Дункан задумался над своей проблемой, которая была для него очень неприятна.

Таких проблем у него еще не бывало, потому что он по своей натуре не следовал курсу, ведущему к ним. Всю жизнь он был искренен и правдив, говорил только то, что действительно думал, не утаивал правды, не говорил лжи. А то, что он сделал сейчас, было хуже, чем ложь. Это было бесчестно.

Амулет не принадлежал ему. Он принадлежал Диане, и все фибры души Дункана кричали, что он должен вернуть талисман ей. А он, Дункан, ничего не сказал о том, что талисман у него, и, глядя на него, члены его отряда тоже ничего не сказали.

Кутберт говорил, что талисман почти не имеет силы. Однако Вольферт, прапрадед Дианы, предпочел быть изгнанным с конгресса колдунов, но не признать талисман бессильным.

Именно из-за навязчивого чувства, почти уверенности в потенциальной мощи талисмана Дункан и сделал то, что сделал.

Даже если в талисмане есть какая-нибудь сила, дающая минимальную защиту, он нужнее Дункану, чем кому-либо другому, не для себя, конечно, а ради манускрипта. Дункан должен доставить рукопись в Оксенофорд, и нет ничего, что могло бы помочь ему в этом деле.

Не ради себя он стал бесчестным. Там, в Стендиш Хаузе, его преосвященство говорил, что в этом манускрипте заложена величайшая - и, может быть, единственная надежда человечества. Если это правда, а Дункан в этом не сомневался, тогда бесчестие - небольшая цена за то, что записи неизвестного последователя Иисуса будут переданы в руки ученого.

Но все-таки Дункану было неприятно. Он чувствовал себя замаранным грязью обмана, укрывательства, воровства.

Правильно ли он поступил? Граница между правильным и неправильным была затенена, запятнана, и он не видел ее. Он всегда инстинктивно знал, что правильно, а что - нет, и все было чисто и отчетливо видно. Но тогда он имел дело с простыми решениями, не имевшими осложняющих обстоятельств, а здесь они были.

Он сидел внизу каменной лестницы, ведущей к дверям замка. Перед ним расстилалась зелень парка. Вокруг были каменные скамьи, фонтаны, розовые кусты, цветущие клумбы, деревья с пышными кронами.

"Красивое место, - подумал Дункан, - но не природной, а искусственной красотой, созданной не обычными людьми, как в других замках и парках, а колдовством конгресса знающих и умелых." Здесь был мир и покой, какие, казалось бы, не свойственны колдовству. Впрочем, почему?

Ведь колдуны не обязательно должны быть злыми, хотя бывали такие, что поворачивали свои знания во зло. "Искушение делать зло, - думал Дункан, - всегда преследовало людей, обладавших такой большой силой, однако зло не было им присуще. Лишь очень немногие поворачивали ко злу. Может, колдунов считали злыми только из-за их громадных знаний. Люди, как правило, смотрят с подозрением и недоверием на тех, кто имеет великую силу и знание, на все то, чего не понимают, а знания колдунов были, конечно, за пределами понимания остального человечества."

У ограды из стоячих камней Конрад играл с Тайни, бросая палку, и Тайни с восторгом бежал за ней и приносил обратно.

Это как-то даже не вязалось с характером боевого пса. Дэниел и Бьюти стояли в стороне и наблюдали за игрой. Дункану казалось, что Дэниел смотрит неодобрительно, а Бьюти вроде и сама охотно побежала бы за палкой, если бы Конрад играл с нею.

Недалеко от Дэниела и Бьюти лежал грифон, по кошачьи обернув вокруг тела длинный шиповатый хвост и подняв голову.

Дункан услышал шорох позади и оглянулся. С лестницы спускалась Диана, но какая Диана! На ней было тонкое облегающее платье до пят, с поясом. Ее огненные волосы резко выделялись на светло-зеленой ткани.

Дункан вскочил.

- Миледи, вы прекрасны и очаровательны.

Она улыбнулась.

- Благодарю вас, сэр. Кто, я вас спрашиваю, может быть красив в кожаных штанах?

- Даже в них вы излучали очарование. Но в этом платье... У меня нет слов.

- Не часто бывает, чтобы я одевалась таким образом или имела причины для этого. Но раз в доме гости...

Она села на ступеньку, и он сел рядом с ней.

- Я смотрел, как Конрад играет с Тайни.

- Они хорошая пара. Вы давно их знаете?

- С Конрадом мы неразлучны с детства, а Тайни я знал щеночком, когда он был в самом деле крошкой.

- Мэг на кухне, - сказала Диана, - готовит свиные ножки с кислой капустой. Она говорит, что много лет не ела этого блюда. Понравится ли вам?

