1

Я просто исполняю их желания. И не моя вина, что их желания таковы.

Одна моя знакомая учительница говорила, что в каждом вопросе уже есть половина ответа. Все, что надо - правильно найти недостающую половину. Жизнь очень часто похожа на игру в лото, не правда ли?

Мне приходится задавать им эти вопросы, потому что мои клиенты приходят уже с готовыми ответами. Иногда они делают вид, что смущены, изумлены или полны возмущения. Но, как бы то ни было, ответ у них всегда с собой. Черный цветок, спрятанный в сердце - цветок, выращенный любовно и тщательно, подкормленный гневом, отчаянием и ложью. Имя, спрятанное в ладони - имя на второй половинке карточки из упомянутого лото.

И мне приходится снова и снова, приветливо улыбаясь, спрашивать входящих в дверь моего офиса:

- Кого Вы собираетесь убить?



Она не смутилась. Спокойно закрыла за собой дверь и подошла к моему столу. Даже не вздрогнула - а ведь они почти всегда вздрагивают при подобном вопросе.



Мысль – это призрак. Того, что уже было, или еще только будет. Можно зажмурить глаза и убедить себя, что этого, пугающего Вас до полусмерти, призрака, не существует.

Мысль, облеченная в слова – призрак, напяливший ржавые латы и разгуливающий по вашему дому, звеня цепями. От него не спрячешься за закрыми веками. Теперь Вы можете только биться с ним. Или позволить ему воскреснуть.

Одно дело - желать кому-то смерти, другое – произнести это вслух. И услышать. Как скрежещут сочленения металлической руки, потянувшейся дружески обнять вас за плечи; как лязгает забрало, обнажая ухмылку пустоты внутри шлема. Улыбку мертвеца, в которого может превратиться ваш живой недруг.

Многие мои клиенты передумывают. Мы разговариваем. Мы одеваем призраков в тяжелые гулкие доспехи и заставляем кружить вокруг нас в диком танце и смеяться – как умеют смеяться только мертвые. Я очень стараюсь, чтобы мои клиенты передумали. Глупо? Ничуть. Мне не нужны сомнения, неуверенность, угрызения совести, рыдания – потом, тогда, когда уже нельзя будет ничего изменить. Я не люблю сырости. Я не люблю, когда мои клиенты платят за то, чего они, на самом деле, не хотели. Странные рассуждения для наемного убийцы? Ну, считайте это попыткой оправдаться перед самим собой. Возможно, мне не очень-то нравится то, что я делаю. Просто... просто я ничего другого не умею...



В ее мелодичном голоске был ледяной холод,когда она спокойно поправила меня:

- Кого ВЫ собираетесь убить.

Жемчужно-серые глаза без намека на теплоту. Отвратительно. Отвратительно, когда у такой милой юной девушки глаза похожи на кусочки льда. Льда, под которым затаилась - до поры до времени - чья-то смерть. Черный цветок, выращенный в сердце; взлелеянный долгими днями и ночами раздумий. Именно в такие моменты мне хочется все бросить. То, чем я занимаюсь. Эту контору с лживой вывеской «агентство недвижимости» и запыленными фотографиями уютненьких коттеджей. Бросить и заняться чем-нибудь... Торговлей недвижимостью, в самом деле? Или антиквариатом? Или живописью?



Я заметил, что сравниваю цвет глаз моей посетительницы с таким же жемчужным цветом платья, мерцающим под бледным перламутром вечернего неба. Люблю большие окна. Они превращают комнату в подобие театральных подмостков, как бы обнажая все, что там происходит - и в то же время, придавая поисходящему оттенок нереальности.

Девушка передо мной была похожа на пепельно-серую, почти черную в сумеречной короне своих волос, дорогую жемчужину на розово-влажной изнанке перламутрового неба. Мне хотелось бы нарисовать ее. Вот так - прозрачными акварельными красками: ни одного яркого цвета и четкой линии. Только полутона, мягко переливающиеся от пепельно-розового до черно-фиолетового - в верхнем углу темнеющего неба и на дне ее глаз. Наверное, было бы очень трудно поймать это сочетание прохладной жемчужной нежности в ее глазах - и смерти. И еле уловимого презрения,с которым она смотрела на весь мир - и, в частности, на меня. Не испуга - с каким люди обычно смотрят на наемного убийцу (" И что это я тут делаю - в компании с этим душегубом ?"),забывая, что пришли сюда по собственной воле. Ведь все, что я делаю - исполняю их желания - те,которые они не в состоянии выполнить сами. Ассенизатор их собственных нечистот, от которых они воротят носы. Грубо? А как еще сказать про человеческое лицемерие?



- Вот он, - ухоженные пальчики с розовыми наманикюреными ноготками подтолкнули ко мне небольшую фотографию. - Этого достаточно? Разумеется, я скажу его имя и адрес - если Вы согласны.

Я всегда соглашаюсь - когда разговор ведется так непреклонно.

- Я свяжусь с Вами, сударыня, когда все обдумаю.

