Богословские дискуссии, ведущиеся в живой и доступной широкому читателю публицистической форме, - необходимая и важная часть современной христианской литературы. К сожалению, в наше время слишком мало таких авторов, которые умеют компетентно и убедительно вести полемику. При таком положении дел особая ответственность ложится на редакторов, которые готовят рукописи к изданию. Участники "круглого стола" издателей православной литературы вынуждены были констатировать, что качество подготовки рукописей в некоторых издательствах остается крайне низким. Об одном неудачном примере наша редакция посчитала необходимым рассказать своим читателям.

Московское издательство "Лествица" выпустило новую книгу архимандрита Рафаила (Карелина) "Векторы духовности". Архимандрит Рафаил - клирик Грузинской Православной Церкви, и он, конечно, вправе не прислушиваться к тем пожеланиям, которые адресует к издателям и авторам православной литературы Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Однако "Лествица" - издательство московское, признающее себя находящимся в каноническом ведении Святейшего Патриарха. Тем не менее это издательство любит выпускать полемические книги, не предоставляя их рукописи для рецензии в Издательский Совет Московской Патриархии.

Святейший Патриарх Алексий неоднократно призывал к соблюдению внутрицерковной издательской дисциплины: приходы не должны распространять издания, не имеющие благословения священноначалия.

Как получить такое благословение, чтобы оно не было фиктивным или формальным? Для этого издательство должно прислать подготовленную к печати рукопись в Издательский Совет Русской Православной Церкви. В Издательском Совете рукопись поступает на работу к редакторам, имеющим многолетний опыт работы в области публикации богословских и церковных текстов. При необходимости к оценке рукописи привлекаются преподаватели Московских духовных школ. Рецензент передает отзыв членам специального Экспертного совета. И если совет посчитает возможным издание данной книги, а издательство обязуется учесть пожелания или замечания, высказанные рецензентом, то книга может быть выпущена с грифом "Одобрено к печати Издательским Советом Русской Православной Церкви". Такая книга может представлять уже нечто большее, нежели просто частные взгляды и вкусы издателя и автора.

Но что же мы видим в работе издательства "Лествица"? На том месте в книге, где церковный читатель привык видеть слова "По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси", стоит текст, набранный церковно-славянской вязью: "...при Патриархе Московском и всея Руси Алексии II напечатана книга сия". Быстро, однако, технологии светских рекламщиков проникли в церковную среду! Светский закон, к примеру, требует четко различать "соки" и "напитки", да и потребитель отдает предпочтение "стопроцентному соку". А изготовители подслащенных напитков броско пишут на этикетках: "Изготовлено из стопроцентного сока". В результате человек, хотевший угостить своего ребенка натуральным соком, обманывается и приносит ему сладкую химическую взвесь, где сок - лишь один из компонентов. Так и здесь: главное - упомянуть имя Патриарха. А на отличие формул "при Патриархе" и "по благословению Патриарха" внимание обратит далеко не каждый. Возможно, что этот текст ввел в заблуждение даже сотрудников типографии Патриаршего издательско-полиграфического центра, и они отпечатали тираж этой книги. Первой формулировкой могут маркировать свои изделия даже околоправославные секты. Увы, сегодня они легко смогут сослаться на пример "православного издательства" "Лествица".

Серьезная проблема издательства - отсутствие богословски грамотных редакторов. Это видно хотя бы по обилию грамматических ошибок в тексте о. Рафаила - "одна из анафематизм" (с. 4); монофилитство (с. 6), "Церковь осудило..." (с. 7) "унианальные попытки" (с. 8). Глубокое впечатление производит и открытие отцом Рафаилом "адвантизма Безанта" (с. 323; тут спутаны адвентизм христианской секты, адвайтизм индуса Шанкары и теософия Анны Безант).

Редактор-богослов попросил бы автора воздержаться от фразы, гласящей, будто "перемещение свойств с одной природы на другую является смешением природ" (с. 8). Авторитетный богослов митрополит Макарий (Булгаков) пишет: "В лице Иисуса Христа каждое Его естество передает свойства свои другому, а именно свойственное ему по человечеству усвояется Ему как Богу, а свойственное по Божеству усвояется Ему как человеку" ("Православно-догматическое богословие", параграф 139). Этот обмен свойствами и именами между Божественной и человеческой природами Богочеловека Христа в богословии именуется "перихорезис". Допустим, автор забыл эту страницу академического богословского курса. Но здесь-то и необходим редактор-богослов. В "Лествице" такого не нашлось, и в итоге читатель имеет дело с книгой, в которой православное верование представлено как ересь.