- Конечно. А что отшельник? Я весь день не видел его.

-Он ошалел. Стоит, опершись о посох, и смотрит в пространство. Беспокойный человек.

- Одурманенный. Неуверенный в себе, раздираемый вопросами. Он сам не знает, что ему нужно. Много лет он пытался различными способами стать святым, теперь решил стать солдатом господа, а эта профессия нелегка для него.

- Бедняга, - вздохнула Диана. - Сам по себе он очень хороший человек, но не показывает этого. А как насчет Кутберта? Понравился он вам?

- Исключительно. Только иной раз его трудно понять, трудно следить за его мыслью.

- Он одряхлел, и его разум тоже.

Дункан с удивлением взглянул на нее.

- Вы так думаете?

- Разве вы не видите? Острый блестящий разум его отупел от возраста и болезней. Он не может довести до конца свою мысль и иной раз бывает нелогичным. Я слежу, чтобы он не повредил самому себе.

- Похоже, что он чем-то расстроен.

- Он последний из длинной цепи, которая держалась столетиями. Все уже умерли, кроме него. Они пытались сохранить конгресс, набрав молодых учеников, но ничего не получилось. Здесь было мало сколько-нибудь известных колдунов. Не каждый может им быть. Нужна способность глубоко погружаться в тайные знания и работать с ними. Возможно, и еще что-то. Инстинкт колдовства, наверное. Особая направленность. С таким складом ума во всем мире наберется лишь горсточка людей.

- А как насчет вас?

Она покачала головой.

- Женщины редко могут заниматься колдовством. Не тот склад ума, наверное. Мозг мужчины, возможно, сформирован и наведен чуточку в другом направлении, чем женский. Я, конечно, старалась, и они позволяли мне это, потому что они хоть и выгнали Вольферта, но питали глубокое уважение к нему. Он был самым знающим колдуном среди них. Я ухватывала некоторые концепции, могла выполнять кое-какую мелкую магию, комбинировать простые манипуляции, но я не создана для колдовства. Они мне этого не говорили. Со временем сказали бы, но я поняла и сама, без их слов, что никогда не пойду дальше жалкой ученицы. А для несостоявшихся учеников во всем мире нет крова.

- Но вы живете в колдовском замке.

- Из милости. Из искренной и сердечной милости. Потому что я из рода Вольферта. Когда мои родители умерли от чумы, пролетевшей по сельской местности, Кутберт в первый и единственный раз вышел из замка и взял меня как потомка своего лучшего друга, которого, как я теперь знаю, в то время уже не было в живых. Все это мне потом рассказал Кутберт, потому что тогда я была слишком мала, чтобы что-нибудь помнить. Он привез меня сюда. Я любила их всех и пыталась научиться их мастерству, но не смогла. Они не только взяли меня сюда и заботились обо мне, но и отдали мне старого Хуберта, грифона, который принадлежал Вольферту. Мой прадед оставил его здесь, поскольку не мог взять с собой.

- Настанет день, когда Кутберт умрет, - тихо сказал Дункан. - Что будет тогда с вами? Вы так и останетесь здесь?

- Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. Без Кутберта мне здесь будет очень одиноко. Не знаю, что я буду делать. Для меня нет места в мире, я не привыкла к миру и не знаю, что мне в нем делать. И я не смогу долго скрывать, что во мне кровь колдунов, и боюсь, что внешний мир не будет дружелюбен ко мне, когда узнает, кто я.

- Да, мир бывает жестоким, - согласился Дункан. - Хотел бы я сказать обратное, но не могу.

Она наклонилась к нему и быстро поцеловала его щеку.

- Мир может быть и добрым. Вот вы были добры ко мне. Вы с таким чувством говорили о моих проблемах.

- Спасибо, миледи, - серьезно сказал Дункан, - за ваши слова и за поцелуй. Он был очень милым.

- Вы смеетесь надо мной!

- Ничуть, Диана. Искренняя благодарность за то, чего я вовсе не заслужил.

- Кутберт выразил желание увидеть вас, - сказала она, переводя разговор в другое русло.

- Только поскорее. Мы слишком задержались здесь. Нам надо продолжать путь.

Она почему-то заволновалась.

- Зачем так скоро? Отдохните несколько дней. У вас были нелегкие минуты, вам нужен отдых.

- Нас и так задерживали многие неприятности, а мы должны добраться до Оксенфорда.

- Оксенфорд подождет.

- Простите, миледи, но я думаю иначе.

Она быстро встала.

- Надо посмотреть, как там Кутберт. Его нельзя надолго оставлять одного.

- Я пойду с вами. Вы говорили, что он хотел меня видеть.

- Не сейчас. Я позову вас, когда он будет готов встретиться с вами.

ДАЛЬШЕ >>>