Наконец, один-единственный раз - первый,с тех пор,как она вошла в эту дверь, я поймал ее взгляд. И понял,что она все-таки волнуется. Чуть-чуть. Возможно, потому,что все происходило немного не так, как она ожидала. Значительно проще. Предполагаю, что она впервые в жизни нанимала убийцу. Может, я ее разочаровал. У меня не квадратная челюсть,и лицо не исковеркано шрамами - и обычно его выражение не столь свирепо, как, вероятно, предписывает стереотип. Не люблю стереотипы. У меня достаточно интеллигентное лицо - из тех,что вызывают доверие с первого взгляда. Из моей одежды не выпирает и не вываливается при каждом движении разнообразное огнестрельное и холодное оружие. Как это ни странно, я вообще почти не ношу оружия.



- Хорошо, - она кивнула. Я с удовольствием понаблюдал, как она поднимается со стула - одним гибким движением, напоминающим о кошачьей грации . Мне нравятся кошки и я люблю смотреть, как они двигаются, и как меняется цвет их глаз - в зависимости от настроения. Интересно, меняется ли цвет ее глаз – или они всегда такие жемчужно-серые и отчужденные? Я смотрел, как она идет к двери, и как западают складки на мягкой ткани платья - там, где изгибается тонкая талия. Насколько она была ошеломлена, я понял по тому, что ей даже не пришло в голову поинтересоваться, как я собираюсь ее разыскать, чтобы сообщить результаты своих раздумий.



Она оставила после себя еле ощутимый запах дорогих духов, пачку денег, фотографию мужчины и визитку с золотистым логотипом, именем и адресом - надо полагать, того же самого мужчины. На логотипе была медицинская чаша со змеей и названием клиники. Лицо мужчины выглядело симпатичным, его приятная и немного застенчивая улыбка мне понравилась. Хотя я и знал,что нельзя доверять первому впечатлению. Самой располагающей внешностью из тех, кого я встречал за последние годы, обладал жизнерадостный и добродушнейший с виду толстяк , десять лет смертным боем избивавший свою жену и двоих детей и всячески издевавшийся над ними. Его жена - маленькая заплаканная женщина, похожая на запуганного кролика, пришла ко мне после того, как ее благоверный попытался изнасиловать свою двенадцатилетнюю дочь. Бедняжка (я имею в виду жену) неоднократно пыталась сбегать из уютного семейного гнездышка вместе с детьми, но ее супруг, жестко отказывавшийся давать ей развод, всегда находил их, и воссоединение семейства заканчивалось всякий раз более изобретательным и бурным избиением. Словесное воспроизведение его угроз в случае возможного обращения жены в суд или куда-либо еще, привело в трепет даже меня. В данном случае я несколько отступил от обычного схемы своей работы. То есть, я как обычно, сначала приложил все усилия,чтобы убедить маленькую перепуганную женщину отказаться от мысли об убийстве - что оказалось очень легко. Возможно, за годы семейной жизни супруг совсем вышиб из нее способности и желание иметь собственное мнение - а, возможно, эта черта ее характера была одной из причин так долго продолжавшегося домашнего кошмара . Как бы то ни было, уходя из моего кабинета, она уже сама ужасалась мысли, которая привела ее сюда. Я был уверен, что больше никогда в жизни она не решится ни на что подобное, даже если ее муженек сообщит ей об идее заживо колесовать ее на будущие выходные. Я немного подождал - чтобы не возникло мысли о связи ее визита ко мне и последующими событиями. К тому же мне хотелось лично узнать насколько соответствовало рассказанное их реальной семейной жизни. А потом я сделал все, как она хотела - хотела всегда, но осмелилась пожелать это вслух лишь один-единственный раз, переступая порог моего кабинета. Я сделал так,чтобы она больше никогда не увидела своего мужа. И как бы то ни было, я избавил ее от угрызений совести.



Не знаю уж к чему,но я вспомнил это все, размышляя, что же мог натворить этот симпатичный парень с застенчивой улыбкой. Если он был врачом, это открывало широкий простор для разнообразных фантазий. Например, на заднем дворе клиники он мог содержать сарайчик, где разрезал на кусочки белых мышек, а девушка, которая приходила ко мне, очень любила животных. Или он мог неудачно сделать операцию какому-нибудь близкому родственнику девушки. Или просто соблазнил ее и бросил - что, впрочем, не имело никакого отношения к его профессии. А, может, за этой милой улыбкой скрывался маньяк, методично травивший своих пациентов.



Через некоторое время я узнал,что девушку зовут Анна. А мужчина на фотографии - владелец клиники и одновременно практикующий хирург. Судя по отзывам,очень неплохой хирург. И единственная его вина была в том, что он неудачно женился. И еще в том, что он богат, здоров и молод - и, видимо, собирался прожить еще не один десяток лет. А по брачному контракту Анна в случае развода оставалась с тем же, что у нее было до замужества - то есть ни с чем. Наверное, ей это не нравилось. Муж любил ее, баловал, дарил подарки и не стеснял в расходах - и она сумела легко собрать достаточную сумму, чтобы нанять убийцу для него.

