В рукописях таких сцен религиозного обращения было больше. В черновиках остался единственный персонаж романа, которого можно было бы назвать положительным. Как ни странно, этим единственным положительным персонажем оказывался Никанор Босой. Его грехи не переезжали человеческие судьбы. Он взяточник, а не людоед, не доносчик и не палач. Его покаяние осталось уникальным в романе по своей глубине и необратимости.

Вот как это было в черновиках:

"Шатаясь, с мертвыми глазами, налитыми темной кровью, Никанор Иванович Босой, член кружка "Безбожник", положил на себя крестное знамение и прохрипел: - Никогда валюты в руках не держал, товарищи, Богом клянусь!"… С того момента, как Никанора Ивановича Босого взяли под руки и вывели ворота, он не сомневался в том, что его ведут в тюрьму. И странное, никогда еще в жизни не испытанное им чувство охватило его. Никанор Иванович глянул на раскаленное солнцу над Садовой улицей и вдруг сообразил, что прежняя его жизнь кончена, а начинается новая. Какова она будет, Никанор Иванович не знал, да и не очень опасался, что ему угрожает что-нибудь страшное. Но Никанор Иванович неожиданно понял, что человек после тюрьмы не то что становится новым человеком, но даже как бы обязан им стать. Как будто внезапно макнули Никанора Ивановича в котел, вынули и стал новый Никанор Иванович на прежнего совершенно не похожий".

В более ранних черновиках (1928-31 гг.) этот же персонаж говорит тем, кто его арестовывает: "- Я пострадать хочу… Христом-Богом клянусь. - Что это вы, партийный, а все время Бога упоминаете? Веруете? - А в Бога Господа верую. Верую с сего 10 июня и во диавола… Полон я скверны был, людей и Бога обманывал, но с ложью не дорогами ходишь. А потом и споткнешься. В тюрьму сяду с фактическим наслаждением".

В 1933 году Булгаков (после ареста некоторых вхожих в его дом людей) удалил из романа следующие слова, свидетельствовавшие о том, что Босой перестал быть комическим персонажем: "Вовсе не потому, что москвич Босой знал эти места, был наслышан о них, нет, просто иным каким-то способом, кожей, что ли, Босой понял, что его ведут для того, чтобы совершить с ним самое ужасное, что могут совершить с человеком, - лишить свободы". Кстати, эта фраза о "кожном знании" объясняет фамилию персонажа -"Босой"...

Оголенная кожа, связанная, правда, уже не со знанием, а с верой, равно как и готовность страданием искупить свое неверие были в булгаковских черновиках упомянуты и в связи с реакцией Ивана Бездомного на нечисть. В окончательном варианте романа сказано: "Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру" (гл. 4). "Он был бос, к груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу" (гл. 5).

В редакции романа 1928 года об этой иконке сказано больше. Она приколота к голому тела Ивана, причем Иван поясняет, что это его добровольное мученичество: надо "кровушку пустить", чтобы искупить свое кощунство - "Я Господа нашего Христа истоптал сапожищами".

Затем эту слишком яркую черту Булгаков будет смягчать. В варианте 1937 года икона названа по имени: это икона Христа. Причем Иван поясняет: "без нее его (Воланда) не поймаешь". Икона по прежнему приколота к груди Ивана, но мотив этой боли уже вполне посюсторонний: чтобы свободной рукой легче было задерживать преступников.

Однако, и в этом варианте Иван, войдя в писательский ресторан, переходит на церковную лексику: "Здорово, братья" (совсем скоро об этом слове вспомнит и Сталин - в катастрофическом июле 1941 года он поразит советскую страну своим непартийным обращением: "Братья и сёстры!").

Кстати, Иван именно в минуту своего религиозного обращения ведет себя отнюдь не как Иешуа (значит, и обращен он был не в "евангелие Воланда"): "Товарищ Понырев! Помилуйте! - ответило лицо. - Нет! Уж кого-кого, а тебя-то я не помилую, - с тихой ненавистью сказал Иван и, неожиданно размахнувшись, ударил по уху это лицо". Лицо, кстати, было "ласковое мясистое, бритое и упитанное, в роговых очках", которых оно лишилось "исключительно за свою страсть к произнесению умиротворящих речей". Это лицо предлагает "возьмите покой", а получает "лицо по морде".

Впрочем, Иван не ищет Бога, а лишь так - ситуативно использует. Оттого уже после первых же процедур в психлечебнице он говорит: "Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... - тут он закрыл глаза". В "Князе тьмы": "интересно мне теперь только одно: что было с Понтием Пилатом". Христос Ивану не интересен. В "Князе тьмы" Иван еще просит выдать ему Евангелие ("хочу проверить, правду ли он говорил" ), но в "Мастере и Маргарите" этой детали уже нет. Оттого и окажется он в эпилоге "красным профессором". Так что обращение Ивана было временным. Но - было.

