Все началось десять лет назад с романа "Меч и Радуга". Книга, принадлежащая (как было означено на обложке) перу некоей Мэделайн Симонс, была выпущена издательством "Северо-Запад" в 1993 году в некогда знаменитой "желтой" серии "Fantasy". В те времена отечественная фантастика практически перестала пользоваться спросом. Читатель желал видеть на обложках звучные английские имена, а пуще всего возлюбил экзотический для нашего Отечества фэнтезийный жанр - рыцарей, волшебников, эльфов и прочих драконов.

Однако новый роман столь резко выделялся даже на общем фоне тогдашней переводной фантастики, что в среде наиболее отъявленных любителей жанра начались дискуссии - а не подделка ли это? Уж на диво хорош был сочный русский язык книги, чересчур явно бросались в глаза разбросанные там и тут отсылки к отечественной литературе, и в первую очередь - к фантастике. Да и в общем настрое первых двух частей "Саги о Хелоте из Лангедока" чувствовалось что-то до боли близкое и родное. Вышедшее если не из гоголевской шинели, то из металлопластовой кольчуги благородного дона Руматы Эсторского. Печальный герой, неприкаянный странствующий рыцарь без коня и доспеха, скитающийся по миру, который страстно желает изменить - но не имеет для этого сил. Сквозь пародийные интонации и старательные отсылки к романам о Робин Гуде и короле Артуре то и дело пробивались минорные отзвуки "Трудно быть богом", всех этих серых весей и унылых деревень, Мертвожорок, Висельников и Ограбиловок, пусть даже и переименованных высочайшим указом в Веселые и Благодатные...

Правда, тональность третьей части романа резко менялась. На смену роману-скитанию приходил роман-карнавал, притча о бессилии человека превращалась в притчу о незадачливом демиурге, не справившемся со своим творением, попытавшемся его уничтожить - но и здесь потерпевшем позорную неудачу. Неизменной оставалась лишь авторская доброта и отчаянная вера в то, что нет плохих или хороших людей, злых и добрых деяний. Ведь любое деяние - это движение, а значит, являет собой какое-то улучшение мира, знаменует развитие, а не распад. "Грабь, убивай, прелюбодействуй - учит мудрый отшельник Святой Сульпиций,- только не стой на месте".

Споры об авторстве романа не затихали в течение полутора лет - случай, небывалый для нынешних времен. И вот в самом конце апреля 1995 года в электронных конференциях, посвященных фантастике, неожиданно появилось сообщение известного в те времена критика и редактора Сергея Бережного об организации встречи с петербургской писательницей Еленой Хаецкой, автором романа "Меч и Радуга"...

Встреча происходила в парке, неподалеку от храма Спаса-на-Крови. Поклонников собралось не слишком много - человек семь, большинство из них составили организаторы и участники готовящейся тогда ролевой игры по "Мечу и Радуге". Сама идея ролевой игры крайне заинтересовала виновницу торжества. В итоге вместо разговора о гениальном романе и дальнейших творческих планах автора встреча свелась к обсуждению творческих планов его поклонников, а также прочих общемировых проблем. Кончилось тем, что все расстались близкими друзьями, а автор пообещал поучаствовать в игре в качестве одного из своих творений. Таким образом, круг замкнулся - мир начал влиять на своего творца, а творец обратился в одного из персонажей созданной им Вселенной. Впоследствии эта инверсия еще не один раз возникнет в произведениях Хаецкой.

Но пока еще до громкой писательской славы было далеко. Следующая книга Елены Хаецкой вышла из печати более года спустя, летом 1996-го. Это был роман "Завоеватели", тоже фэнтези - но совершенно не похожая ни на "Меч и Радугу", ни на прочие отечественные произведения этого жанра, к тому времени успевшие в изобилии заполонить книжные прилавки. Да, здесь имелись и кровавые сражения, и неприкаянный герой, и черный маг, и волшебный народец скальных хэнов - однако "страшные опасности и ужасные приключения" прошли мимо внимания автора, оттесненные на второй план вереницей любовно выписанных героев, каждый из которых даже в круговерти карнавала лелеет свою печаль...

Между тем и "Меч и Радуга", и "Завоеватели", и не опубликованные тогда повести "Монристы" и "Хальдор из Светлого города" были написаны довольно давно - в конце 80-х и начале 90-х годов. Эти во многом наивные, но поразительно светлые произведения чем-то похожи друг на друга, все они в какой-то степени несут на себе отпечаток того романтического периода, когда даже печаль не была антитезой радости. Однако в 1993 году начинающего автора, помимо одного-единственного романа успевшего опубликовать лишь несколько авантюрных повестей под еще одним звучным "зарубежным" псевдонимом, постигает тяжелое несчастье. Почти одновременно с выходом "Меча и Радуги" у Елены Хаецкой погибает муж. С этого момента можно говорить о начале второго периода в творчестве писательницы.

