Жаждущий пусть приходит, и желающий
пусть берет воду жизни даром.
Откр. 22:17

"Пикник на обочине" братьев Стругацких, как и другие великие произведения научной фантастики, такие, например, как "Солярис" Лема, рассказывают на самом деле не о далеких вымышленных мирах, а о нашем мире, о человеке и о Боге. Встреча с высшей внеземной цивилизацией, как с некоей превосходящей человека реальностью – это притча, которая позволяет обнажить глубочайшие нравственные, религиозные, гносеологические проблемы. При этом и сами авторы (как в данном случае), и большинство их первых читателей – советская интеллигенция 1960-х гг., могут быть людьми не только неверующими, но даже и просто невежественными в области веры и истории религии. Творческая интуиция способна к открытиям, выходящим далеко за пределы духовного кругозора авторов, – любителям Стругацких достаточно напомнить о другом их знаменитом произведении, религиозно-философский смысл которого совершенно очевиден – "Трудно быть богом".

В "Пикнике на обочине" захолустный городок Хармонт, затерянный где-то на просторах Канады, место, в котором никогда ничего интересного не происходит, внезапно оказывается одной из "зон Посещения" – столкновения землян с загадочной цивилизацией. Людям не удается увидеть самих пришельцев – они удаляются так же внезапно, как и появились, оставив в Зоне множество удивительных предметов и явлений, странных, необъяснимых и зачастую губительных. С огромным трудом и только в ничтожной части ученым удается изучить и объяснить что-то из того, что оставили на Земле космические странники. Зона – это одновременно и участок заброшенный земли, и особый мир, который живет по собственным природным законам. Здесь объем новых и необъяснимых фактов значительно превышает привычный уровень, и как бы нарушается привычное соответствие между мышлением людей и устройством окружающего их мира (но благодаря притче мы и осознаем, насколько важно это соответствие!). Здесь гибельна любая самоуверенность, здесь пропадает ощущение власти человека над природой – ведь это не природные явления, а плоды цивилизации, неизмеримо превосходящей земную, поэтому Зона порождает у людей невольное благоговение перед тайной, чувство неуверенности и страха перед непостижимым.

Герой повести физик Пильман предлагает замечательную "притчу в притче" для иллюстрации этой гносеологической трагедии: "Представьте себе: лес, проселок, лужайка. С проселка на лужайку съезжает машина, из машины выгружаются молодые люди, бутылки, корзины с провизией, девушки, транзисторы, фотоаппараты... Разжигается костер, ставятся палатки, включается музыка. А утром они уезжают. Звери, птицы и насекомые, которые всю ночь с ужасом наблюдали происходящее, выползают из своих убежищ. И что же они видят? На траву понатекло автола, пролит бензин, разбросаны негодные свечи и масляные фильтры. Валяется ветошь, перегоревшие лампочки, кто-то обронил разводной ключ... Ну и, сами понимаете, следы костра, огрызки яблок, конфетные обертки, консервные банки, пустые бутылки, чей-то носовой платок, чей-то перочинный нож, старые, драные газеты, монетки, увядшие цветы с других полян... Пикник на обочине какой-то космической дороги". В предположении о том, что "они нас даже и не заметили", звучит горькая отрезвляющая насмешка над гордыней человека-титана, которому "все подвластно".

Однако величие притчи Стругацких выявляется тогда, когда перед читателем предстает вторая трагедия, связанная с Посещением – трагедия нравственная.

Зона вызывает повышенный интерес не только у бескорыстных исследователей. Найденные там предметы получают практическое применение во множестве областей – от косметики и медицины до военного дела. Тот же Пильман с тонкой иронией подчеркивает контраст между величием и таинственностью даров Посещения и пошлостью и профанацией, с которой они используются в повседневной жизни. "Я бы сказал так. Есть объекты, которым мы нашли применение. Мы используем их, хотя почти наверняка не так, как их используют пришельцы. Я совершенно уверен, что в подавляющем большинстве случаев мы забиваем микроскопами гвозди... Как вы их называете, эти черные красивые шарики, которые идут на украшения?.. Вот-вот, “черные брызги”... Если пустить луч света в такой шарик, то свет выйдет из него с задержкой, причем эта задержка зависит от веса шарика, от размера, еще от некоторых параметров... Есть безумная идея, будто эти ваши “черные брызги” – суть гигантские области пространства, обладающего иными формами, нежели наше, и принявшего такую свернутую форму под воздействием нашего пространства... Это свалившиеся с неба ответы на вопросы, которые мы еще не умеем задать". Глубинный смысл этой иронии в том, что точно так же люди нередко используют величайшие духовные дары – свободу, мышление, речь, способность к творчеству, – для служения недостойным и греховным целям.