Я смотрел на его симпатичное лицо с еле заметной застенчивой улыбкой. Его глаза были серьезными, а между бровей лоб прорезала небольшая морщинка. Я подумал о том, сколько страданий он видел, и скольких людей избавил от них, и сколько жизней спас - до тех пор,пока женщина, которую он любил, не решила убить его. Скорее всего, ей и в голову не могло прийти, что нанятый убийца будет обдумывать моральные аспекты этого дела. Она выбрала меня, потому что я был лучшим. Я не зазнаюсь, я просто обьективен. Мои услуги стоят дорого, но я все делаю в срок, и никто не может похвастаться, что когда-либо слышал жалобы от моих заказчиков. К тому же я никогда не имел никаких неприятностей с законом. Можно сказать, что я вне конкуренции.



И, несмотря на возможно уже сложившееся впечатление на основании моих предудущих рассуждений, я все же никогда не мучаюсь угрызениями совести. Да, иногда меня посещают сомнения, что я все делаю правильно - но не более того. Возможно потому, что такая человеческая черта,как совесть, у меня отсутствует. Не знаю. Во всяком случае, я считаю ее очень неверной и предвзятой мерой мыслей и поступков. Тем более, нет на мой взгляд ничего более глупого и бессмысленного, чем ее угрызения - и сожаления о чем-то, что уже было сделано. Люди не умеют поворачивать назад время, так какой же смысл расстраиваться из-за того,что не способен изменить? Я не мучаюсь угрызениями совести. Я просто пытаюсь сделать все так , как считаю максимально правильным - в данном месте и в данное время. Мне заплатили денег, и я дал согласие. И фотография улыбающегося мужчины лежала передо мной.

2

- Пожалуйста, не палите в меня из той штуки,которую вы носите в сумочке. Вдруг попадете? И, кстати, можно зажечь свет.

Я прищурился, когда она щелкнула выключателем, и мой взгляд уперся в дуло маленького пистолета,который я заметил в ее сумочке еще в прошлый раз. Интересно, зачем ей наемный убийца? Мне показалось,что она сама смогла бы преспокойно застрелить своего мужа. Желание избавиться от лишней возни, сокрытия улик и возможных неприятностей с законом - вот и все причины, по которым она удостоила меня своим посещением. В чем-то мне нравится такой тип людей. Во всяком случае, у них достаточно мужества смотреть самому себе в глаза и не лгать. И достаточно честности не заставлять делать за них грязную и отвратительную работу, на которую они сами не способны. Она была способна на то, для чего нанимала меня. Я увидел это в ее глазах - в этот раз они совершенно не были похожи на жемчужины. Только на пару льдинок.

- Что Вы здесь делаете ? - с такими же льдинками в голосе поинтересовалась она - явно узнавая меня, и не убирая, тем не менее , револьвера.

- Я хочу уточнить кое-что. - я сделал приглашающий жест, предлагая присоединиться ко мне на уютном кожаном диванчике, где я провел последние полчаса. Она хмыкнула, и медленно, все с той же восхищающей меня грацией, опустилась в кресло напротив, не отводя от меня настороженного взгляда и револьверного дула. Сегодня на ней было алое платье - полупрозрачное и нежное,как лепесток розы. Оно струилось и пламенело, и скорее обнажало, чем скрывало тело. Интересно, куда и с кем она ходила в этом платье, пока ее муж взмокал от пота и крови в операционной, пытаясь снова - в который раз? - выиграть для кого-то жизнь вместо смерти ?

- Чтобы потом не было претензий. - пояснил я. Она кивнула в ответ, чуть-чуть расслабившись.



- Итак, Анна, - она никак не отреагировала,когда я назвал ее по имени. Я еще раз отметил, что мне нравится, как она умеет держать себя в руках. - Вы хотели бы навсегда избавиться от своего мужа. И поручаете это сделать мне. Верно? - Я смотрел, как при дыхании движется ее грудь под алым шелком, и как просвечивают под ним наряженные острые соски. И думал, каким приятным должно быть прикосновение к ее гладкой теплой коже под прохладной нежностью шелка. Упругая кожа, гибкая спина, длинные безупречные ноги. Мужчины должны сходить от нее с ума.

- Да. - ее голос был немного раздраженным. - Вы вломились в мой дом, чтобы спросить это?

- И чтобы вернуть это, - я вытащил из кармана пачку денег,и аккуратно выложил ее на стол. И пронаблюдал изумительно мимолетную смену выражений на лице Анны. Изумление, разочарование, гнев, презрение. Последнее задержалось в ее глазах и искривившей губы улыбке.

- Вот как ? - мурлыканье разьяренной кошки.

- Плата будет несколько иной. Если Вы согласитесь. А я советую согласиться, если Вы хотите гарантий. Если Вы наводили справки, у меня не бывает неудач. А,как я понимаю, в данной ситуации, в случае неудачи, Вы теряете достаточно много, Анна. - я произнес ее имя медленно, очень медленно, как будто погладил кошку по гибкой выгнутой спине. Анна вздрогнула, как будто и в самом деле почувствовала это прикосновение. И заметила мой взгляд, ласкающий ее тело.

