Вы слышали, что сказано: "око за око,
зуб за зуб". А Я говорю вам: не
противьтесь злому. Но кто ударит тебя
по правой щеке, обрати к нему и
другую.
Новый Завет

– Н-на! – Кулак тяжко впечатывается в подбородок, разбивая губы в кровь.

– С-сука! – Ребристая подошва ботинка резко бьет в живот, заставляя согнуться.

Больно, очень больно. Он судорожно пытается вдохнуть и не может. "Забьют, гады…" – мелькает тоскливая мысль. Темнота в глазах…

Чьи-то сцепленные в замок руки обрушиваются на голову. Но упасть ему не дают, нет. Избиение продолжается.

– Торгуешь, падаль, а платить не хочешь? Самый умный, да? Ну смотри, смотри… Это – предупреждение. Понял? Мы тебя не наказываем, предупреждаем только. Усек?

Человек безвольной куклой мотается в держащих его руках. Кровь заливает лицо, капает на землю. Тяжелые, крупные капли…

– Слышь, Сват, – вопросительно тянет тот, что справа, – тормозни, он, по ходу, в отключке уже. Вообще ниче не бычит.

Высокий парень в светлом рибоковском костюме оценивающе смотрит на избитого и, удовлетворившись результатом проделанной работы, бросает своим дружкам:

– Ладно, хватит с него, пошли. Только оттащите вон к тому заборчику, чтоб не отсвечивал.

Косой и Кок переглядываются: тащить неохота. Но связываться со Сватом себе дороже. Черт с ним, к забору так к забору.

Наконец дело сделано, и троица удаляется. Человек остается лежать в грязной захламленной подворотне.



Шаги. Неторопливые, спокойные. Кто-то идет. Или это только кажется?

Шум в ушах, цветные пятна перед глазами, соленый вкус крови во рту. Голова просто раскалывается. Резкая, пульсирующая боль в животе. Тошнит.

Шаги. Совсем рядом. Лежащий силится приподнять голову и теряет сознание от боли.

…Тишина. Только что-то шуршит, будто песок сыплется. Сыплется, сыплется, сыплется… Перестал. Тишина и темнота. Чье-то холодное прикосновение…

Человек хрипло стонет, ворочается, открывает глаза и видит склонившееся над ним лицо. Узкое, холеное, с бородкой клинышком и желтыми, смотрящими в упор, холодными глазами. Зрачки у глаз вертикальные.

Это настолько дико, что… Нет, это просто – дико. И красиво. И страшно. И…

Бледные бескровные губы желтоглазого разлепляются и выплевывают всего два слова: "Ты умрешь", сухо, без эмоций, как простую констатацию факта.

Я? умру? Боль раненым тигром ворочается в животе. Я умру… Эти слова никак не укладываются в голове. Они вообще никак не укладываются. Не-е-т. Это неправда! Я не хочу!!!

– А что ты хочешь? – вкрадчиво спрашивает желтоглазый. – Отомстить?

Отомстить… Слово приятно холодит язык. У него острый металлический вкус. Оно красиво и изящно, как спрятанный в рукаве стилет. Да, я хочу… отомстить.

– А душу… душу-то свою бессмертную не пожалеешь за это отдать? – Узкое, холеное лицо близко, совсем близко. Желтые глаза смотрят с жадным интересом, тая искорки чужого далекого смеха.

Душу?.. На губах выступает кровавая пена. Уши снова закладывает. Где-то далеко сыплется песок. Боль возвращается с новой, удвоенной силой, боль и еще – ненависть, чистая и холодная, как ключевая вода. Ну с-суки! ублюдки! Да этими вот руками… каждого… Если б смог.

Желтоглазый торжествующе улыбается, налетевший ниоткуда ветер треплет полы его красного плаща, и бегущая мимо бродячая собака с визгом шарахается прочь…

Я просыпаюсь в холодном поту,
Я просыпаюсь в кошмарном бреду…
Гр. "Nautilus Pompilius"

6 августа, пятница. 12 часов 10 минут.

