И тогда мы выхватили по увесистому револьверу...
и с наслаждением пристрелили богов.
Х.Л.Борхес. “Рагнарёк”

К написанию настоящих заметок меня подвигло прочтение трилогии Филипа Пулмана “Темные начала”, первый том которой (роман “Северное сияние”) недавно выпустило по-русски издательство “Россмэн”. Эта книга мне крайне не понравилась – прежде всего потому, что она попросту плохо написана. Интеллектуальное же содержание саги (а именно за “идеи” Пулмана высоко ценят западные критики) мне показалось просто пугающим. “Гарри Поттера” фундаменталисты сжигают за “сатанизм”, которого у Роулинг нет и в помине; Пулману вручают престижную премию и провозглашают Настоящей Литературой. Значит, есть люди (их, к тому же, немало), которые полагают мысли Пулмана умными и достойными внимания. “Богоборчество”, – говорят читатели; “критика организованной религии”, “мастерское использование образов Мильтона и Блейка”... На самом деле Пулман написал примитивную фэнтези, битком набитую логическими и психологическими ляпами, в которой роли Темных Властелинов 1-го и 2-го уровней (по классификации А.Свиридова) исполняют Господь Бог и архангел Метатрон. Примечателен не сюжет, а логика положительных героев. “Никто не восставал против Бога, а мы восстанем!” “Вау!” – говорят положительные герои и идут убивать Бога кинжальчиком. “Церковь плохая, потому что лишает людей радости жизни!” – “Вау!” – “Раз Церковь плохая, то и Бог плохой!” “Заниматься квантовой физикой интересней, чем верить в Бога!” Бог не хочет, чтобы человек познавал мир, а мы – Прометеи, Декарты и Ньютоны! “Над нами нет никого, кто мог бы наказывать или вознаграждать!” (Вот в этом-то и суть – во вседозволенности. Я далек от мысли, что “если Бога нет, то всё позволено”, однако герои Пулмана вокруг этой идеи радостно бегают.) Самое противное – автор преподносит эти взгляды как нечто, само собой разумеющееся. Бог плохой. А как же иначе? Иначе-то как?

...Дочитав – из упрямства, из принципа – эту скучную историю, я подумал: а ведь есть еще одна книга, почти столь же скучно и почти столь же плохо написанная. Только ее содержание – прямо противоположное. Называется она “Хроники Нарнии”.

Вполне допускаю, что человеку нерелигиозному цикл Льюиса будет неприятен так же, как мне – цикл Пулмана. Да что там! “Нарния” и мне неприятна.

В таком случае – возможна ли вообще хорошая религиозная и богоборческая литература? История кивает.

Попробуем разобраться с классификацией.



Религиозная литература.

1. Прямое или аллегорическое изложение догматов. Другими словами, беллетристическое изложение катехизиса. Как правило, скучно до умопомрачения. Характернейший пример – та же “Нарния”. Ядовитый Р.Арбитман в давней статье “Амбер – Урюпинск, далее везде” отчехвостил этот сказочный цикл, в котором Плохие Мальчики с унылой неизбежностью превращаются в Мальчиков Хороших. Единственная сказка, которая действительно “срабатывает”, – последняя. По всем сказочным законам Нарния погибнуть не может, а – гибнет. И ее возрождение на том свете оказывается действительно Даром, хотя и несколько сусальным.

Неудача Льюиса – это его личная неудача или закономерность? Если согласиться с тем, что прямое учительство беллетристике противопоказано, то – закономерность. И всё-таки, литература как-то ухитряется доносить до читателей разумное, доброе, вечное – и религиозное?

2. Испытание догматов, так сказать, в полевых условиях. Подобные эксперименты, как правило, проводят атеисты или агностики – с тем, чтобы показать их (догматов) несостоятельность. Смотри сборник “Другое небо”, а также “Двадцать второе путешествие Ийона Тихого” Лема, “Смертные муки пришельца” Гаррисона и пр. Но если вспомнить встречу землян с безгрешными марсианами (“Огненные шары” Брэдбери) или самим Христом (“Человек” того же Брэдбери), сомнения и веру священников в рассказах Энтони Бучера (“Валаам” и “Поиски святого Аквина”)... Короче, смотри тот же сборник “Другое небо”. Сомнение, которое в итоге подтверждает веру; кризис религиозного сознания – вот чтО изображает Литература. Реабилитирую Льюиса: его повесть “Расторжение брака” – блестящая притча об аде и рае, которые (при желании) могут быть поняты просто как метафоры двух состояний человеческой души.

За пределами НФ сразу же вспоминаются романы Грэма Грина – “Сила и слава” и “Монсеньор Кихот”: утверждение религии и Церкви через показ слабых служителей Господних. А если углубиться в историю – классическая притча Боккаччо о христианине и иудее (вторая новелла первого дня: “Если такое творится в Церкви и она не провалилась в тартарары – воистину Дух Святой ее держит!”).

3. А для тех, кому и такой подход кажется чересчур предвзятым, есть самая, пожалуй, “открытая” форма религиозной литературы – изображение событий с точки зрения верующего человека.

