черные волосы спадали на великолепные плечи, а небесно-голубые глаза сияли, как две звезды. Одежда ее состояла из очень легкой набедренной повязки (которая, впрочем, каким-то непостижимым образом полностью скрывала то, скрывать что она собственно и была предназначена), да затейливо повязанного куска материи, частично прикрывающего великолепную грудь. А какие у нее были ножки! Тут у меня просто заканчиваются слова. Вспоминается только “Евгений Онегин”:

“... Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой...”.

Гостья изящно спрыгнула с невидимой ступени и расположилась между мной и Васей.

- Здрасти! – первым отреагировал я, немного привстав и отвесив поклон. – Милости просим к нашему шалашу!

Она улыбнулась и слегка поклонилась в ответ.

И, дабы не дать никому впасть в смятение в этой прямо скажем внештатной ситуации, я, как старший по званию, положению и вообще, взял бразды правления в свои руки, в самой изысканной манере предложив достопочтенной гостье разделить нашу скромную трапезу.

- С удовольствием, - ответила она прелестным мелодичным голосом на прекрасном русском языке, и я поспешил передать ей тот “лишний” стопарик, так кстати хранивший еще остаток моего Smirnoff’а, ибо нечто принесенное Васей было только мягко говоря значительно хуже.

- Прекрасная незнакомка, - снова обратился я к ней. – Мы, хотя и не скрою, несколько удивлены твоему чудесному появлению, - я сразу перешел на “ты”, дабы не возводить лишних преград. – Но все же это удивление приятное. И этот бокал я хочу поднять за тебя и твой неожиданный, но вместе с тем приятный визит! За тебя! Предупреждаю сразу с непривычки наш напиток может показаться экстравагантным, так что пей осторожно. А потом я попрошу тебя сказать несколько слов относительно того, чем же мы все-таки обязаны столь высокой чести, оказанной нам тобою, а также немного рассказать о своем мире, вне всякого сомнения прекраснейшем из миров, ибо только такой мир мог породить столь дивное создание…

В общем, алкоголь уже основательно развязал мне язык, и говорил я долго, не скупясь на похвалы и комплименты, коих, если, кто и заслуживал, так это наша гостья.

Наконец, я закончил, и мы опорожнили бокалы. Причем незнакомка проделала это к всеобщему удивлению, если таковое еще могло у нас оставаться, просто профессионально. И под наши ожидающие взгляды она заговорила.

- Для начала будем знакомы! Ваши имена мне известны. Меня же… Лучше называйте Незнакомкой, ибо мое настоящее имя едва ли обрадует ваш слух. Спасибо за оказанный теплый прием. Особенно тебе, Гена, - она отвесила легкий поклон мне, и я раскрасневшись от смущения, с видом “да что вы, не надо!” автоматически провел рукой по ее дивной талии, отметив чудесную бархатистость ее кожи. – Редко удостаиваюсь я такого приема. Ох, как редко. Хотя, справедливости ради, в оном качестве прихожу еще реже… Однако, все же я должна сообщить кое-что, что вам скорее всего очень не понравится. Но не обессудьте, я всего лишь гонец…

Она развела руками и замолчала. И я уже открыл было рот, дабы под гневные взоры Володи, Васи и Альбины, обрушить на несчастные уши присутствующих очередную тираду, но Незнакомка изящным прикосновением прелестных пальчиков к моим губам заставила меня замолчать и продолжила:

- Это серьезно. Вашему миру вынесен смертный приговор.

Она опять сделала паузу, но уже никто не был в силах произнести ни слова. Даже я.

- В виду полной бессмысленности вашего существования. Вы, кажется, говорили об этом?

Я кивнул.

- Ну что ж. Смертный приговор, так смертный приговор. Двум смертям не бывать, а одной – не миновать, - я пытался держаться весело, ибо что еще оставалось в этой ситуации? – Когда?

- Через два дня. Если только…

- Если только… - не удержался и повторил я, поймав на себе три укоризненных взгляда.

- Если только не удастся убедить тех, кто вынес сей скорбный вердикт в обратном. Собственно для этого я здесь.

Прелюдия закончилась, началась завязка.


2. Завязка

- Это становится интересно, - произнес я, копируя одного известного во времена моего детства киноперсонажа. – Убеждать в своей правоте всегда было моим любимым занятием. Но повтори формулировку. “В виду бессмысленности существования”?

Она кивнула.

- Их можно понять. Вот посмотрите на себя: четыре здоровых человека. И что? Вместо того, чтобы делом заняться, что вы сейчас делаете?

- Ну, ты загнула! – включился, наконец, в разговор Володя. – Сейчас у нас был “relax”. То есть, после напряженных будней, “кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть.” Вот мы, это, и отдыхаем.