Квалифицированный редактор мог бы попросить о. Рафаила быть аккуратнее с цитатами, особенно в тех случаях, когда он использует их как мишень для своей атаки. Например, о. Рафаил говорит своему читателю, будто "Мень (протоиерей Александр Мень - прим. ред.) пишет, что "Песнь песней" символически понимали святые отцы Церкви, кроме Феодора Мопсуетского. Если бы семинарист на экзамене назвал Феодора Мопсуетского в числе святых Отцов, то получил бы единицу; а такие ляпсусы допускает священнослужитель, претендующий на роль лидера современной теологии. Как здесь не вспомнить изречения Соломона: в многословии не избежишь греха". (с. 50)

Проверим, говорил ли об этом протоиерей Александр Мень. У него в связи с "Песнью" Феодор Мопсуетский упоминается лишь однажды: "и после канонизации Песни споры вокруг нее время от времени возобновлялись. Феодор Мопсуетский считал ее произведением чисто человеческой поэзии (позднее его мнение было осуждено на V Вселенском соборе)" (Мень А. Библиологический словарь. Т. 2. - М., 2002, с. 433). Где же тут причисление Феодора к лику Отцов? Слишком многословны и скоропалительны осуждения самого архимандрита Рафаила - оттого вновь и вновь впадает он в грех "напраслины".

Профессиональному редактору было бы трудно работать с текстом о. Рафаила: автор предпочитает пересказ вместо цитат, но даже когда он ставит кавычки, слишком часто это оказывается "данью условности". Неискаженных цитат у о. Рафаила почти нет! Но тем более труд редактора необходим в работе с таким автором.

Книга о. Рафаила интересна, но ее портит излишняя полемическая предвзятость и совершенно не монашеская страстность. К примеру, у митрополита Антония Сурожского о. Рафаил видит просто "клиническую картину" (с. 144). После такой оценки трудов блаженно почившего митрополита уже ничему не удивляешься...

С годами главным предметом тревог закавказского писателя становятся московские богословы. Возможно, это объясняется тем, что отношения с Тбилисской духовной академией у него не сложились уже давно. Не называя имен, он объявляет войну российским духовным академиям как таковым. Главы его книги, в которых критикуются академические богословы, предваряются "отступлением" о термитах, которые подрывают здание Церкви. Прежде от о. Рафаила уже досталось и В.В. Болотову, и прот. Георгию Флоровскому, и прот. Ливерию Воронову.

На этот раз индивидуальных нападок от о. Рафаила удостоились профессор Московской духовной академии А.И. Осипов и профессор Свято-Тихоновского богословского института диакон Андрей Кураев. Примечательно, что о. Рафаил не первым поставил рядом эти два имени. Еще в марте на Епархиальном собрании г. Москвы Святейший Патриарх особо отметил диакона Андрея Кураева и профессора МДА А.И. Осипова "за их многотрудную, многополезную и бескорыстную миссионерско-просветительскую деятельность" ("Церковный вестник", № 8, 2003, с. 8).

Критике диакона Андрея о. Рафаил и издательство "Лествица" еще в 1999 году посвятили брошюру "Вызов новомодернизма. Об искажениях истины в богословских опытах диакона Андрея Кураева". Искажена ли была истина диаконом Андреем или нет, для чад Русской Православной Церкви стало ясно через год, в августе 2000 года, когда Архиерейский Собор принял документ "Об основных принципах отношения к инославию и экуменическому движению". Сопоставление этого соборного Деяния с тезисами диакона Андрея и архимандрита Рафаила однозначно показывает, что именно диакону удалось выразить церковную позицию.

Но если о. Андрей отвечает на критику архим. Рафаила, то А.И. Осипов считает эту полемику для себя невозможной. Его понять можно: во-первых, обвинения, которые возводит на него архим. Рафаил, совершенно фантастичны. Простой пример: в книге архимандрита Рафаила "Какое согласие между Христом и... профессором А.И. Осиповым? О догматических заблуждениях преподавателя МДАиС" (М., без указания издательства и без иерархического благословения, 2002) нет ни одной цитаты из книг или статей московского профессора.

Более того, о. Рафаил помещает в кавычках свои собственные терминологические конструкты, которые при этом выглядят как цитаты из А.И. Осипова. Например, на с. 207 книги "Векторы духовности" о. Рафаил обращается к Осипову: "Вы говорите о какой-то неведомой нам "Небесной интерконфессиональной Церкви"". Ни в книгах, ни в лекциях проф. Осипова нет исповедания "Небесной интерконфессиональной Церкви". Этот термин создал сам о. Рафаил - но зачем-то приписал его своему оппоненту...

