Сакральная фантастика состоялась. Думается, что на пятом выпуске ежегодника дискуссию по этому вопросу можно считать закрытой. При всем уважении к критикам данного факта как такового, направление существует. Границы его со всей четкостью очерчены в послесловиях к предыдущим сборникам, а также в целом ряде статей. Можно спорить об удачности или неудачности отдельных словесных оборотов в этих определениях. Не мы, может быть, и первые. Но, так или иначе, именно сейчас и именно здесь нашлись люди, взявшиеся создавать мистическую «литературу чуда» как ясную альтернативу буйному многообразию литературы «меча и магии».

«Все позволено, но не все разрешено». И для любого творца литературного «вторичного мира» рано или поздно встает вопрос — что разрешать в своем. Неудивительно, что и внутри сложившегося потока «сакрально-фантастической» литературы выделяются разные подходы. Мистика может быть разной. В одном из прежних послесловий Дмитрия Володихина речь шла и об этом. Там говорилось, что «существуют два вида сакральной фантастики: один из них можно условно назвать „фаворским", и он строится на использовании христианской мистики; другой... точнее будет назвать „пестрым". Любая другая мистика, не связанная с христианством, попадает сюда». Можно рассуждать — и, наверное, справедливо — о зыбкости жестких определений и разграничений. Каждый человек — тем более человек творческий — неповторим. Но для того, кто верит в Бога, естественно искать и выделять в литературном потоке произведения, так или иначе откликающиеся на эту веру. Теоцентричные, если использовать выражение Виталия Каплана.

В разноликости западной фэнтези найдется, как ни странно, очень немного произведений, попадающих в эту категорию. Миры фэнтези пестрят богами и божками. Но авторов, для которых есть (хотя бы за горизонтом действия) Бог, и это Единый Бог Библии, Благой и Творящий, можно пересчитать по пальцам. Конечно, английские «Инклинги», которые уже стали словарными образцами «христианской фэнтези». И то — Джон Толкин и Клайв Льюис, а уже Чарльз Уильямс — с большими натяжками (мало кто сочтет христианской вещью, например, насыщенные оккультной символикой «Старшие Арканы»). Из современных заокеанских саготворцев сюда стоить причислить, пожалуй, Роберта Джордана. Со значительными усилиями можно добавить Тэда Уильямса и Гая Кэя. И все. Остальное — простор от антитеизма Урсулы ле Гуин или Майкла Муркока до эзотерических мифологий Дэвида Эддингса или Кэтрин Кертц. Последнее, кстати, на чей-то взгляд и в известном смысле тоже «теоцентрично», попадая уже на грань поля, осваиваемого сакральной фантастикой, — в «пестрый» разряд.

В чем разгадка? Помимо банальных (не значит — неверных) ответов про «ихнее загнивание», следует сказать еще об одном. Для того, чтобы ввести в свой «вторичный мир» Высшую Реальность, требуются, очевидно, смелость и ответственность. Дай Бог сил и разума всем нам ступать и не оступаться. Конечно, мы дети своего безумного века — пока еще, слава Небесам, не переросшего в «Новый Век», Этот век нам диктует, подсказывает и в жизни, и в творчестве рецепты и ходы, подчас далекие от того, во что мы действительно верим. Но все же находятся люди, осмеливающиеся творить во славу не только свою, осмеливающиеся с упованием на Милость даровать плоды своего труда. Может быть, это и есть «страх ниже любви»? И может быть, силой этой ввысь устремленной и вечно взаимной любви когда-нибудь то, что мы творим, — сакральная «теоцентричная» фантастика — действительно заслужит имя фаворской?