- Да, много вы навоевали, - Незнакомка язвительно улыбнулась. - Но это ладно, сейчас хорошо. Я вообще говорю. Посмотрите на свои будни! Все вы одиноки, - это был удар ниже пояса, тем более болезненный своей правдой: все мы действительно были страшно одиноки, и только скрашивали тяжесть этого бремени напускными весельем и цинизмом, но утаишь ли шило в мешке?

- У троих из вас нет детей, - между тем продолжила она. – А ведь вам всем уже за тридцать. А твоя дочка, - она кивнула на Володю, - будет видеть папу только по выходным в лучшем случае. Если…

Она запнулась.

Володя хотел что-то возразить, но увидев, что он и в правду обиделся, дабы окончательно не усугублять загоревшийся конфликт, я ответил первым, как всегда переводя все в шутейную сторону, памятуя однако, что в каждой шутке есть только доля шутки:

- Ну, если дело обстоит в том, что дабы доказать свою небесполезность нам нужны дети, я честно готов внести посильную лепту прямо сейчас. Всегда готов!

По-пионерски отсалютовав я уже серьезно обнял Незнакомку за талию и притянул к себе. Тот же маневр, но с Альбиной, в сей же час проделал Володя. И лишь одному Васе осталось только пожать плечами.

Как-то само собой (ох, алкоголь, алкоголь!) я даже прильнул к устам прекрасной незнакомки…

Незнакомка высвободилась, впрочем, не слишком быстро, чтобы я не успел ощутить исходящее от нее тепло и расположение, причем именно ко мне.

- Homo sum, humani nihil a me alienum puto (Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо), - прокомментировал я.

- Дело не только в этом, - возразила она весьма серьезно. – Для чего все это?

- Ты, это о чем? – не понял я.

Надо же, демонстрация блестящего владения латынью была напрочь проигнорирована! Обидно было просто не то слово.

- Да уж не о твоем поцелуе, - ответила она ехидно улыбаясь.

- Ну, это естественно. Всего лишь братский поцелуй: чего о нем говорить? – честно говоря, я почти обиделся.

- При братском поцелуе не раздвигают губ языком. Но я не о том. Я все о вашем мире. Ответьте же мне, для чего вы живете?

- Глупо, что мы родились, но еще более глупо, что мы умрем, - процитировал в ответ Декарта Володя, зачем-то получив щелчок от Альбины.

- Да, - поддержал его я. – Это действительно так. Я сам часто чувствовал и, что греха таить, продолжаю чувствовать себя белкой в колесе. Я бегу, колесо вращается, но все остается на месте. И непонятно к чему. Кстати, можно вопрос?

- Давай! Раз уж и так задал, - она улыбнулась.

- А вопросов будет два. Что от нас требуется? И в каком исходе ты сама заинтересована?

- Начну с конца, - ответила Незнакомка. – Если бы я не была заинтересована в сохранении вашего мира, мы бы сейчас с вами тут не беседовали.

- М-можно пол-любопытствовать и мне? – как всегда заикаясь встрял в разговор Вася. – В чем эта заинтересованность?

- Хороший вопрос. – Она одарила Васю такой улыбкой, что тот просто разомлел. Хотел даже повторить мои подвиги, но как-то сразу отскочил, словно стукнутый электрическим током.

- Работа у меня здесь, - между тем продолжала она. – Скажем так. Работа неплохая, не хочу терять. Да и авралов тоже не очень люблю. Ответ устраивает?

- Вполне! – ответил за Васю я. – Когда захочешь, сама расскажешь больше. Но ты не ответила на основной вопрос.

- Вот и ладно. Итак, завтрашний день будет решающим. Будет выбран один человек, за которым установится постоянное наблюдение. И если в этот день он докажет, что существование ваше не бессмысленно, то мир ваш уничтожен не будет. Я ясно объясняю?

- Вполне, - ответил я. - Только, знаешь, милая, не по адресу ты пришла. Все сидящие здесь этот мир не то чтобы не любят, а скорее ненавидят. Так уж получилось. Каждый по разному и за разное, но почти с одинаковой величиной. И знаешь, почему?

- ???

- Потому что чужие мы на этом празднике жизни, - в тон мне продолжила мысль Альбина.

- Все мы - нелюбимые пасынки в этом мире. И именно потому мы одиноки.

- Вот-вот, - поддержал ее я. - В смысле, с родителями у нас все в порядке, но вот людей в подавляющем большинстве мы не понимаем, а они, что логично, не понимают нас. Нам и меж собой общаться порою тяжко. Такие вот дела. А ко всему все мы еще какие грешники. Так что ошиблась ты. Тебе бы, право слово, какого-нибудь монаха выбрать, а еще лучше эколога-гринписовца, извиняюсь за выражение. Тогда, видя благочестивые порывы избранника там наверху продлили бы страдания наши.

Я улыбнулся.