Нет, мир текстов Хаецкой не утратил карнавальной яркости, но раз и навсегда перестал быть добрым к своим обитателям. На что можно опереться среди этой всепроникающей жестокости и вопиющей натуралистичности? Как известно, лишь на три вещи: на небо, на землю и на самого себя. И Хаецкая, вместе со своими героями, испытывает на прочность все эти опоры, пытаясь выбрать для себя наилучшую.

Постепенно в творчестве автора все более четко начинают проявляться христианские мотивы. Мало-помалу христианское мироощущение, иногда тщательно закамуфлированное, иногда декларированное открытым текстом, становится главным идейным стержнем произведений Елены Хаецкой.

Но христианство Хаецкой - это не примитивная старушечья вера, а религия сомнений и поиска, надежды и неуверенности. И произведения 1994-1997 годов как нельзя лучше выражают эти сомнения. Наиболее показательны в этом смысле рассказы из цикла "Синие стрекозы Вавилона" - хотя бы рассуждение о рае и водке из рассказа "Прах". Воистину, обиднее всего и водку не пить, и в рай не попасть! Непостижимость Господа оборачивается отсутствием критерия - что же нужно делать, чтобы спастись? Просто "быть собой", "не стоять на месте" в качестве ответа уже не подходит. Почему оказался святым наставник Бэлза из того же рассказа? Да черт его знает! Но ведь святой же - вон, труп висит и не разлагается...

В какой-то степени программной вещью этого периода стала повесть "Мракобес", созданная еще в 1994 году, но опубликованная лишь весной 1997 года. С ее появлением о Елене Хаецкой заговорили как об одном из классиков не просто отечественной фантастики, но и современной российской литературы вообще.

В самом деле, в книге было необычно все - начиная от нетрадиционного формата "покетбук" и стильного серийного оформления до содержания, идущего вразрез как с общепринятым каноном фэнтези, так и с уже сложившимся у читателя образом автора. Собственно, фантастики в повести оказалось совсем немного, а от романтической возвышенности чувств не осталось и следа. Главный герой книги, монах-инквизитор Иеронимус фон Шпейер, прозванный Мракобесом, противостоит инфернальному Агеларре, фанатичная и жестокая вера - соблазну Искусства, дающего власть над миром и людьми. Но власть над людьми незаметно переходит в презрение к человеку, вера в собственную избранность рождает чувство вседозволенности, а вкрадчивый и любезный Агеларре оборачивается самим Дьяволом.

Образ инквизитора, противостоящего не выдуманным фантомам, а реальному Врагу рода человеческого, оказался неожиданным для читателя, привыкшего к четкой дихотомии Добра и Зла. Утонченный Агеларре рассуждает о возвышенном, а Мракобес живет среди грязи и крови. Дьявол учит юную Рехильду Миллер чувствовать разлитую в мире красоту и любовь - инквизитор отправляет девушку на костер. Но обязана ли красота непременно быть добром, и не возможна ли такая ситуация, когда жестокость будет единственным путем противостояния злу, последним средством спасения бессмертной души? Кем является Иеронимус фон Шпейер - религиозным фанатиком, жестоким и тупым обскурантом - или подвижником-одиночкой, вставшим на грани добра и зла и добровольно принявшим ответственность за все свои деяния?..

Роман Хаецкой вызвал многочисленные споры, лишь усилившиеся после выхода в августе 1997 года ее следующей книги - "Вавилонских хроник". В нее вошел роман "Вавилонские хроники", написанный на едином дыхании в ноябре 1996 года, первоначально озаглавленный "Обретение Энкиду", впоследствии выходивший сольно под названием "Вавилон-2003",- а также пара рассказов из так называемого "Вавилонского цикла". Кто-то из читателей был шокирован обилием авторской "ненормативной лексики" (впоследствии практически изничтоженной), иные просто недоумевали - а при чем здесь фантастика? Однако авторский язык, умение легко и непринужденно плести вязь образов, завораживали даже самого скептического читателя. Эклектика, механическое смешение жанров, миров и времен, волей автора превращалась в тонкое искусство, а через зиккураты и висячие сады фантастического Вавилона прорастал образ Питера конца XX века - мертвого, холодного и жестокого города, населенного живыми людьми.