- Вот как ? - в совершенно прежней интонации повторила она. В ее глазах не было даже намека на безмятежный жемчуг. И на лед. Они были разьяренными. Такой она мне нравилась больше. Этот взгляд обнажал ее, так же, как алое платье. Я подумал, что она должна быть очень страстной в постели - когда позволяет себе это. И необузданной, как дикая кошка.

- Так что ? - уточнил я. Несколько секунд я пытался уловить этот момент в ее глазах - как напрягшейся позе замершего перед прыжком хищника. Она могла вцепиться мне ногтями в лицо, могла благородно дать пощечину, а могла хладнокровно пристрелить из револьвера. И мне хотелось не пропустить момент,когда она примет решение. Как я и надеялся, она не сделала ничего из вышеперчисленного.

- Хорошо. - шерсть на кошачьем загривке еще стоит дыбом, глаза дики, но когти благоразумно спрятались в мягкие лапки. Пока.

- Я понимаю это как согласие с моим предложением ? - иногда я бываю зануден до отвращения.

- Да. Вы всегда таким образом вынуждаете женщин спать с Вами ? - в ее искривленных губах было презрение. Вообще-то следовало сначала задавать подобные вопросы, а потом давать согласие.

- Нет, - я поднялся, протягивая ей руку.

- Где гарантия, что вы потом не солжете мне ?

- А где была гарантия, когда Вы давали мне деньги ?

- Мне говорили, что Вы честный человек.

- Я честен.

Она хмыкнула, позволяя мне взять ее руку и поднимаясь - рядом со мной. Из ее глаз просто лилось презрение. И ярость. Я обнял ее за талию, и почувствовал, как она напряглась под моей рукой. Ее кожа была горячей под прохладным скользким шелком. Тонкая золотистая шея была возле моих губ и я чувствовал запах духов - тот самый,что и прошлый раз. Я подумал, что мог бы действительно провести с ней эту ночь . Длинную и страстную,- из тех, после которых чувствуешь себя усталым и опустошенным. Ночь, которая в темноте кажется бесконечной алмазной россыпью, а в свете дня оказывается ниткой дешевых стекляшек. Ярких, блестящих, острых - больно ранящих руки - и дешевых.

Сейчас можно было зажечь свечи - Аннино тело должно быть прекрасным в их золотистом свете, и медленно-медленно, наслаждаясь каждым прикосновением к нежной коже, развязать эти узкие лямочки платья - и посмотреть, как алый шелк соскользнет к ногам, подобно всплеску пламени. Ее губы должен быть сладки - несмотря на эту презрительную улыбку, изгибающую их сейчас. Я мог бы неторопливо ласкать ее - до тех пор, пока она не стала бы такой же дикой и разьяренной - какой я видел ее минуту назад. И такой же страстной и нежной, какой, возможно, знал ее тот мужчина, которого она хотела убить. А потом я подумал об этом мужчине. Наверное, он дарил ей цветы, и потом долго не мог уснуть ночью, вспоминая ее улыбку и думая о том, как завтра снова увидит ее. Наверное, его руки дрожали от волнения, когда Анна позволила ему в первый раз обнять себя. Наверное, он мог бы умереть за нее - за один взгляд. Потому что он был похож на человека, который умеет так любить . Только так - или не любит совсем. Я иногда встречал таких людей - значительно реже, чем хотелось бы, - и испытывал к ним чувство, очень близкое к благоговению. Возможно, потому, что сам никогда не ощущал ничего подобного. К сожалению, или к счастью - не знаю.

Я думал о том, как он нежно и бережно целовал ее, а она была похожа на драгоценную и очень хрупкую статуэтку на белых простынях. Анна улыбалась и отвечала на его поцелуи - и думала о том, как убить его. Как странно, что он не заметил этого смертельно ледяного холода на дне ее глаз...



Этот парень был единственным и любимым сыном у своей шестидесятилетней матери,которая не могла не него надышаться. Соседские дети и соседский сенбернар обожали его - потому что он никогда не бывал груб или небрежен с ними. У него были друзья - возможно, не самые идеальные из живущих людей - но и не самые скверные. И они бы расстроились, если бы потеряли его. Два десятка спасенных от смерти, любящая мать, полдюжины друзей и соседский сенбернар. А с другой стороны - красивая женщина, желающая ему смерти. Такова была расстановка сил. И я опять подумал о справедливости - и о жестокости, с которой она обычно сопряжена. И о том, как бы все могло сложиться, если бы я не стал вмешиваться.



Как бы то ни было, передумывать было поздно. Потому что пол под нашими ногами уже начинал разваливаться. Я задумчиво смотрел, как в паркете черной змеей выгибается глубокая трещина. Ее узкий бок взламывал светлую плоть дерева, кроша в шепки аккуратные квадратики дубового паркета. Анна вскрикнула, покачнувшись, и я поддержал ее, обняв за плечи - узкие и горячие под скользящим в моих пальцах шелком. Я видел, как испуганно расширяются ее зрачки - так же стремительно, как черная трещина у ее ног.