При чтении повести невольно возникает впечатление, что Зона – что-то вроде рая, а гибель она несет потому, что падший человек неспособен услышать и расшифровать ее таинственное "послание". Как весть из неведомого звучит поразительное описание того внезапного состояния, которое с героем повести "еще никогда не бывало вне Зоны, да и в Зоне случалось всего раза два или три... Это длилось какой-то миг. Он открыл глаза, и все пропало. Это был не другой мир – это прежний знакомый мир повернулся к нему другой, неизвестной стороной, сторона эта открылась ему на мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться..."

Поскольку Зона опасна для людей и закрыта для самовольного посещения, возникает жестокий криминальный бизнес "сталкеров" – "отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти". Сталкеры ориентируются в Зоне на элементарном, зверином уровне, они ценой многочисленных жертв частично поняли, как избегать там смертельных опасностей. На первый взгляд, единственный их интерес – деньги. Однако читатель постепенно понимает, что сталкеров гонит в Зону не только страсть к наживе и жажда риска. Они как будто надеются найти там что-то такое, чего нельзя купить за деньги, что-то превосходящее по ценности весь мир за ее границами. Главному герою повести, сталкеру Шухарту, удалось выжить после многочисленных вылазок на Зону и даже заработать что-то, хотя и ценой семейной трагедии и духовного опустошения. Но его последний поход туда предпринят не из-за денег, это попытка спасти себя, обрести смысл жизни и душевный мир.

Как многие ожесточенные люди, Шухарт в конце концов становится орудием рокового и слепого возмездия. Старый сталкер Стервятник Барбридж промышлял на Зоне много лет с помощью живых "отмычек", то есть брал с собой неопытных сталкеров и пускал их вперед на гибель в опасных местах, чтобы обозначить или расчистить таким образом себе путь к добыче. Так продолжалось до тех пор, пока сталкеры не пригрозили ему смертью, если он еще раз вернется из Зоны один. В Зоне Барбридж потерял ноги, однако не оставляет своей мечты – вымолить у исполняющего желания Золотого Шара, который лежит в известном только ему месте в Зоне, деньги и здоровье. Барбридж открывает Шухарту путь к Шару и предупреждает о необходимости человеческой жертвы – "отмычки" на последнем участке пути, чтобы дать временную пищу "мясорубке" – как бы мифическому чудовищу, стерегущему проход. Барбриджу не приходит в голову, что в этом качестве Шухарт возьмет в Зону его любимого сына. После страшных физических страданий, которые они с Шухартом претерпевают на пути через Зону, юноша погибает от "мясорубки", устремившись бегом к Шару и выкрикивая свою просьбу, в которой поразительным образом слышится знакомый любому православному христианину мотив "Огласительного слова на Пасху" свт. Иоанна Златоуста: "Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.."

Искупительная жертва за преступления Барбриджа принесена, дорога к Шару свободна – и Шухарт приближается к цели. Он пытается найти слова, чтобы обратить их к Тому, Кто может исполнить желания – и не находит их. У него не оказывается ни слов, ни мыслей, и только невероятным покаянным усилием зверь-сталкер пробуждает в себе человеческое, духовное начало. Молитва с трудом бредущего по склону истерзанного Шухарта, на которой и кончается повесть, – может быть, одна из вершин русской литературы XX века:

"Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать [т. е. на самом деле – молиться! – Я.Т.]. Но если ты на самом деле такой... всемогущий, всесильный, всепонимающий... разберись! Загляни в мою душу, я знаю – там есть все, что тебе надо... Вытяни из меня сам, чего же я хочу, – ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!... Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов – СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!"