Честертон. Конечно же, Честертон как автор “Отца Брауна”, “Наполеона Ноттингхилльского”, “Человека, который был Четвергом”, эссе... Писатель показывает яркий, добрый, мрачный, трагический, гротескный мир – и потом дает понять, что мир этот христианский. Толкин в этом плане – верный ученик своего старшего современника; но ему так не хотелось профанировать христианство, что во “Властелине Колец” Бог упоминается лишь единожды (плюс один сомнительный случай). Но “Властелин” – “книга католическая”, как говорил его автор, и понять мир Средиземья, не осознав этого, нельзя.

Нечто подобное делает Кард в “Голосе Тех, Кого Нет”. Да, это прекрасная психологическая проза, роман о Контакте, о семье, жертве, искуплении – и о том, “как неожиданно мы понимаем, что в нас есть частица плоти Господней, – в тот самый час, когда тверже всего уверенность, что мы сотворены только из грязи и глины”. Обратите внимание: это слова не автора (по вероисповеданию мормона), а его героя, католического епископа. Принять эту веру или нет – дело читателя.

И опять же – Льюис. Его “Письма Баламута” – наставления старого черта молодому о наилучших способах уловлять души грешников – что это? Опять катехизис? Отнюдь. Скорее, пособие по моральной гигиене, доказательство от противного.

(Следовало бы упомянуть классическую “Песнь для Лейбовица” Уолтера Миллера... Что ж, упомянул. Не люблю я этот роман, даром что классический и, кажется, ортодоксальный. Просто – не нравится, как написан. Скучный. Хотя финал... да, финал сильный. Ладно, читайте сами, хоть и в плохих переводах.)



Оставляю в стороне книги, написанные в духе агностицизма. Упомяну только – из свежих примеров – “Пандем” Дяченко: человечество должно само выбираться из ямы, в которую само же и залезло, а если Бог и существует, то за пределами человеческих возможностей и представлений. Эта тема была заявлена писателями еще в “Армагед-доме”, но до конца проговорена – только сейчас.

Конечно, с ортодоксальной точки зрения спокойный агностик вряд ли предпочтительнее пылкого атеиста (в “Апокалипсисе” от человека требуется. чтобы он был холоден или горяч, а не тепел), но в тех случаях, когда за агностицизмом стоИт не душевная и умственная лень, а поиск, не имеющий конца (но имеющий цель!), – он может привести и к вере. Многих приводит. Может привести к атеизму – многих приводит. В любом случае, это взвешенный выбор, без примеси кликушества, которое так распространено по обе стороны баррикад.

Другой вопрос, примет ли агностик факты, когда (и если) они будут предъявлены? Или предпочтет уютную неопределенность пронзительной истине (в чем бы она ни заключалась)?

Не буду обобщать.



Ну, вот мы и добрались до атеистов, богохульников, богоборцев, богоискателей и прочей публики.

Пожалуй, лучше всего мое отношение к литературе подобной направленности передают слова Лютера: “Иное богохульство угоднее Господу, чем хвала”. Повторяю: “иное”. Не всякое. Можно задавать любые вопросы, лишь бы они были умными. А это не так уж часто встречается.

Если классифицировать атеистическую фантастику с точки зрения того, какие средства использует автор, рубрики будут аналогичными: проповедь – эксперимент – изображение без-божного мира. А вот если посмотреть на взаимоотношения с (несуществующим) богом, то...

1. Атеизм в чистом виде. Стругацкие (оставляю в стороне “Отягощенных Злом”). “И я безбожник, – добавил Айова Смит. – Бога нет, Учитель, и с этим ничего не поделаешь”. И тут мы все стали говорить, что мы безбожники...” (“Хищные вещи века”). Этика Стругацких – отчетливо нехристианская, это хорошо показала О.Брилева, но вряд ли тут дело именно в атеизме. Ведь христианская этика атеиста – дело вполне обычное. Тут скорее – воспитание, традиции...

Итак, бога, как предполагается, нет. И что? Да ничего, в общем-то. Люди живут, зная, что “нет ничего ДО и нет ничего ПОСЛЕ” (“Хромая судьба”). “Гипотеза бога” не нужна ни физику Пильману (“Пикник на обочине”), ни математику Вечеровскому (“За миллиард лет до конца света”). Но вера или безверие ни о чем не говорят и ничего не решают. И атеисты, и (немногочисленные) верующие у Стругацких вместе борются с фашизмом и мещанством. Аминь.

2. “Бога нет! Нет! Не-ет!” Признаться, я такого в литературе и не припомню. Истериков никто не любит, а читатели – в особенности. Лобовая проповедь атеизма (как и любая другая лобовая проповедь) – дело очень скучное.

3. “Бога нет, а если бы и был, то он был бы...”. Тут открывается простор для экспериментов, иногда любопытных, но чаще – не очень. Конечно, подобные забавы развивают воображение, соответствуют букве и духу классической формуле НФ “А что, если...” – и все такое прочее. Но. Перефразируя Толкина – легко придумать бога, трудно сделать его... да, “естественным”. При “богоконструировании” необходимы, помимо фантазии, здравый смысл и чувство меры... и всё равно я не уверен, что это занятие себя оправдывает (художественно и интеллектуально). “А вот я такого придумал!” Ну и что? Если придуманный бог не станет метафорой – неважно, чего именно, – в игре этой нет особого смысла. Именно метафорой, а не аллегорией!