Эти религиозные обращения иногда кажутся карикатурными. Во всяком случае они должны казаться таковыми цензорам. Но слишком серьезные слова и мысли Булгаков вкладывает в эти эпизоды, и паяцы становятся чем-то живым и серьезным. Они как юродивые получают право вслух сказать то, чего говорить вообще-то нельзя…

Вот вполне пошленький певец "колхозного счастья" писатель Пончик говорит в булгаковской пьесе "Адам и Ева" (1931 г.): "Пончик (в безумии). Самое главное - сохранить ум и не думать и не ломать голову над тем, почему я остался жить один. Господи! Господи! (Крестится.) Прости меня за то, что я сотрудничал в "Безбожнике". Прости, дорогой Господи! Перед людьми я мог бы отпереться, так как подписывался псевдонимом, но тебе не совру - это был именно я! Я сотрудничал в "Безбожнике" по легкомыслию. Скажу тебе одному, Господи, что я верующий человек до мозга костей и ненавижу коммунизм. И даю тебе обещание перед лицом мертвых, если ты научишь меня, как уйти из города и сохранить жизнь, - я... (Вынимает рукопись.) Матерь Божия, но на колхозы ты не в претензии?.. Ну что особенного? Ну, мужики были порознь, ну, а теперь будут вместе. Какая разница, Господи? Не пропадут они, окаянные! Воззри, о Господи, на погибающего раба твоего Пончика-Непобеду, спаси его! Я православный. Господи, и дед мой служил в консистории. (Поднимается с колен.) Что ж это со мной? я кажется, свихнулся со страху, признаюсь в этом. (Вскрикивает.) Не сводите меня с ума! Чего я ищу? Хоть бы один человек, который научил бы... Это коммунистическое упрямство... Тупейшая уверенность в том, что СССР победит… Слушай! Был СССР и перестал быть. Мертвое пространство загорожено, и написано: "Чума. Вход воспрещается". Вот к чему привело столкновение с культурой… Будь он проклят, коммунизм!".

Конечно, такая пьеса не была ни поставлена, ни опубликована при жизни Булгакова. Булгаков и не боролся за ее постановку. А вот свой роман он хотел видеть опубликованным. И поэтому столь откровенные религиозные обращения в окончательно-цензурный текст Булгаков не включил. Но некоторые намеки на ту силу, которая может противостоять Воланду эффективнее, чем "мотоциклы с пулеметами", все же остались.

Теперь вернемся к Ивану Бездомному.

Мне искренне жаль школьных учителей, которые вынуждены преподавать по учебникам литературы, авторы коих испытывают очевидные затруднения с умением понимать читаемое. Авторам литучебников отчего-то хочется видеть в Иване Бездомном положительного героя. Наверно, сказывается в них собственная тоска по профессорскому званию, вот и благоговеют они перед этим титулом, с коим в эпилоге романа предстает Бездомный.

"Одни герои нашли подлинные нравственные ценности (Иван Бездомный обретает дом и - что символично - становится профессором истории,.. серьезным ученым). "Подлинным героем становится Иван Понырев (бывший поэт Бездомный), сумевший вырваться из-под губительного влияния Берлиоза и вновь обретший свой Дом - Родину и ставший профессором истории".

Да неужели получение от советской власти квартиры и профессорского звания достаточно для того, чтобы считаться положительным героем (да еще в глазах Булгакова)!

Вот рассказ Булгакова о карьере Понырева: "человек лет тридцати или тридцати с лишним. Это - сотрудник института истории и философии, профессор...".

Сначала - о возрасте. Прощание с Берлиозом происходит, когда Ивану было 23 года. Значит, он родился в канун Мировой войны, в школу до революции пойти не успел. Школьный его возраст приходился на годы революции, гражданской войны и разрухи. Все его образование - начально-советское (в смысле образование начальных лет соввласти, когда советская система образования еще не сложилась, а классическая система была уже разрушена).

Что с историей Иванушка был знаком плохо, показывает то, что вполне расхожие речи Берлиоза про древних богов и их взаимное сходство Иван слушает как совершеннейшее откровение. ("Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью").

Он не читал Евангелия и впервые пробует это делать в психбольнице, чтобы сравнить рассказ Воланда: "Несмотря на то, что Иван был малограмотным человеком, он догадался, где нужно искать сведений о Пилате…".

"Про композитора Берлиоза он не слыхал".

С "Фаустом" (будь то Гете, будь то Гуно) не знаком: "Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы "Фауст" не слыхали? Иван почему-то страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом что-то начал бормотать про какую-то поездку в санаторий в Ялту...".