Солнце…

В окно бьет. Желтое. Яркое. Спать мешает…

Ч-черт. Может быть, шторы занавесить? Нет. Это ж вставать надо, идти… Вставать не хочется. Абсолютно. Хочется спать, веки прямо слипаются, и голова будто чугунная. Где это я вчера так надрался? Не помню… Странно. Всегда вроде все помнил, а сейчас – нет. Как отрезало. И солнце еще это проклятущее, чтоб тебя…

Лежащий на кровати человек переворачивается на другой бок, натягивает одеяло на голову и замирает, скорчившись в какой-то неудобной, немыслимой позе. Глухо звенит телефон…

Человек не реагирует. Никак. Лежит себе и все. Лишь солнечные лучи бессильно тычутся в одеяло. Телефон звенит все настойчивей, требовательней, замолкает на какое-то время и снова звенит. В солнечных лучах пляшут пылинки.

Придется вставать… Хотя бы для того, чтобы отключить эту чертову трещотку. Вчера надо было… Да. Жаль. Или все-таки снять трубку?

Деревянный пол приятно холодит ноги.

– Да.

– Сват? Ну ты че, блин, Сват, а? Десять минут уже звоню. Звоню и звоню, а ты, блин…

– Заткнись, Косой, че те надо? Давай говори быстрей, я спать хочу не могу.

– Ну, в общем… помнишь, позавчера мы торгаша одного…

– Ну.

– Короче, мочканул ты его.

– С чего ты взял?

– Да в газете писали, в уголовной хронике: найден, мол, труп, там-то и там-то. Перестарался ты, понял?

– А че сразу я?

– Так ты же бил.

– А держал кто?

– Так то держал…

– Ну и че? Мочканул и мочканул, че тебе надо-то? – Он растерялся и поспешил скрыть растерянность за цинизмом. – Ты мне для этого позвонил, чтоб сказать?

– Нет. То есть да. То есть… В общем, фиг с ним, конечно, что мочканул (похоже, Косому действительно было пофиг). Только… Снится он мне. И Коку тоже. Одинаково снится, понял?!

В трубке слышно тяжелое, учащенное дыхание. Сват недоуменно хмурится.

– Так ты че, в штанишки что ли наложил вместе с Коком? Страшно, да?

– Страшно, – после некоторого молчания соглашается трубка. – Ты пойми, Сват, он нам одинаково снится. Обоим. Я вчера вообще заснуть не мог. Так, вздремнул немножко, и знаешь, такая дрянь привиделась… Я Коку позвонил. Ну то же самое, понимаешь? Слушай, а тебе ничего такого…

– Нет.

– Нет? – сочится подозрением трубка. – А зачем ты вчера в клубе нажрался как незнай кто? Ты там вообще в отключке валялся. Весь сортир заблевал и в обнимку с унитазом уснул. Помнишь? А потом тебя Сова с Монголом домой отвезли.

– Не помню. Че тебе надо, Косой? Че привязался? Иди и тоже нажрись. И в обнимку с унитазом…

– Нажри-и-ись. Не поможет это. Хуже только. А ты, Сват, – сука! Ну, су-у-ука. Я разве виноват, что ты его замочил? Я спать теперь не могу, мне такое сниться… А это не я! Не я! Это ведь ты! Сам же сказал!

– Дурак ты, Косой! – Сват с такой силой бросил трубку, что она треснула и раскололась.

Идиот! Придурок! Нет, ну надо же… Сниться ему! Погоди, Косой, встречу я тебя, и ты-то точно заблюешь весь сортир. Своими зубами.



9 августа, понедельник. 22 часа 45 минут.

Кухня. Человек за столом сидит. Уставился в одну точку.

На плите посвистывает, исходит паром чайник; дребезжит крышкой. Человек не обращает на это ровно никакого внимания. Сидит, будто в трансе. Еле заметно шевелятся губы.