- Не все так просто, - ответила она, сохраняя полную серьезность. - Доказать надо не благочестивость, а небесполезность, а это две большие разницы. И вас я выбрала не случайно. Правда, вы слегка помогли мне своим спиритизмом, однако я уже давно за вами наблюдала. А дело в том, что наиболее убедительно доказать сможет только тот, кто в этом доказательстве не так кровно заинтересован. Мы ведь играем с теми, кто видит всех нас насквозь на десять ходов вперед, и мелкое жульничество, неизбежное для кровно заинтересованного лица, они не прощают. Так что, жребий брошен!

- Ну что ж? Что нам еще остается?

Я улыбнулся, продолжая ласкать взглядом ее дивные ножки.

- Кстати, кто из нас? – здраво спросила Альбина.

- А вот этого я сказать не могу. По правилам, он не должен ничего знать наверняка. Один из четверых. Выбор будет сделан завтра. Честно говоря, я и так вам немножко много наговорила. Кстати, Гена, можно теперь вопрос к тебе?

- Конечно!

- Ты о чем-нибудь, кроме моих ног думать можешь?

Поймала таки мой взгляд! Вот ведь!

- Могу, - честно ответил я. - Но не хочу. Хотя...

Мой взгляд упал на ее великолепную грудь, стремясь изогнуться и пройти сквозь пеленающий ее кусок материи...

Но тут "Баста!" - промолвила она, в мгновение ока оказавшись облаченной в длинное белое с капюшоном одеяние, прикрывающее ее с головы до пят. Возле двери чудесным образом возникла прислоненная к стенке коса. Не та, что заплетают, а та, которой косят.

- Понял. Был не прав. Предупреждать надо, - что еще я мог сказать в этом случае?

- М-да... Ты, это, может быть, представишься? - как всегда невпопад подал голос Вася.

- Васе больше не наливать! - уже весело сказал я. - А ведь мы действительно старые знакомые!

Рука сама собой коснулась едва заметных шрамов на голове. Она улыбнулась.

- Да, Гена, я хорошо тебя помню с раннего детства. И как ты с карусели упал, и как температура за сорок два зашкаливала, и как ты штангу при жиме лежа не удержал, и как запаска только в ста метрах над землей раскрылась, и просвистевшую у виска пулю, и еще много того, что ты сам забыл или значения не придал. Много раз ты должен был быть моим, но кто-то там, - она указала на небо, - тебя опекал. И тебя Вася я хорошо помню, и тебя, Альбина, тоже. Вот с тобой, Володя, близко еще не встречались, но приятно было познакомиться! - Она улыбнулась. - Да, имя мое, думаю, можно не называть?

- Тут Вася еще не понял, - почти хором произнесли мы с Володей, но тот протестующею замахал рукой.

- Вот и хорошо. Надеюсь, вы меня не подведете?

И что нам оставалось ответить?

- Уточни одну деталь, - будучи редкостным занудой, не мог не спросить я. - Мир погибнет полностью, или, может быть, все не так плохо?

- Нет, все именно так плохо, как я говорю, и даже хуже.

Она улыбнулась.


3. Нехмурое утро

Проснулся я на удивление рано, хотя и не ставил будильника.

Скорее всего это был последний день. Как тот раввин из анекдота, я не имел ни малейшего сомнения, что убедить Высшие силы в ложности истинного по большому счету утверждения в бессмысленности нашего бытия не удастся ни мне, ни моим друзьям.

Однако у меня был еще в запасе целый день, и прожить я его хотел так, чтобы не было стыдно перед самим собой хотя бы за него.

Начал я его, как всегда с молитвы, которую на этот раз закончил отсебятиной:

“И да случится то, что должно случится. И да достанется каждому свое. И да поможет нам Бог!”

Потом, как бы в насмешку над самим собой, напевая

“...Il n'est pas de sauveurs supremes:
Ni Dieu, ni Cesar, ni tribun,
Producteurs, sauvons-nous nous-memes?
Decretons le salut commun!

Pour que le voleur rende gorge,
Pour tirer l'esprit du cachot,
Soufflons nous-memes notre forge,
Battons le fer quand il est chaud!...”

я сделал зарядку, побрился, принял душ, надел новую белую рубашку и выходной костюм, и призадумался.

Что было делать в день, который, скорее всего, должен был быть последним, причем не только для меня, но и всего человечества?

Может быть, провести его в молитвах и покаяниях? Но я не верил, что Небеса могли быть столь мелочны, что все эти запоздалые самобичевания сыграли бы хоть какую-то роль в моей дальнейшей судьбе.

Так что, наверное, оставалось просто попытаться провести день с максимальным удовольствием. “Значит, по бабам”, - автоматически подумал я, и даже серьезно потянулся было к телефонной книжке, но тут же улыбнулся этому порыву.

Я был далеко не мальчик, и у меня оставался только один день. Без повторов и вариантов. Кроме того, с вероятностью один к четырем именно за мной пристально следили свыше. А с вероятностью девять десятых я был бы послан любой из старых знакомых интеллигентно или не очень, но по одному адресу, идти по которому, никогда не входило в мои планы. Хорошо, если сразу.