"Илиаду", цитируемую Воландом, он также не узнает и не понимает.

И раз уж он был намерен Канта послать в Соловки, то ничего Иванушка не знал ни о времени жизни Канта, ни о его национальности, ни о его философии.

Если в эпилоге Ивану 30 - значит, прошло всего семь лет. За семь лет пройти путь от "малограмотного" поэта-атеиста до профессора - это из области тех чудес, которые могли иметь место только в ненавистной Булгакову Советской России.

Столь стремительную карьеру в гуманитарных науках делали товарищи, доказавшие свою исключительную преданность линии партии. Для историка такая стремительная карьера невозможна. А вот для идеолога-философа в те годы она была весьма вероятна. Нет, не историк профессор Понырев, а философ. "Красный профессор", "выдвиженец". И раз он философ столь успешный, карьерный, то, значит, философ-сталинец, то есть воинствующий атеист.

Да, он обрел свой дом. Точнее - советская власть ему дала квартиру. Наверно, было за что.

Предал, предал профессор Понырев ту свою ночь прозрения и покаяния. Отрекся от бумажной иконки с ликом Христа - даже зная правду о Воланде... Он предпочел предать свой же собственный опыт и поверить легкому, удобному официальному мифу: "Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился". Он свою-то историю не понял и исказил - так что не стоит восхищаться его якобы "серьезными учеными трудами". Неужели не чувствуете вы издевательской булгаковской интонации - "Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает"?

Это - "новый Иван" (вспомним главу "Раздвоение Ивана"). Его не печалят такие мелочи, как убийства людей. "Важное, в самом деле, происшествие - редактора журнала задавило!".

Иван пробовал записать "роман о Пилате" еще в больнице (когда писал заявление в милицию), но не справился с этой работой. Ему был сделан укол, и это укол примирил его с действительностью: "Иван опять прилег и сам подивился тому, как изменились его мысли. Как-то смягчился в памяти проклятый бесовский кот, не пугала более отрезанная голова, и, покинув мысль о ней, стал размышлять Иван о том, что, по сути дела, в клинике очень неплохо, что Стравинский умница и знаменитость и что иметь с ним дело чрезвычайно приятно".

Вот так же и профессора Понырева жена накачивает уколами "с жидкостью густого чайного цвета", и Понырева начинает все устраивать и в снах, и в жизни.

Место работы Понырева Булгаков указывает довольно точно и узнаваемо - "институт истории и философии". С 1936 года Институт истории АН СССР и Институт философии АН СССР работали в одном здании по адресу Волхонка, 14. Как раз между домом Пашкова и взорванным Храмом Христа Спасителя. Вот и Бездомный застрял где-то посредине между чернокнижием (именно с ним в романе ассоциируются подвалы дома Пашкова) и воинствующим атеизмом, взрывающим храмы. Религиозная жизнь Понырева сводится к воздыханиям "боги, боги", весьма странным как для уст русского интеллигента, который должен был бы быть воспитан в традиции христианского и философского монотеизма, так и для речи атеиста...

Альфред Барков убедительно показывает, как совместные усилия советской психлечебницы, Мастера, Маргариты и Воланда превращают Ивана в Иванушку. Вместо талантливого поэта (раз ему удался образ Христа "ну прямо как живой" - значит, независимо от идеологии, все же литературный талант был) - к лунатику… Это аргументированное исследование стоит сопоставить с фантазиями тех, кто поучает наших детей.


ПРИМЕЧАНИЕ

Главы, дописанные и переписанные в 1934-1936 гг. // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 245. См. также: Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 420.

Черный маг (1928-1929) // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, сс. 23-24.

Чудакова М. Жизнеописание М. А. Булгакова. М., 1988, с. 510.

Чудакова М. Жизнеописание М. А. Булгакова. М., 1988, с. 397.

см. Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 43.

см. Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 52.

Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 52.

Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 47.

Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 48.

Копыто инженера (1929-1930) // Булгаков М. Великий Канцлер. Князь тьмы. М., 2000, с. 69.

Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 54.

Князь тьмы // Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 69.

Русская литература ХХ века. 11 класс. Учебник. Под ред. В. В. Агеносова. Ч.1. М., 2002, сс. 473 и 476.

Педчак Е. П. Литература. Русская литература ХХ века. Роство-на-Дону, 2002, с. 221.

Первый вариант первой редакции. Цит. по: Неизвестный Булгаков. М., 1993, с. 421.

Там же.

Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. М., 1977, с. 98.

см. А. Барков. Роман Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита": альтернативное прочтение. http://m-bulgakov.narod.ru/master-94-1.htm#b3-1.

ДАЛЬШЕ >>>