Наконец поворачивает голову, выключает плиту; встает. Наливает себе чай и идет в зал. Включает телевизор, садится в кресло, смотрит, совершенно автоматически отхлебывая из кружки; бормочет:

– Да нет. Причем здесь это? С каждым ведь может случится. Бывает…

Человеку холодно, и он зябко вздрагивает, вертя в руках еще теплую кружку.

Во всех комнатах горит свет…

Может в клуб пойти или на дискотеку? Развеяться? Нет, не стоит. Не стоит или боишься? Боюсь? Нет. Пока еще нет… Но все же лучше перекантоваться дома. Да, Косому надо звякнуть, узнать, как дела. Давно не виделись.

Трубка, обмотанная синей изолентой, издает противные долгие гудки. Никого нет дома. Ладно, завтра перезвоню.

По "ящику" идут ночные новости. Ночные, блин. Может все-таки на дискотеку?.. На дискотеку? Давай, валяй! – и в памяти услужливо всплывает хриплый, прокуренный голос Серого: "Слыхал, Сват, Кок какой-то бодягой траванулся, в больнице теперь, в коме… Помрет, наверное. У меня, блин, братан так же…"

Человек поднимается с кресла и, мазнув пустым взглядом по телевизору, направляется к шкафчику, долго роется в нем, наконец, находит то, что искал.

Таблетки.

Димедрол.

Человек выключает телевизор, гасит свет, раздевается, ложится в кровать. Ворочается, устраиваясь поудобнее, шепчет: "Ерунда все это. Никакой связи нет. С каждым ведь может…".

Рядом с кроватью на ночном столике лежит упаковка димедрола. Трех таблеток не хватает.



10 августа, вторник. 9 часов 25 минут.

Проснулся, вскочил, тяжело дыша и хватая ртом воздух. Господи! Приснится же такое! Падаешь, падаешь, падаешь… в никуда, в ничто, захлебываясь собственным криком…

Посидел немного, успокаивая галопом несущееся сердце, встал, натянул трико, потащился в ванную, размышляя по дороге, что лучше – принять душ или просто умыться? Душ – оно, конечно, хорошо, но горячей воды наверняка нет. Он не ошибся – горячей воды не было, впрочем, холодной – тоже. Черт!!! В кране противно сипело и булькало.

А в комнате горел свет. Проснувшись, он не обратил на это внимания, а сейчас вот… Свет… м-да… Кажется ночью он тоже просыпался вот так вот: выпучив глаза и раскрыв рот в немом крике. Точно. Просыпался. И выпучив, и раскрыв, и в холодном поту. Вон простыня вся влажная. Что снилось-то? Нет, не вспомнить уже. Но редкостная дрянь, редкостная… И когда это он, Сват, спал при включенном свете? В далеком сопливом детстве спал, боясь Буки, живущего под кроватью. В далеком сопливом… рука потянулась к выключателю – щелк!

Это, наверное, димедрол. Надо было одну таблетку пить, ну, может быть, две, а ты, парень, – лишканул. Лишканул. Хотя с другой стороны… А с другой стороны неплохо бы достать ствол. Да, это точно не помешает. Сейчас позвоним Монголу, Монгол все сделает.

Тишина. Тишина в телефонной трубке. Не работает телефон…

Телефон, телефончик. Мать-перемать! Сломался? Отключили? Очень кстати! Ну просто от души! – как любит говорить Косой. Да, еще ведь и Косому надо позвонить. Скажу ему: привет, Косой. Помнишь, ты спрашивал, не снится ли мне что-нибудь…

Сват с ненавистью покосился на телефонный аппарат и пошел на кухню – ставить чайник. Вода в нем была: вчера вечером вскипятил почти полный.

Часа через два он уже звонил из ближайшего таксофона. Трубку взяла мать Косого.

Оказалось, что Андрей уехал. В деревню. Два дня назад. Зачем? Да кто его знает, сказал, что по делам.