Некоторые лепят бога по своему образу и подобию, как это делает В.Рыбаков в квазирелигиозной повести с характерным названием “Трудно стать Богом”. Некоторые – придумывают Силы, на которые налеплены произвольные ярлычки, как Лукьяненко в “Осенних визитах”. Создают религии для индивидуального пользования. Неважно, веришь ты в чайку по имени Дж.Л. или в тройственного марксистского бога (по Луначарскому: производительные силы – отец, пролетариат – сын и научный социализм – дух святой). Главное – ты сам, как на детской площадке, устанавливаешь правила игры.

Всех идолов и божков, о которых повествуется иронически или всерьез, от воннегутовского Господа Крайне Безразличного до филип-диковских монстров, – всех перечислить невозможно, но один вариант мне представляется крайне примечательным. А именно: “Бога нет, но он плохой”.

Упомянутый господин Пулман придерживается, видимо, именно такой точки зрения. Эту разновидность отношений с высшими силами я и назвал бы “богоборчеством” (или плохо переваренным гностицизмом). Вряд ли можно придумать что-то более бессмысленное, нежели бороться с богом, которого нет. Тем более, что такого бога и вправду нет. Рассказы Логинова “Живые души” и “На острие” – чУдные примеры ложных логических построений. Доводы Логинова так же странны, как и ницшеанский вопль “Бог умер!” (для христиан это бред, для атеистов – тоже). Ничего интересного с художественной точки зрения в подобных текстах нет. В текстах Логинова и Пулмана, конечно, а не в текстах Ницше.

(Сразу вспоминается: “Зачем вы посадили мне в камеру варвара? Он верит в Бога. Вернее, не верит. Но тоже в Бога”. – Бродский.)

“Богоборчество” а-ля Олди я вообще не рассматриваю, потому что оно не имеет отношения к предмету исследования: как сказали сами писатели, боги в их книгах – это просто такая раса. Впрочем, посылка некоего изначального преимущества людей над богами присутствует у них, как и у Логинова. Странно, почему в “Герое” это меня не раздражает, а в “Земных путях” – еще как? Написан роман лучше, и не зацикливаются авторы на своей идее до умопомрачения, вот и всё. Но уже в “Черном Баламуте” крутость людей и гадость богов – чрезмерны.

Кстати. Можно еще сказать какую-нибудь гадость о людях и событиях, описанных в Библии. Небесталанный, но отвратительный по замыслу роман Муркока “Се Человек”, “Евангелие от Афрания” Еськова... И хватит о них.

Как справедливо сказано у Пелевина, “интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного – касаться темы зла и его корней, потому что...” гм... далее по тексту.

4. Еще один вопль: “Как бог может такое допускать?” Вопрос Иова, вопрос Ивана Карамазова, актуальный и вечный, как концлагеря. “Я не Бога не принимаю, пойми ты это, – говорит Иван, – я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять”. Из этого можно вывести неверие, веру, злого бога, благого Бога, непознаваемого Бога, атеизм и теодицею – что угодно. Бунт против мира – знак душевной неуспокоенности. Каков следующий шаг – вот в чем вопрос. “Адам-творец” в пьесе Чапека разрушил мир до основанья и выстроил такой же. Разрушает свой мир и логиновский Шооран (“Многорукий бог далайна” – сильный, умный и, в моем понимании, отнюдь не “богоборческий” роман). В классическом анекдоте Бог переспрашивает: “Так тебе не нравится этот мир?” – “Нет!” – “Так измени его!”. Достойная задача. Разрушение и строительство, проистекающие из одного “бунта” блестяще противопоставлены в финале честертоновского “Четверга”. Хотел процитировать, но нет, слишком много выписывать. Лучше перечитайте целиком последнюю главу (или весь роман).

5. А вот это – сильнее всего: последовательный атеизм, дошедший до крайних, последних выводов. Ницше (насколько я могу о нем судить). Экзистенциалисты. Разумеется, Лем, создатель (отобразитель?) пустого, холодного мира “ужасных чудес”, Хаоса, лишенного логики, мира одиночества и страдания. Каждый, я полагаю, хоть раз в жизни оказывался в таком мире. Только там, где Лем ставит точку, человек верующий видит запятую, за которой следует – “и всё-таки...” Лем никакого “всё-таки” не знает. Человек оставлен наедине с собой. Это – трагическая позиция. Это – чрезвычайно сложная литературная задача, с которой Лем справился куда успешней Сартра и Камю.

Какой же вывод? Простой. “В литературе все средства хороши, только если они – художественные”. (Кто это сказал? Не помню.) Думайте, а не “выражайте на лице своем мыслящую физиономию”. Сомневайтесь, а не подменяйте старые схемы новыми. И, как завещал великий Честертон, мыслите свободно, даже если это раздражает свободомыслящих людей.

Каковым призывом позвольте завершить сие смиренное послание.