А как неприятно быть посланным, когда за тобой следят! Да и “безопасный секс” являлся бы для Высших сил как раз самой, что ни есть профанацией и камнем на весы бессмысленности нашего существования. И я их прекрасно понимал, потому что, честно говоря, придерживался тех же взглядов, и искренне сожалел, что в свои тридцать пять так и не имел верной любящей супруги, хорошей крепкой семьи и детей. Но так уж оно получилось.

Так что идти мне предстояло туда же, куда и всегда в это время: на работу.

В последний раз перебрав, не забыл ли чего, я вспомнил, что забыл.

В смутном 1991 я прибрел пистолет, как “типа охранник” малого предприятия, и с того времени он просто лежал “на всякий пожарный” в столике письменного стола. Я снял его с предохранителя, но передергивать затвора не стал.

“Наверное, сегодня как раз может быть этот всякий пожарный”, - подумал я, снимая пиджак, дабы надеть под него кобуру.

Благо день выдался солнечным (“как 22 июня 1941 года”, - почему-то подумалось мне), и я пошел на работу пешком.


4. Работа

Когда я появился в дверях лаборатории, Артур, наш аспирант, заканчивающий в настоящий момент диссертацию, как всегда в последнее время, сидел за моим компьютером.

Это было понятно: другие компьютеры, бывшие в распоряжении у нашей группы были много хуже, и большой текст с картинками гонять на них было мягко говоря не очень комфортно. Да и вообще толи из-за множества разных пользователей, толи еще от чего, тормозили они страшно: много больше, чем должны были бы по идее.

Увидев меня, Артур тут же лихорадочно позакрывал все окна, и отрапортовал, что уже закончил. Я никогда не ругался за пользование моим компьютером, понимая что нужен он был Артуру и Гале, нашей второй аспирантке, преимущественно для дела. Однако, Артур всегда начинал оправдываться. Видать, затюкали паренька старшие коллеги. И, что обидно, ведь затюкивают как раз самых талантливых и работящих! Но такова c’est la vie, как говорят французы.

Через пять минут Артур уже сидел за общим компьютером за теми же графиками.

“Вот черт, - подумал я. - Вот этот аспирант. Все время вынужден кого-то о чем-то просить, и все это только ради того, чтобы выполнить общую по большому счету работу. Не перевелись еще подвижники!”

Я с ностальгией вспомнил себя в его время. Мы ведь с ним так похожи! Не внешне, а по жизни.

И вдруг мне очень захотелось помочь этому пареньку хотя бы напоследок. Конечно, отдавать новый компьютер, который ко всему прочему был не государственный, а (редчайший для нашего института случай!) мой собственный, было бы уж слишком, но…

Я набрал номер родителей. Подняла мама. После стандартного набора приветственных фраз, я попросил ее приготовить обед на несколько человек, и чтобы папа подготовил свой старый компьютер к замене. Папа работал исключительно в Word’е или играл в Tetris, так что это было совсем не сложно: все личные файлы и так хранились в одной директории, и перекинуть их со старой машины на новую проблем не составляло.

- Слушай, Артур, - обратился я тогда к аспиранту. - Я тут вот что подумал. Мне все равно через полтора месяца уезжать, и надолго. Так что решил я отдать этот свой комп. отцу.

Артур немного изменился в лице, видимо решив, что меня просто жаба задавила, глядя как кто-то мою вещь пользует.

- А вот наш старый компьютер… Даже не знаю, что с ним и делать. Тебе сейчас диссертацию добивать надо. А охрана у нас, ты сам видишь, все норовит никого на выходных не пускать на работу, жалобы директору строчит. Так что, если хочешь, можешь пока забрать мой старый комп. себе домой. Он формально чуть хуже, чем тот, за которым ты сейчас сидишь, но на самом деле работает лучше. Сам проверял.

Артур чуть не подпрыгнул от радости.

- Геннадий Гольтфридович, спасибо! Но с чего?.. – спросил он и поперхнулся.

Я улыбнулся в ответ.

- Просто вспомнил свои молодые годы, и ощутил себя собакой на сене. Это иногда со мной бывает. Пользуйся. Придет время, и ты тоже поможешь какому-нибудь младшему товарищу… Да, я сейчас перепишу по сети все наши данные, а ты, пожалуйста, пока сходи к Шурику, то есть Александру, как там его… Да, Александрасу Эрнестасавичу, и попроси его от моего имени подбросить нас на обеде сначала до моих родителей, а потом до тебя.

Комната Шурика, хотя и принадлежала нашей лаборатории, находилась в другом конце здания, а телефона там не было.

- Хотя, нет, постой. Не гоже это как-то. Я сам схожу.

- Да нет, Геннадий Гольтфридович, все в порядке. Думаю, Шурик не откажет.