"По делам его воздастся ему", – мрачно подумал Сват и вдруг понял: свалил-то Андрюшенька как раз после того, как Кок… На душе сразу стало втрое поганей, чем прежде. Где-то далеко-далеко, а может, наоборот, близко-близко, раздался первый звоночек опасности…



10 августа, вторник. 22 часа 33 минуты.

Все обойдется. Обязательно обойдется. Как же иначе? А Монгол – молодец. Молодец Монгол. Вот он – ПМ. Приятно оттягивает руку, и четыре запасных обоймы к нему. Посмотрим – кто-кого. Посмотрим…

Человек в кресле улыбается, полуприкрыв глаза. В комнате темно, включен только торшер. Его мягкий свет не в силах разогнать темноту, скопившуюся в углах. Но это уже не важно. Пфф! – человек вытягивает руку с пистолетом. Прочь тени!

И тени послушно шарахаются прочь.



11 августа, среда. 2 часа 16 минут.

Проснулся он оттого, что зазвонил телефон. Рука тут же нащупала пистолет под подушкой.

Но ведь проклятый аппарат сломался еще вчера утром и с тех пор не подавал признаков жизни! Он резко встал, включил свет, прошелся по комнате. Очень ему все это не нравилось. Очень.

Телефон настойчиво звенел, предлагая подойти и снять трубку. Подошел. Снял.

– Жуков Алексей? – осведомился приятный мужской баритон.

– Он самый.

– Привет, значит, от Косого.

– А где он?

– На том свете.

– Что?! – вскинулся было и понял: бесполезно, на том конце положили трубку.

В полном недоумении пошел обратно, спать. И уже засыпая, сообразил: гудков отбоя не было! Только шорох какой-то, будто песок сыпался.



11 августа, среда. 8 часов.

Громко звенит будильник, наглым образом тревожа утренний сон.

Вот сволочь, а! С минуту уже, наверное, трезвонит. И когда у него завод кончится?

Никогда, – звенит будильник. – Давай вставай, раз-два.

Встать что ли? Сам же хотел с утра в клуб забежать, с пацанами встретиться, дела кое-какие обсудить. А то в последние дни сам не свой. Заховался как медведь в берлоге, носа наружу не кажешь. Расклеился, Сват, да? Страшно тебе? Нервишки шалят? Сны снятся? Обдолбался мальчик димедролом и приглючило ему… "Макаров", блин, под подушкой! Тьфу! Все. Хватит. Никакой мистики. Кока, конечно, жаль, но тут все ясно: не хер пить, что попало. А Косой – псих. Ну его к черту! Пусть сидит в своей деревне. Так даже лучше.

Встал. Умылся. Оделся. Позавтракал. Собрался было идти, вышел уже на лестничную площадку, и тут мелькнуло ощущение: что-то забыл. Что? что забыл? Вернулся. Проверил кран на кухне, в ванной, газ. Нет, не то. Что-то другое. Взгляд упал на телефон. Точно! Ночью кто-то звонил. Или приснилось? Или… Подошел, поднял трубку. Тишина. Впрочем, нет. Шуршание какое-то слышно. Похоже на помехи в радиоприемнике или вроде как сыплется что-то. Так приснился ночной разговор или нет? Попробовал позвонить. Ничего не вышло. Конечно, не работает же…

Тут в трубке сухо щелкнуло, и простуженный хриплый голос сказал:

– Тринадцатого, Сват. В пятницу, – помолчал немного и добавил, шмыгая носом: – Скоро уже. Совсем скоро…

Ноги у Свата подогнулись, и он мешком упал в кресло, стоящее рядом с телефонным столиком.

– Ты… т-ты же ум-мер… К-кок… – осекаясь от внезапно накатившего удушья, просипел он.

– Ты тоже, – сообщила трубка.

Тишина. Только что-то шуршит, будто песок сыплется.

Перестал.