- Что это ? - порыв ветра, рванувшийся снизу, из раскрывающейся пропасти, перебил крик и заставил ее захлебнуться и закашляться. - Что это ? - крикнула она снова, и я услышал,как сильно дрожит и срывается ее голос. Стены комнаты начали вибрировать, и воздух вокруг нас все громче гудел от напряжения. От этого гула закладывало уши и хотелось кричать от страха - дикого панического ужаса. Кричать до тех пор , пока не оглохнешь от своего собственного голоса - только чтобы не слышать этот сводящий с ума равномерный вой. За изломанным краем паркета, уже возле самых наших ног, плескалась Чернота. Она дрожала, переливалась, шевелилась, и осторожно подползала все ближе, а водовороты внутри нее - в бесконечно далеко падающей вниз глубине - вспыхивали фиолетовым и золотым. Она постепенно сьедала всю комнату, выплескиваясь на стены и уже иногда дотягиваясь до потолка. Люстра наверху судорожно мигала, все чаще выключаясь совсем. Я знал, что это самое скверное - остаться без света, особенно первое время - до тех пор, пока не привыкнешь к темноте. Поэтому я обычно старался сохранить немного света подольше. Но это не всегда зависело от меня. Вообще это все не до конца зависело от меня. Потому что каждый раз это происходило по разному. Однажды Она вывернулась из газовой горелки - в один миг разорвавшейся на сверкающие кусочки раскаленного металла - и, закрутилась вокруг нас гиганской улиткой. Мы попали в самый центр бешенно вертящегося вихря - в самое сердце сошедшего с ума черного ледяного цунами. Правда тогда я был зол - ужасно зол, и моя кожа уже с самого начала начала покрываться жесткой и толстой чешуей - потому что я предполагал, в какое скверное место мы, в конце концов, попадем. Сегодня все было по-другому. Можно сказать, сегодня у меня было лирическое настроение. Как бы то ни было, рядом со мной стояла красивая женщина, и испуг, искажавший ее лицо, даже шел ей - так она казалась более настоящей.

- Что это ? - опять крикнула она, и я восхитился ее настойчивостью.

- Это исполнение Вашего желания, леди, - сказал я, обнимая ее еще крепче, потому что последний квадратик паркета, на котором мы балансировали, только что был сожран вибрирующей под нашими ногами Чернотой. Анна вскрикнула, пытаясь вырваться из моих рук - совершенно зря, по тому что она сразу же потеряла равновесие, и ее нога провалилась вниз - туда, где ее очертания моментально исчезли. Она закричала еще громче - и я ее понимал - прикосновение Черноты почти сразу вызывает онемение. Поэтому я быстро дернул Анну за руку, вытаскивая ее из сумрака,в который она погружалась. Чернота похожа на болото - достаточно оступиться - и она начинает засасывать тебя вовнутрь. Я поднял Анну на руки и почувствовал, как сильно она дрожит всем телом. Туфля с ее левой ноги так и осталась где-то внизу - или уже вверху ? - здесь очень быстро теряешь ориентиры. Анна была легкая, и было очень приятно вот так держать ее, поэтому я немножко помедлил , перед тем,как заговорить:

- Анна, - я почти касался губами маленького теплого уха, потому что чернота вокруг нас уже совсем громко выла и гудела - Мне было бы приятно нести тебя, но так я могу оступиться - и мы уже никогда отсюда не выберемся. Поэтому, я сейчас очень осторожно поставлю тебя на ноги . Слушай внимательно. Не смотри вниз. Всегда, что бы не происходило - со мной или с окружающим - всегда держи меня за руку. И ступай точно по моим следам. Их будет видно. Если ты не будешь делать то, что я говорю, мы можем не выбраться отсюда. Поняла?

Я увидел, как она быстро, судорожно кивнула. Наверное, ее обнадежили мои последние слова. Насчет того, что мы выберемся отсюда. А зря. Никогда ведь не знаешь, будет ли то место, куда попадешь, приятнее того, откуда ты с такими усилиями выбирался. Верно ? То есть, иногда кажется, что хуже того, где ты находишься, не бывает - но это, к сожалению,так часто оказывается заблуждением.

Я поставил ее на ноги, как и обещал - очень медленно и осторожно - растягивая удовольствие от прикосновений к ее совершенному телу. И сожалея о том, что больше никогда ни один мужчина не сможет обнять ее . И почувствовать эту восхитительную гибкость и теплоту. Наверное, это и есть та жестокость, которая неизбежно сопряжена со справедливостью.

- След в след, - напомнил я, крепко беря ее за руку, и сосредоточился на первом шаге. Моя нога, как и следовало ожидать,поднялась с трудом, с чмокающим звуком отклеиваясь от Черноты. Здесь опасно стоять на одном месте - сразу же начинаешь увязать. Чернота вокруг меня яростно взвыла - с визгливой интонацией голодной шавки, у которой прямо из пасти выдернули сахарную кость, и в моей руке сильно вздрогнула ладонь Анны. Следующие шаги были уже полегче - мои ступни не успевали сильно приклеиваться, и я знал, что разноцветные искры, вспыхивающие при каждом моем прикосновении к Черноте, некоторое время хранят контур моих следов. И если успеваешь ступить в них, пока они еще пламенеют, позади нетрудно идти. Я надеялся, что Анна успевает. Чернота выла и ворочалась вокруг нас, и я чувствовал ее физическое сопротивление, давящее мне в грудь и на плечи, как будто я пытался идти сквозь воду на большой глубине. Я слышал, как тяжело и часто дышит Анна за моей спиной, и мне иногда начинало казаться, что я сам задыхаюсь, хотя я и знал, что это было иллюзией. На самом деле здесь не было воздуха - в обычном смысле.