Шурик был моим ровесником, но получилось так, что, уж не знаю почему, но если ко мне все молодые обращались на “вы” и по имени-отчеству, он оставался Шуриком и для них, и для меня. Впрочем, для него я тоже всегда был, и, надеюсь, буду Геной.

- Э-э-э. Тогда поставь у него чай и скажи, что я приду через полчаса. Про просьбу все-таки не говори. Я сам скажу.

Тут зазвонил телефон. Звонила моя старая знакомая Вика, являвшаяся по совместительству лидером одной из молодежных прокоммунистических организаций. Она просила меня в воскресенье, то есть послезавтра, придти на митинг в поддержку КПРФ на грядущих через две недели выборах.

Я не собирался голосовать за КПРФ, так как никогда не любил коллаборационистов, и Вика это знала, но на митинг придти обещал. Да и как я мог отказать в этой мелочи Вике? Забавно, как неисповедимы пути Господни: познакомились мы с ней на самой, что ни на есть «демократической» «тусовке» любителей Эсперанто... На выборах же я собирался отдать голос за блок “Че Гевара” с его почти по-детски прямыми и светлыми призывами. Естественно я ни на секунду не сомневался, что останусь в меньшинстве, но таким образом я отчищал свою совесть, хотя бы этим маломальским сопротивлением жлобству и хамству. Но какая, собственно, разница?

Не успел я положить трубку, как в комнату буквально вбежал Шурик. Как всегда в своем вечно прожженном в десяти местах халате и в состоянии крайнего возбуждения.

- Гена, ты это чего? – спросил он с порога.

- ??? – только и смог продемонстрировать я.

- Ты собрался Артуру комп. свой дарить?

- А, ты об этом? Не совсем дарить. Просто ему надо заканчивать диссер., а я, ты же знаешь, все равно через полтора месяца уезжаю на год. За это время я уже ничего не сделаю, а, честно говоря, и не буду делать. В игры же я, ты знаешь, практически не играю. Устал я, Шурик. Отдохнуть надо. Зачем же быть собакой на сене? А отдаю, или, точнее, передаю во временное пользование я не этот, а свой старый, который сейчас стоит у отца, и через год уже совсем нужен не будет. Вот я как раз хотел тебя попросить подбросить нас на обеде до моих. Заодно и пообедаем. Да, тебе, кажется, нравился этот календарь, - я посмотрел на висевший на стене календарь с довольно фривольными фотографиями, который я привез из последней командировки в Швецию. – Возьми его себе.

- Спасибо, конечно. И подбросить-то я, конечно, подброшу. Но все равно не пойму, что случилось. И чего это ты в костюме?

Действительно обычной моей рабочей одеждой были свитер и джинса.

- И ведешь ты себя странно. Как будто бы умирать собрался.

Шурик внимательно посмотрел мне в глаза.

- Скажи честно, я ведь твой друг, что случилось?

Шурик действительно был тем редким человеком, кого я мог считать другом, и я уже хотел было рассказать ему всё, но тут подумал, что если следили таки за мной, то это перечеркнуло бы все то хорошее, что я таки хотел бы сделать для спасения мира.

- Нет, ничего. Просто иногда задумываешься. Зачем мы живем? Что мы имеем? И зачем нам это? На тот свет ведь с собой ничего не заберешь. Да и на этом двух костюмов за один раз не наденешь, двух обедов – не съешь. А мы все стремимся. И средства массовой информации нас к этому ведут. Вот я, например, болтаюсь, как маятник, чтобы не сказать хуже, по странам и весям, и не могу остановиться и рассмотреть, кем я стал, и что вокруг меня?

- По-моему ты в последнее время немножко много кушал, - Шурик улыбнулся.

В общем, он был прав. Жаловаться на жизнь мне (как, впрочем, и ему) было грех. Да, мы вертелись, как белки в колесе (каждый в своем), но и результат был далеко не худший.

- Но, - он опять стал серьезным. – Я вижу, у тебя чего-то не так. Не отпирайся. Может, пойдем, выпьем пива, поговорим, а? Давно мы с тобой просто так не сидели за кружкой.

- Извини, Шурик, сегодня не могу. Слишком много надо сделать. Честно. Но в понедельник заметано.

- В понедельник, так в понедельник. Кстати с Артура еще обмывку надо стребовать. А едем, значит, в час? – Он глянул на часы.

- Ой, мальчики, в час вы никуда не едете, потому что в полвторого встреча с кандидатом в депутаты. – На пороге стояла секретарша директора. – И директор очень просил быть всем.

Так как наш заведующий был в командировке, она решила передать указание главного лично.

- М-да, не повезло, - проговорил Шурик, когда она вышла. – Давай в понедельник? Заодно и обмоем потом.

- Ладно, давай. Не выполнять директивы руководства можно самому, но подбивать на это друзей – это плохо. Как я отношусь к новым хозяевам жизни, ты знаешь. Так что вы идите, а я таки пойду обедать к родителям. А потом на концерт. Сегодня Жора Мартеросов концерт авторской песни проводит. И пропади все пропадом!