Как ведет архим. Рафаил богословскую полемику, видно из его критики трудов диакона Андрея Кураева. В книге "Векторы духовности" о. Рафаил пишет о книге диакона Андрея "Вызов экуменизма": "Верит ли о. Андрей Кураев в Священное Предание? - Нет. Он заявляет, что можно быть просто христианином без Типикона, Соборных правил - каноники и т.д. Значит, существенная, а может быть, и главная органическая часть Священного Предания - литургика, является, по его же словам, чем-то несущественным, без чего человек может быть христианином. Эти слова он не раз повторял в книге "Вызов экуменизма". Странная картина. Стараясь оправдать экуменизм, он говорит, что можно обойтись без таких мелочей, как Типикон и каноника, т. е. спастись можно без Церкви" (с. 234).

Вывод суров, но на этот раз о. Рафаил точно указал, в какой книге он нашел эти странные тезисы. Посмотрим и мы, что же на самом деле сказано у о. Андрея о Типиконе и Книге правил. "Евангелие важнее Типикона и Книги правил" ("Вызов экуменизма". - М., Изд-во Московской Патриархии, 2003, с. 20). Можно ли из этой фразы вывести, будто в ней отвергаются литургические и канонические предания Церкви? "Евангелие важнее Типикона и Книги правил". Но кто из христиан дерзнет сказать обратное? Послушайте: "Типикон и Книга правил важнее Евангелия"; "Типикон и Книга правил так же важны, как Евангелие". Абсурд получается. Причем абсурд в квадрате, если вспомнить, что ни Типикона (напомню, что это просто устав монастырской жизни, а не устав жизни прихода), ни Книги правил Православная Церковь никогда не исполняла во всем объеме. И то и другое - некая икона, мечта Церкви о том, какой должна была бы быть ее литургическая и общинная жизнь. Но Евангелие - нечто несравненное более важное и реальное. Иначе и в самом деле "предания старцев" ставятся на один уровень со Словом Божиим. Типикон и Книга правил - плод творчества Церкви, плод ее истории. Евангелие - это Откровение Бога в мире людей.

Полемический азарт о. Рафаила показывает, что его стиль мысли недалек от обновленческого. Церковный человек умеет видеть жизнь Церкви в ее многообразии. Он любит и приемлет Слово Божие, установления Отцов и свои приходские традиции. Но при этом он отличает одно от другого. Он различает неизменное в жизни Церкви от изменяемого, но, зная, что та или иная форма благочестия возникла не в апостольские времена, а позже, тем не менее ценит и ее. Он умеет различать главное и второстепенное - и при этом ценить второстепенное ради того главного, которое в нем отразилось. Но для обновленцев между "служебным", "второстепенным" и "ненужным" стоит знак равенства. Раз можно "обойтись" без какой-то подробности предания - так и долой эту подробность! Можно служить на Троицу не в зеленом облачении, а в золотом? История Церкви и жизнь нерусских православных Церквей показывает: да, можно. Но обновленец из этого делает вывод: раз эта традиция Русской Церкви не имеет характера всеобщности, то ею можно пренебречь... Церковный же человек скажет: пусть эта традиция поздняя, пусть локальная, пусть не необходимая для спасения. Но для меня она дорога, осмысленна, намолена, и потому, не навязывая ее всем, я все же буду хранить ее в своей жизни... Логика о. Рафаила таких нюансов не признает: по его мнению, если признать Евангелие "важнее" Типикона, то Типикон надо просто сжигать...

Нередко о. Рафаил приписывает своим оппонентам взгляды, которые те ясно отрицают. У диакона Андрея Кураева целая глава в книге "Дары и анафемы" называется "Почему вне Церкви нет спасения", - а о. Рафаил приписывает ему мнение о ненужности Церкви для спасения. У проф. Осипова есть лекции с критикой протестантской "теории ветвей", но именно эта теория мерещится о. Рафаилу в трудах самого Осипова...

Все эти передержки были бы замечены любым профессиональным богословом-редактором. Но издательство "Лествица" пошло своим путем. Страстность архимандрита не была охлаждена издателем, и в итоге к читателям пришел труд, который способен научить лишь тому, как не следует вести полемику в стенах Церкви. Отсутствие ссылок и обилие неточностей создают такое впечатление, что о. архимандрит лишен возможности пользоваться нормальной библиотекой. Слишком о многом он говорит по своим не всегда точным воспоминаниям и впечатлениям, не удосуживаясь проверить их. Поэтому отнести его произведения к области научного богословия никак невозможно. В его сочинениях слишком много страстности и поспешности, поэтому отнести их к числу облагодатствованных творений также затруднительно. Если же писатель бывает столь неосторожен, что, не обладая ни надлежащей научной базой, ни неотступным пребыванием в Духе, объявляет войну профессорам богословия "как классу", то стоит призвать его читателей к особой мере осторожности при чтении его книг и принятии его выводов.