Вавилон Хаецкой - это одновременно библейский Вавилон, давно ставший символом греха и заклейменный словом "блудница", и наш родной мир, тоже грешный и не слишком-то благодатный. Даже ангел здесь ничем не отличается от обычного спецназовца, так что вполне естественно, что души умерших отвечают ему матом, не испытывая к посланцу горних высей никакого почтения. Этот город то полуаллегоричен, как в "Девочках из колодца" и "Прахе", то предельно реалистичен, как в "Судье неподкупном" или в "Сентиментальной прогулке". И особенно в "Обретении Энкиду", где смешение реалий нашей и шумерской эпох, клинописи и компьютеров, смотрится предельно органично - и в то же время заставляет взглянуть на реальность под иным углом, задуматься об истинных отличиях нашего времени от давным-давно минувших эпох.

Одновременно с поисками точки духовной опоры в творчестве Елены Хаецкой исподволь проявлялся еще один давний интерес - любовь к средневековой европейской истории вообще и к истории раннего Средневековья в частности. Еще весной 1995 года был написан "чисто" исторический роман "Ульфила", посвященный религиозной борьбе в Восточной Римской империи IV века нашей эры и судьбе малоизвестного персонажа европейской истории - епископа Ульфилы, крестителя готов. Собственно, имя этого интереснейшего человека (как и образ дьявола из "Мракобеса") впервые появляется еще в одном из ранних рассказов "Мирра и Дьявол". Чуть позднее в соавторстве с Виктором Беньковским Хаецкая пишет еще один роман из жизни готов - "Атаульф" (не опубликованный до сих пор). В конце 1999 года был издан другой их совместный роман, ядовитый и ироничный "Анахрон", весь фантастический элемент которого заключается в попадании в современный Петербург готской девушки, пригретой средней руки предпринимателем Сигизмундом Борисовичем Моржом и постоянно оказывающейся в центре множества сатирических коллизий.

К теме восточного христианства Хаецкая еще раз вернется в романе "Голодный грек или Странствия Феодула", написанном в 1998 году и опубликованном в 2002-м. Однако к этому времени ее интересы несколько сместились, обратившись к Провансу рубежа XII и XIII веков - эпохи рыцарей и трубадуров, Крестовых походов и альбигойской ереси. Возможно, здесь на автора повлияло путешествие по Южной Франции в 1996 году, однако не последнюю роль сыграло и увлечение ролевыми играми по Средневековью - а также пронесшийся по нашей стране интерес к альбигойской ереси, инспирированный еще в 1980-х годах книгами известного фантаста Еремея Парнова.

Так появился "Бертран из Лангедока", повествующий о жизни рыцаря Бертрана де Борна, одного из знаменитейших трубадуров Средневековья. Далее была "Дама Тулуза" - трагическая история графа Симона де Монфора, предводителя Альбигойского крестового похода, вошедшего в историю как палач Лангедока. За ней последовала "Жизнь и смерть Арнаута Каталана", а также ряд рассказов. Сюжеты этих произведений так или иначе вращались вокруг одной темы - расцвета провансальской культуры, противостояния Тулузы французскому престолу, ереси катаров и связанных с ней Альбигойских войн 1208-1244 годов.

Рубеж десятилетий привнес новые изменения в творческую манеру автора. Пройдя через время метаний, Хаецкая находит-таки свою точку опоры: если не можешь знать, как оно на самом деле, просто поверь тому, что написано в Писании. Отныне главные ее ценности - внутренний мир человека, любовь и детская чистота. Однако что такое любовь, как сохранить чистоту души, сколько демонов кроется в глубинах внутреннего космоса? Вопрос торопится за вопросом, а ответы далеко не всегда поспевают следом

Теперь Елена Хаецкая проявляет все больше интереса к нашему миру и не к далекой, а к совсем недавней истории - ушедшему XX веку. Результатом этого стал роман "Женщина и Варшава", посвященный Варшавскому восстанию 1944 года. В рассказах-притчах "Срочный фрахт" и "Ежевика, святая обитель" совершенно неожиданный для автора антураж космической научной фантастики причудливо переплетается с религиозной проблематикой. Новеллу "Мориц и Эльза" можно воспринимать либо как рассказ о "лишнем человеке" советского времени, либо как размышление о тех формах, в которые может облекаться любовь... Повесть же "Несчастный скиталец" вновь возвращает нас в атмосферу светской куртуазии, XVIII века. Чего нам следует ждать от автора дальше - остается только гадать. И ведь чует сердце - не угадаем...