Я махнул рукой, и чуть не прикусил язык. Хорошенькая фраза для тех, кто возможно сейчас смотрел на меня свыше. Но слово – не воробей, и я просто улыбнулся, как это делал всегда.

- Влетит тебе! – сказал Шурик, улыбаясь в ответ.

- Двум смертям не бывать, а одной – не миновать, - ответил я как это только возможно шутливым тоном, но Шурик почему-то опять помрачнел.

- Ну ладно, как я понял тебе надо поработать. Если честно, мне тоже. Так что, если что, я пока у себя. И все же, мой совет: не выпендривайся, и пойдем лучше на собрание. А вообще, делай, как знаешь.

Шурик ушел, и я таки занялся рутинной работой переброски информации. Потом послал e-mail’ы старым друзьям. Просто так. Со стандартным вопросом “как дела?” и несколькими теплыми фразами. Правда, все они были сбиты по двум-трем шаблонам. Но ведь каждый знал только о своем, так что с этим было все в порядке. А по себе я знал, как порой бывает приятно получить весточку от кого-то, с кем когда-то хорошо проводил время, и кто, как ты думал, давно о тебе забыл.

И когда я уже собирался уходить на обед, в комнату вошла Галя.

- Геннадий Гольтфридович, это правда, что вы отдаете свой компьютер Артуру? – кажется, сегодня этот вопрос стал лейтмотивом всех разговоров.

- Правда. Но не этот, а другой, и не отдаю, а передаю во временное пользование для успешного выполнения диссертации, - повторил я ей. – Как в одесском анекдоте: "Правда ли, что Рабинович машину в лотерею выиграл? Да, правда, но не Рабинович, а Абрамович, не выиграл, а проиграл, не в лотерею, а в карты и не машину, а сто рублей".

Она улыбнулась шутке, но тут же спросила.

- А вы ко всем аспирантам такой добрый?

Я тоже улыбнулся.

- Если доживем до твоей защиты, подарю тебе свой лэптоп.

- Спасибо. У меня есть, - ответила она. Действительно, в отличие от Артура, Галина семья бедностью была убита не слишком. – Подарите мне лучше кассету с вашими записями. А еще лучше, пойдемте сегодня на концерт авторской песни. У меня есть два пригласительных от Жоры Мартеросова.

- Отлично! Честно говоря, он даже приглашал меня спеть, но я не был уверен, что получится, а посему пришлось отказаться. Но с тобой я пойду обязательно. В пять здесь. Заметано?

- Заметано! – ответила она, и мне показалось, что между нами уже возникло нечто очень похожее на зарождающуюся любовь. И как я не гнал это чувство прочь (девочка была на двенадцать лет меня младше!), черты его становились все отчетливее.


5. Родители

Сказать, что мама была удивлена моему визиту и пятнадцати розам, это не сказать ничего. Я даже пожалел о своем поступке, потому что у родителей, как и у Шурика возникли сильные опасения, что у меня что-то очень не так.

Но сделанного вернуть было уже невозможно, и я просто отшутился. Точнее постарался отшутится.

Единственным, что меня хоть как-то успокаивало, было то, что родители давно должны были привыкнуть к моим периодическим выкрутасам.

Да простит меня достопочтенный читатель, что самому главному и святому я уделил меньше всего времени, но разве не так оно обстоит почти всегда в нашей жизни?


6. Концерт. Галя

- О, какие люди и без охраны! - воскликнул Жора, едва завидев нас с Галей. - Спасибо тебя Галенька, что притащила этого нехорошего человека.

Они троекратно поцеловались, и я почему-то почувствовал себя уязвленным.

- Ну как, петь будешь?

- Да я вот без гитары, - начал было отвертываться я,

- Это детский лепет. Гитару я тебе дам свою. Но ты у меня споешь. Как раз для тебя тут в расписании место есть.

Он тут же достал из одного из бесчисленных карманов жилета какую-то бумажку и сделал ряд пометок.

Ну что мне оставалось делать?

Это был один из лучших вечеров в моей жизни, когда давно забытая юность вдруг вновь накатила и окунула меня с головой. С Галей я чувствовал себя помолодевшим по меньшей мере до ее возраста. И, забавно, песни сами собой выбрались как раз из того моего времени и были они самыми не подходящими для моей сегодняшней миссии.

Не успел я выйти на сцену, как кто-то из зала попросил спеть именно "Серый дождь". И что мне оставалось делать:

Этот дождь льет и льет, и не видно конца.
Все и вся заполняет один серый цвет.
Кто-то мимо прошел, но не видно лица
Этой тени, а ведь это был человек.

Как мы жили тогда, как живем и теперь.
Вековые проклятья и мгла впереди.
Мы устали считать из утрат и потерь
Вехи полного терний пустого пути.

Почему все не так - наше всё, как всегда?
В мудрых книгах пытались найти мы ответ.
Но лишь их голоса, да бутылка вина.
Пробивали во мгле безнадеги просвет.