Чернота давила на нас - сжималась вокруг змеиными кольцами, придушивала за горло влажно-мягкими лапами, и лезла - лезла вовнутрь - через страх расширенных зрачков, ослепших от бесконечного мрака, через оглохшие от ее крика и воя уши ; сквозь влажную от пота кожу. Я боялся ее. Даже я. Я всегда боялся проходить сквозь нее - хотя делал это уже тысячи раз. И я представлял, что испытывали те, кого я проводил с собой, ступая по моим пламенеющим следам через этот бесконечный мрак - в первый - и в последний раз.

Чернота замолчала - в один миг, как будто мы, действительно оглохли. И - не то, чтобы посветлела - а словно обрела глубину и обьем - и там, в этой глубине, что-то зашевелилось - как рыбьи тени под днищем лодки. Рыбьи тени, которые устремились к нам, шелестя и переливаясь серебряной чешуей. Анна вскрикнула - и в наступившей тишине и завораживающем шепоте заплескавшихся вокруг теней ее крик был оглушительным.

- Кто это? Кто?

- Они заблудились, - пояснил я, не оборачиваясь и не останавливаясь. – И так и не было решено, куда их следует отвести. Они пытаются найти свою дорогу сами, но, боюсь, что здесь это невозможно.

- А я? Я?! – Аннина влажная ладонь судорожно заскользила в моих пальцах.

- След в след ! - рявкнул я. – Я веду тебя, верно? Не смотри по сторонам. Анна, я постараюсь сделать все, чтобы мы выбрались отсюда. А ты попробуй мне помочь, ладно?

- Как ? - ее голос дрожал и срывался - так же, как и ее шаги за моей спиной.

- Смотри только туда, куда ступаешь. Не оглядывайся. И говори.

- Что..что говорить ?

- Расскажи о себе. Обстановка в самый раз для исповеди - а? Детство, отрочество, все такое. Твоя мать была шлюхой ?

- Что ?! - в ее голосе было изумление и ярость - как бы то ни было, он перестал дрожать. Я усмехнулся. Не очень вежливо, но, по крайней мере, Анна перестала спотыкаться.

- Извини. - сказал я. - Все не так. У тебя была добропорядочная семья. Добропорядочная до тошноты. Ты ни разу не видила, чтобы твои родители поцеловались или обнялись. Временами они добропорядочно ссорились - просто не говорили ни слова между собой по нескольку дней и делали вид, что умеют смотреть сквозь друг друга. И ты начинала подозревать, что они никогда не любили друг друга. И тебя никогда не любили. Да?

- Откуда ты зна... - изумление просто переполняло ее голос - переливалось через край.

- Тебе хотелось сбежать от них - куда угодно. Ты читала книжки, но очень боялась верить, что что-то подобное бывает в жизни. Ты боялась , но хотела верить. И однажды позволила себе влюбиться, да ?

- Да.

- Кто из нас двоих собирался говорить - я или ты ? - поинтересовался я. Чернота вокруг разноцветно и заманчиво переливалась, бледные тени скользили уже совсем близко, заглядывали в наши лица , мигали пустыми глазницами, таяли, и вновь возникали из вибрирующего мрака. И настойчиво шелестели, нашептывали нам в уши. Я был уверен, что Анна их не слышит и не видит - слишком сосредоточенно она молчала за моей спиной. Это было хорошо. Эти твари быстро сводили с ума даже более крепких людей, чем она. Мне бы не хотелось, чтобы она сошла с ума - хотя возможно, для нее так было бы лучше.

- Ну? - поторопил я ее.

- Я любила его. - еле слышно сказала она.

- Ты была таким невинным цветочком. А он тебя растоптал. То есть познакомил с прозой жизни теми способами, которые были ему известны. Могу поспорить, разнообразием это не отличалось, да? Я ищу тебе оправдание, детка, помоги же мне. Ну ! Ты полагала, он понимал, что это все значило для тебя?

- Я не знаю. - она опять начала спотыкаться, и я подумал, что она сейчас расплачется.

- Хорошо. - Я перехватил ее влажную горячую ладошку поудобнее, и мне опять захотелось взять ее на руки. Но я знал, что этого больше делать не стоит. - Твои мечты разбились, как елочные игрушки. Ты чувствовала себя одинокой, несчастной и никому ненужной. Пару лет ты скулила и зализывала шкурку. Потом занималась классификацией пинков и подножек - период, через который проходит всякий взрослеющий молодой человек. Ты научилась огрызаться и выглядеть такой, какой сама себя никогда не чувствовала. А теперь скажи мне, почему, когда человек, который был так похож на того невозможно правильного парня из твоих старых книжек, почему, когда он вытащил тебя из нищеты - и твоего безнадежно неопределенного будущего, - почему ты захотела убить его ?