12 августа, четверг. 22 часа 55 минут.

Почему? Ну почему?! Да за что же все это, а?!

Человек в кресле слепо глядит перед собой. Мягкий свет торшера не в силах разогнать темноту, скопившуюся в углах комнаты. Но это уже не важно. Ничего не важно, потому что Игорек сказал, что Косой утонул. Десятого августа. Два дня назад. В своей долбаной деревне. Пошел купаться на озеро – и утонул. Озеро-то мелкое… Игорек это самый первый узнал. Конечно, сосед же Косого. Был.

А ночью опять всякая дрянь снилась. Несколько раз просыпался. Сердце в груди – тараном в ворота. Того и гляди выбьет.

Человек обводит комнату настороженным взглядом. Да нет, показалось. Он успокаивается. Замирает. В углах мягко колышется темнота. Ближе. Еще ближе…

– Прочь! – хрипит человек, угрожающе тыча пистолетом. – Прочь! – Ужас плещет в его глазах.

Тени неохотно отступают, готовые, впрочем, в любой момент…

Человеку страшно. Очень страшно. Он боится, что лампочка в торшере мигнет и погаснет. Как погас до этого свет на кухне, в зале, в спальне…

Но еще больше он боится уснуть.



13 августа, пятница. 8 часов 20 минут.

Проснулся как-то сразу, рывком. Открыл глаза: ничего. В комнате светло. Утро. Неярко горит торшер, пистолета в руке нет. Как нет?! А вот так, он криво ухмыльнулся, вот так… Обшарил всю комнату, пистолета, конечно же, не нашел.

Ближе к обеду собрался сходить в магазин: лампочек купить взамен перегоревших, ну и вообще, пожрать чего-нибудь. По пути случилась довольно неприятная история.

Неподалеку от магазина расположилась стайка цыганок, некоторые – с детьми. Одни просили милостыню, другие приставали к прохожим с предложением погадать. Сват, до этого никогда никому не подававший, почему-то остановился и полез в карман, нашаривая мелочь. Мелочи не было, только бумажки. Он выудил первую попавшуюся – пятьдесят рублей. Отдавать полтинник было стремно. Не отдавать, раз уже достал, – еще стремнее. Черт с ним, решил он и бросил купюру. Одна молоденькая цыганка, видимо превратно истолковав эту его щедрость, решила поиметь клиента на полную катушку.

– Ай, молодой, ай, красивый! – Схватила за руку, обворожительно улыбнулась. – Хочешь погадаю? На судьбу, на удачу. Позолоти ручку – всю правду скажу.

Совершенно обалдев, Сват полез в карман за деньгами, предоставив цыганке рассматривать свою ладонь. Что она там углядела – одному Богу известно. Но отшатнулась, отпрянула, бормоча что-то на ромском; страх застыл в больших карих глазах.

Сват дико взглянул на нее: показалось, что она шепчет: "Мертвец, мертвец…". В горле стало шершаво и сухо. Он попятился, почти побежал. Прочь! Прочь отсюда! Скорее!

Когда вышел из магазина, цыганок уже не было. Но он все равно пошел домой другой дорогой, сознательно делая большой крюк. Крюк получился очень уж большим. Он понял это, лишь когда увидел золоченые купола и кресты над ними. "К церкви вышел, – подумалось отстранено. – Далековато однако". Рядом с церковью побирались нищие и убогие. То еще сборище. Впрочем, как и всегда, во все времена. Он некоторое время стоял, раздумывая, потом решительно шагнул к сухонькой старушке, опиравшейся на костыли. Сунул ей ворох бумажек, сказал:

– Поставь за меня свечку.

Старушка удивленно смотрела на кучу денег.

– Или нет. Лучше две поставь. Что останется – себе возьми, – он развернулся и пошел прочь.

– За что ставить-то, сынок? Во здравие или за упокой? – догнал его запоздавший вопрос.