Озарялся просвет тот нездешним огнем
В нем мерещилось все, что дарила мечта.
И надежда с любовью маячили в нем,
И как глупый баран я глядел в те врата.

Я увидел чертягу и погнался за ним,
Ну, а он уходил в непроглядную даль,
Там где нету огня, а один только дым,
Хоть и кто-то твердил, что там должен быть рай.

Мир закрытых путей полных сказочных грез,
Что мутят наш рассудок и рождают мечты.
Только сказку давно скорый поезд увез.
Мне его не догнать за чертой пустоты.

Ничего не найдя, я вернулся назад,
Где стоит на столе недопитый стакан,
Где от нас косяком к югу птицы летят,
И куда-то бежит за плитой таракан.

Каким-то внутренним чутьем понимая, что песня не самая подходящая, и надо бы что повеселее, я лихорадочно начал перебирать в памяти и свое и чужое, и не нашел ничего лучше, чем остановиться на "Толстом рыцаре". Знаете, была во времена моей юности такая песня с припевом:

"Я и гроша не дам
За этот свет,
Того, что нужно нам
На этом свете нет."

Раздосадовавшись окончательно, я поблагодарил публику, и на радость Жоры закончив битловской "Yesterday", под бурные аплодисменты покинул сцену.

"Ну и пропади все пропадом, - сказал я тогда в сердцах про себя. - Зато со мной Галя". И то было верно.

***

- Не соизволит ли вельможный пан Геннадий Гольфридович выпить чашечку кофе? – спросила Галя на пороге подъезда. Было видно, что она уже давно продумывала, как задать этот вопрос. – Я сейчас живу одна.

Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, чем должен был окончится этот визит для не полного идиота. А идиотом я не был. Дураком, может быть, но идиотом – нет.

“Вот ведь, - подумал я. – Мои утренние мысли о том, что надо бы “по бабам”. Все прямо в руки легло”.

“Только этого мало”, - заключил я горько улыбнувшись.

В подъезде мы были одни, и я нежно коснулся ее уст своими губами. Она ответила, и мы долго держали друг друга в объятьях, как пара подростков на первом свидании.

- Извини, Галя, - сказал я ей. – Я не могу. Ты очень красива. И я, наверное, всю оставшуюся жизнь буду сожалеть об этой упущенной ночи. Но что-то вчера переключилось во мне. И теперь я должен сначала разобраться в себе. Завтра все может быть совсем не таким, как было вчера... – Я осекся. –Не сердись на меня, ладно? Я люблю тебя. И именно поэтому не могу остаться сегодня. Если хочешь, я позвоню тебе в воскресение. Если, конечно, будем живы.

Я улыбнулся.

- Позвони на мобильник. Я буду ждать. Ну, прощай! – Она вздрогнула от своих же слов. – То есть, до свидания!

Двери лифта за ней закрылись.


7. Хулиганы

И я пошел домой. Полная луна хорошо освещала город, по которому я брел с совершенно пустой головой, просто наслаждаясь видом звезд и крон деревьев, стараясь не замечать ни серых обшарпанных домов, ни редких прохожих.

- Ну, ты, фраер! - раздался из темноты гнусный писклявый пьяный голос.

- Я тебе говорю! – кричал тот же голос после потока брани.

В принципе, можно было идти не сбавляя шага и не оборачиваясь, тогда с вероятностью девяносто процентов, все бы кончилось хорошо. Эта самоутверждающаяся обезьяна (которая, вне всякого сомнения, была не одна) покричала бы, и на том дело бы и кончилось. Соображать такие обезьяны не умеют в виду практического отсутствия соответствующего органа, а инстинктивное поведение рассматривает отсутствие реакции на дальний наезд как значительную вероятность нарваться на достойного противника. Впрочем, в десяти процентах это тоже могло не сработать, а главное именно в этот день я совершенно не собирался прощать оскорбления от какого-то животного, с которым я имел неудовольствие принадлежать к одному биологическому виду.

Ни слова не говоря, я достал пистолет и, отправляя патрон в патронник, повернулся в направление голоса.

Животных было четверо. Все – редкостные уроды.

- Ты смотри на этого... – опять последовал поток браных слов. – Он нас пугать задумал. А ну, давай сюда пушку!!!

Говоривший выдвинул вперед довольно плебейскую (как, в общем-то, и все в нем) нижнюю челюсть, наивно полагая, что стал выглядеть при этом ужасно грозно.

Я выстрелил. Не одряхлела десница с давних ДОСААФовских занятий, и попал я именно туда, куда собирался: пуля чиркнула по плечу самого шумного, оставив на рукаве кровавый след.

После секундного недоумения вся компания смело бросилась наутек. Самый шумный не переставал орать, что “еще меня достанет”.