Я остановился и повернулся к ней - потому что сейчас я хотел видеть ее лицо. Это было глупо, и я сам не мог понять почему - но я волновался. Я боялся ошибиться. Обернуться и увидеть, что все, что я сказал, сделал - и собирался сделать, было неправильным.

Ее лицо было напряженным и испуганным, но в поджатых губах и уверенно смотрящих на меня глазах была ненависть. И, как это не нелепо звучит - спокойствие. Может быть, она поняла,что происходит. Может быть, делала вид, что понимает. Интересно, а что я ожидал увидеть ? Девочку , о которой я только что говорил - растерянную и испуганную девочку, которая не может узнать саму себя ? И я подумал, что уж мне-то не следовало бы напарываться на грабли, о которые все люди увечатся в течение всей жизни с таким унылым постоянством. Эти грабли называются «несоответствие воображаемого и действительного".

- Нет, - торопливо оборвал я начавшееся шевеление ее губ. - Не отвечай. Мне не надо было спрашивать. Может быть,когда-нибудь потом, когда ты захочешь задать этот вопрос - сама себе - и захочешь на него ответить. Когда тебе не надо будет никому лгать.

Я почувствовал, как сильно я устал. Мне захотелось, чтобы этого всего не было. Чтобы я проснулся, и это все оказалось сном. Наверное, ей хотелось того же самого. Проснуться, и оказажется, что она никогда не заходила в мою дверь и не предлагала мне убить своего мужа. Иногда мне жаль, что я так и не научился более вольно обращаться со временем. Хотя, наверное, если бы я умел, я бы этим злоупотреблял. Из времени можно лепить такие чудесные разноцветные и многомерные скульптуры. Радужные лабиринты, из которых нет выхода. Странно, иногда мне кажется, что я сам когда-то давно угодил в один такой...



Она опять закричала, не отводя от меня расширяющихся от ужаса глаз, и я подумал, что я, все-таки, начинаю меняться. Как я не пытался этого избежать. Остается надеяться что на этот раз все будет не слишком серьезно. Я вгляделся и, отправив свой взгляд внутрь ее испуганных зрачков, увидел себя со стороны. Очерченный бледным пламенем силуэт в смыкающихся вокруг сумерках. Я стал выше ростом, но никаких лишних конечностей, хвостов или рогов у меня не выросло. Что уже было хорошо. Мое лицо стало темным - почти таящим в черноте, поэтому багрово сверкающие глаза, наверное, так сильно испугали ее. Скорбная щель рта загибала вниз уголки тонких губ - даже когда я усмехался. Могло быть и хуже - учитывая то, как я почему-то скверно себя почувствовал.

- А теперь - один-единственный раз - не лги мне, Анна. - Я заметил, что мой голос тоже изменился - он рокотал, как сдерживаемый звериный рык - предупреждение перед прыжком. Она поробовала дернуться в сторону, все еще крича, и я положил ей на плечо руку - точнее, уже не совсем руку - длинную узкую ладонь, облитую черной блестящей чешуей, - и осторожно сомкнул вокруг ее плеча все свои семь пальцев. И почувствовал,как сильно она дрожит всем телом. В ее глазах - уже с темной поволокой безумия - метались алые отблески моих глаз. И я подумал, что для нее было бы лучше уже давно сойти с ума. Безумие иногда оказывается одной-единственной дорогой - особенно, когда попадаешь в то место, откуда нет выхода - во всяком случае, разуму. И если это дорога в никуда - то кто будет спорить, что не все дороги ведут туда. Разве что тот, кто никогда не проходил их до конца.

- Чего ты хотела, Анна ? Чего ты действительно хотела ? - я постарался смягчить свой голос - до глухого львиного ворчания. Я подумал, что если она мне солжет, я ничем не смогу ей помочь. Может быть, она это поняла - или почувствовала. И все еще дрожа и клацая зубами от озноба, она ответила - правду:

- Я хотела покоя! - она крикнула это, срывая голос - единственную правду, которую говорила впервые, может быть, за много лет. Я усмехнулся, и чернота вокруг нас взорвалась ослепительными пламенеющими ферверками. Анна кричала и дрожала в моих руках, а я прошептал ей на ухо, перекрывая громовые раскаты беснующейся бури :

- И ты получишь его - там, куда мы идем, - абсолютно то же самое, что однажды сказал одному занятному типу. Он слыл философом и обыкновенно бывал мрачен,и, не умея найти в жизни радость, пытался найти в ней смысл. "Нет в жизни счастья, есть покой и воля" - как-то срифмовал он, и я ответил ему то же, что сказал сейчас Анне. И исполнил обещание. В конце концов, это то, что я делаю - исполняю их желания, верно?