Он оглянулся, подумал, покачался с пятки на носок. Усмехнулся невесело:

– За упокой. За упокой раба Божьего Алексея.

– А вторую? – продолжала допытываться старушка.

– И вторую – тоже. Не знаю, как его звали, но ты поставь, слышишь? Просто – поставь…



13 августа, пятница. 19 часов 12 минут.

– Давай вечером с тобой встретимся, будем опиум курить-рить-рить, – пела группа "Агата Кристи" по телевизору. – Давай вечером умрем весело…

Зазвонил телефон.

– …по-китайски говорить-рить-рить.

– Да, – буркнул Сват, снимая трубку.

– Привет, Сват, – услышал он голос Косого. – Как оно? Нормально, да? Ниче не снится? – Косой захихикал. – Я тут вроде того, помер маленько.Но ты не боись…

Телефон с грохотом ударился в стену. Разбился. Пластмассовое крошево на полу.

– Су-ка… – только и прошептал бледный до синевы Сват.

Он сидел в кресле и, прихлебывая горячий чай, смотрел какую-то тупую американскую комедию. Настолько тупую, что временами было действительно смешно. Фильм прервался рекламным блоком. Рекламщики настойчиво советовали есть "сникерс", чистить зубы пастой "бленд-а-мед", пользоваться новыми супердышащими подгузниками "хаггис" и черте-чем еще. Внизу экрана неторопливо ползла "бегущая строка": местная городская реклама и объявления. ООО "Квант" сообщало о прекращении своей деятельности и согласно было рассмотреть все претензии в течение месяца; торговый дом "Алан" предлагал двадцатипроцентную скидку при покупке мебели на сумму свыше 15 т.р.; некто Влад поздравлял дорогую Светочку с Днем Рождения, а гражданин Рахимов А. Р. за приличное вознаграждение просил вернуть утерянную барсетку с документами.

Сват терпеливо ждал продолжения фильма: реклама его нисколько не раздражала. Тут в "бегущей строке" появилось еще одно объявление: "Пятница, тринадцатое. Не забыл, Сват? Сегодня, уже сегодня". Он поперхнулся чаем, закашлялся, из глаз брызнули слезы. Подбежал к телевизору, вырвал шнур из розетки, в комнате сразу же стало тихо.

– Пугаете, гады? – прошипел он, стиснув зубы. – Хотите, чтоб у меня крыша поехала? А вот … вам! Знаю я, как это называется. Доведение до самоубийства – вот как! Все ведь подстроить можно: и чтоб телефон не работал, и голоса, и цыганок этих!.. Коку, значит, – отраву в водку, Косого – утопили. А теперь ждете, чтоб я сам себе вены порезал?! Не-ет. То спасибо, товарищи дорогие, обожду я. А что разная дрянь мерещится, так не оттого, что с катушек съезжаю. Всякие ведь препараты есть. Некоторые и распылять можно… – говорил и сам себе не верил. Но все равно стало чуточку легче.

– Сегодня, уже сегодня, – он раздраженно пнул осколки телефонного аппарата и упрямо повторил: – … вам! …!!! – Скрутил зачем-то фигу и потыкал ей в сторону телевизора. Получилось неубедительно. Глупо как-то получилось. Совсем уж по инерции пробормотал: – Да я вас на британский флаг… как Тузик тряпку… – повернулся и пошел на кухню.

За его спиной, на темном экране выключенного телевизора проступила и тут же стала оплывать багрово-красная, с бурыми потеками, надпись: "Сегодня".

Но он этого не увидел.



13 августа, пятница. 22 часа 30 минут.