На самом деле это было довольно паршиво. Некоторые люди имеют что-то родственное с крысами, и обладают весьма нешуточным упорством в осуществлении мести. Мой ствол, хоть и был зарегистрирован и учтен, не имел отпечатков в милицейских компьютерах (это я знал точно), а значит можно было кончать всех и избавляться от оружия. Но вам когда-нибудь приходилось это делать самому?

Так что я просто быстро пошел от этого места к ближайшей большой улице, поймал первую попавшуюся маршрутку и поехал домой.

Усталость брала свое и события прошедшего дня грезами мелькали перед глазами.

Я попытался подвести итоги, и привычно проклял все на свете. Итоги были явно неутешительные.

Доброе дело с подарком довести до конца не удалось. Хотя причины этого были от меня независимы, но какая разница?

Визит к родителям тоже поверг их скорее не в радость, а в замешательство. Ведь, положа руку на сердце, они точно решили, что либо я окончательно сбрендил, либо у меня слишком большие проблемы. То есть и тут я только напакостил.

Теплые письма по шаблонам? Тоже по большому счету цинизм.

Вике пообещал придти на митинг... Но ведь я-то сам понимаю, насколько бессмысленны эти митинги. Как и наше существование...

Да еще под конец Галю обидел. Это же страшная обида для женщины быть отвергнутой! Хотя в отличие от мужчин им ничего не стоит найти утешителей, но вот утешители-то им как раз нужны гораздо меньше, чем нам утешительницы...

А ведь еще вчера я бы много отдал за один намек на возможность провести с ней ночь... И, может быть, именно она стала бы моей законной половиной...

И это уже не говоря о спетых на концерте песнях и истории с хулиганами.

“Ну ладно, - заключил я. – Думаю, ждать осталось не долго, и через несколько часов все это останется лишь суетой сует”.


8. Развязка

Интересно, что делали мои друзья? Мы договорились вчера встретится ровно в полночь у Альбины, и до этого не искать встречи друг с другом.

На месте Володи, я бы, наверное, пошел и покаялся перед Леной (особенно, если виновата была таки она). Они были хорошей парой, и разрыв был болезненным для обоих. Однако я не был уверен, что Володя думал так же, да и не мое это было и дело.

Альбина? По правде говоря, я не имел даже ориентировочного представления, что собиралась делать она, как и Вася. Слишком разбросала нас жизнь в последние годы, несмотря на географическую сверхблизость, так сказать, перманентных резиденций. Единственное, в чем я был уверен, что провели они этот день не вместе, хотя какое мое, собственно, до этого было дело?

Я глянул на часы. Через два часа все узнаем. А пока не мешало бы принять напоследок душ.

Я скинул с себя прямо на пол всю одежду, и взяв полотенце уже отправился было в ванную, но в дверях стояла она. В том же саване, но почему-то без косы.

- Это все? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой. “Надеюсь, она не только что из Болгарии”, - пронеслось в голове, и эта шальная мысль отразилась немного печальной улыбкой.

Она улыбнулась в ответ.

- Значит, следили не за мной?

- За тобой, - эхом ответила она.

- Но ведь я все провалил. Добрые дела или не удалось доделать, или они обернулись чем-то не тем. Полная бессмысленность налицо.

- Дурачок. Ты как раз показал им, что есть еще те, кто сопротивляется вопреки всему. Даже зная, что сейчас все тщетно, дабы просто не дать потухнуть огню. А значит, есть еще надежда. Они поняли. И даже дали мне carte blanche. Ваш мир будет не уничтожен, а только просанираван, дабы сорняки не забивали ростки здравого смысла.

От слова “просанирован” я слегка похолодел, но ее прекрасное лицо вселяло уверенность.

- И что теперь?

- Сегодня я здесь вся, и начинается день любви, в который никто не умрет, так что у всех будет время одуматься. А завтра число уродов на душу населения начнет резко сокращаться. Так что о сегодняшних обезьянах даже не думай.

"Да, с такой опекой, - подумал я, - можно вообще ни о чем не думать и не беспокоиться. Кроме самой опеки".

- Но не бойся, - продолжала она, - число сто сорок четыре тысячи, конечно будет много увеличено. Вообще не будет приделов. И у каждого будет шанс.

Она взмахнула рукой, и саван легко соскользнул к ее ногам.

- Moriturus te salutat! (Идущий на смерть приветствует тебя) – сказал я, сделав шаг ей навстречу.

- Очень смешно, - ответила она, падая в мои объятия.

Наши уста тут же соединились в поцелуе, а затем я поднял ее на руки и понес в спальню.

Я не знал, что будет завтра, и что должны еще доказать эта ночь и этот день. Я не знал ничего. Но и не хотел больше ни знать, ни думать об этом, ибо в моих объятиях была женщина, заключившая в себе все и вся. И пусть теперь она всех рассудит.

В жизни всё фальшиво. Есть только одна истина, и эта истина - смерть.
(Хагакуре Бусидо)

© А. Грюнфлюгельн