Чернота высыпалась на нас дождем горячих золотых искр - и вывернулась наизнанку, на один миг побледнев молочно-прозрачной пустотой - и почти тотчас же окрасившись алым. Цвета моих глаз. Жесткий горб каменистой земли - цвета крови - вспучился у нас под ногами, и Анна вцепилась в мою руку, с трудом удерживая равновесие. Ядовито-малиновое небо качнулось и застыло над нашими головами - как наконец опущенный на место полог шелкового шатра.

- Уже пришли, - уточнил я.

Три маленьких ржавых солнца цепочкой висели над горизонтом . Наши длинные кривые тени были тройными - и багровыми. На западе - на краю каменистой пустыни, в центре которой мы стояли, бугрились невысокие горы - и в их цвете присутствовал уже оттенок фиолетового.

- Некоторые из этих растений можно есть, - сказал я, кивая на ярко-алый мутант плюща, шевелящийся у моих ног. - Некоторые, возможно, попытаются сьесть тебя сами, но ты от них легко убежишь. Наверное, здесь есть вода. Правда, я не знаю точно, какого она цвета.

- Кто ты ? - по-моему, еще сильнее клацая зубами, спросила Анна и поробовала уклониться от плюща,потянувшегося к ее лодыжке. Вопрос, который следует задавать в начале знакомства, а не в конце. Я усмехнулся.

- Ты больше никогда не увидишь своего мужа, Анна. Я исполнил твое желание, не так ли? - Я подумал, что ее кожа очень красиво светится розовым в свете этих умирающих солнц. И что ее платье подходит к общей цветовой гамме. - Здесь всегда будет восход, - задумчиво сказал я, - или закат - как тебе больше нравится. Если бы эти солнца всходили по-настоящему, тебе приходилось бы каждое утро умирать от ожогов - долго и мучительно. А вечером - насмерть замерзать. Так куда хуже, верно? Потому что у тебя в распоряжении вечность, Анна. Или мера времени, бесконечно близкая к ней. Я не знаю, абсолютно ли это подходит под определение покоя - возможно, если бы я это знал, я сам остался бы в подобном месте. Может быть, когда-нибудь, мне и прийдется это сделать.

Я был уверен, что, во всяком случае,не на этот раз. Потому что я уже давно чувстовал на кончиках лопаток зуд набухающих крыльев.И когда я уже был уверен, что они достаточно выросли, я развернул их, окончательно разрывая остатки своей рубашки. Моя шестикрылая тень заметалась по алой земле. Губы Анны дрожали - уже в беззвучном крике. Я видел, что ей хотелось бежать прочь от меня, но она боялась того, что было вокруг - еще сильнее, чем меня самого. А зря. Я рассмеялся, с восторгом чувствуя, как трепещет воздух, разрезаемый моими огромными кожистыми крыльями. Но мой смех почему-то был грустен. И уже начиная подниматься над землей, я окликнул ее :

- Анна ! - и то, как она на меня смотрела - испуганно и ошеломленно, напомнило мне ту девочку, которую я совсем недавно придумал. - Может быть тебе повезет. Может быть, ты сможешь найти ее - если очень сильно захочешь. Ту девочку которая любила читать книжки. И верила в них. - я сказал последние слова, уже взмывая вверх. Мои крылья сильно и упруго толкали звенящий воздух. Я улыбнулся и подумал, что могу быть счастлив возвращением этого восхитительного ощущения - наверное, самого лучшего в моей жизни - ощущения кончиков крыльев, разрезающих небо.

Анна растерянно смотрела на меня снизу, и багровые отсветы неподвижных солнц и тени от моих крыльев скользили по ее лицу.

Странно, они почти всегда считают, что это моя вина. Странно, потому что я сам не знаю, откуда ОНО берется. Мне хочется думать что, в основном, это происходит только из-за желания - часто неосознанного – мести. И мне хочется верить, что это так, и зло не вырастает само по себе - из гниющих останков человеческих чувств. Мне хочется верить, что зло похоже на теннисный мячик, который люди время от времени отпасовывают друг другу. Тенисный мячик, который я иногда успеваю перехватить в полете - и вернуть туда, где он и должен быть. Только откуда они берутся снова и снова - эти чертовы - простите за двусмысленность - тенннисные мячики, которыми люди так любят играть друг с другом?



Анна оставалась далеко внизу, в центре пламенеющей пустыни, а я поднимался все выше и выше - назад, к черноте, которая так пугала меня. И к моим сомнениям. И я подумал, что у каждого из нас есть свой собственный Ад. И когда-то наступает время, когда приходится остаться в нем навсегда. Чернота тихонько засмеялась в ответ на мои мысли , и зашелестела в моих крыльях, обнимая меня со всех сторон.

И зашептались, заплакали вокруг меня бледные тени тех, заблудившихся. Интересно, понимали они, где оказались? И понимали ли, о чем просили меня, умоляя указать дорогу?

Я взмахнул крыльями, стряхивая прилипшие к ним мазки Черноты и шепоты теней. Обернувшись на миг, краем глаза увидел алую точку, уже почти сьеденную Чернотой и почти потерявшуюся среди тысяч таких же маленьких разноцветных точек. И я подумал, интересно, у кого-нибудь когда-нибудь получалось выбраться из своего Ада?..



© Black&White