Спать лег рано. Долго ворочался: сон не шел. Думалось об одном и том же: сегодня… Господи, нет! Не-е-ет!!! "Да, – шепнули тени, качнувшись на стене. – Да-а". Комнату залил зеленый мертвенный свет, загустел, сделавшись вязким, как кисель, треснул вдруг белесыми стеклистыми нитями. Паутина. И паук в центре – черная фигура в балахоне. Медленные, плавные движения. Он словно продирался сюда, в эту комнату, из далекого далека. Сквозь бесконечную толщу пространства и времени. Ближе. Ближе…

Сват дико заорал и проснулся. Его била дрожь, на лбу выступили крупные капли пота. Прошлепав на кухню, он долго пил воду из чайника, захлебывался, снова пил. Напряжение понемногу отпускало. Очень хотелось, чтобы поскорее настало утро.

Не спалось. Совсем. Он вздрагивал от каждого скрипа и шороха, всякий раз ощущая ледяной ком в животе – свой страх. Черные тени копошились в углах, темнота наваливалась свинцовой плитой, душила, сковывала. Он чувствовал себя одиноким огоньком свечи во мраке. Дунь – погаснет.

Что-то стукнуло о стекло, заскреблось, зацарапалось, и Сват, не выдержав, метнулся к выключателю. Щелк! – лампочка под потолком ярко вспыхивает, являя взгляду пустую комнату. Слабость в ногах, шум в голове и еще – страх, дикий, отчаянный, потому что надо подойти к окну и посмотреть. Посмотреть что там.

До боли закусив губу, он резко раздвинул шторы: никого. Никого и ничего. Приложился лбом к холодному стеклу. Постоял так с минуту, вглядываясь в черноту ночи. Пусто. Лишь кое-где горят редкие окна, и такие же редкие огни фонарей далеко внизу.

Это все тени. Да, тени. Стоит только включить свет, и они исчезают. Повинуясь неотчетливому желанию, он распахнул окно. В комнату ворвался прохладный свежий ветерок. Колыхнул шторы, взъерошил волосы на голове. Сват взглянул на часы: без десяти двенадцать. Десять минут… осталось. Ему вдруг сделалось все равно. Накинув рубашку, он взгромоздился с ногами на подоконник.

Сидел, глядя в небо. Ни звезд, ни луны. Тучи, серые клочья облаков. Жаль… В зале что-то с грохотом упало и разбилось. Он вздрогнул от неожиданности.

Это все тени. Тени, тени, тени… мать!!! Так-перетак! В Бога, душу!..

Свет за спиной мигнул и погас…



14 августа, суббота. 19 часов 40 минут.

Телепередача "Досье 02". Выборочно.

– …крупное ДТП на площади Свободы. Водитель "Волги", будучи в нетрезвом состоянии, не справился с управлением и вылетел на встречную полосу, столкнувшись с "Ладой" десятой модели. "Камаз"-рефрижератор, ехавший вслед за "Ладой", стараясь избежать столкновения…

– …августа в подвале дома номер два по улице Северная был обнаружен труп мужчины с огнестрельными ранениями в области груди и живота. На месте происшествия также найдены…

– …улице Космонавтов, дом пятьдесят один, вызванный жильцами наряд милиции… установлена личность погибшего: Жуков Алексей, двадцать пять лет, безработный. Покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры…

– Неплохо, да? – Человек в красном плаще тихо смеется. (Чужой смех, холодный; колючий. Смех, похожий на снег.) – А ты парень с фантазией. Ну ладно, к делу. Итак, ты желаешь смерти этих троих, а я взамен получаю твою душу. Я правильно понял? (Жадное ожидание в голосе: проскальзывает.)

Нет… Кровь пузырится на губах. Я… передумал.

– Дурак! – Злоба на миг искажает красивые черты лица (растерянность: почему?). – Ты уже не можешь передумать! Твое согласие – пустая формальность. Все определено. Ну, соглашайся!

– Нет… – говорить трудно, очень трудно. Больно. Звонкие молоточки в ушах…

– Глупый человечишка! Твоя душа уже в аду! Ты будешь мучиться тысячи лет просто так! (Стужа: февральская, лютая; весны не будет.) Соглашайся!!!

– Нет! А ты… ты сгинь! Изыди, Сатана!!!



© Артем Белоглазов