...каких религиозно-философских убеждений придерживается модный в настоящее время бразильский писатель Пауло Коэльо?

Пауло Коэльо - ТЕОСОФ! Все его произведения созданы под большим влиянием книг Блаватской и Гурджиева, о чём писатель неоднократно утверждает в своих интервью. К сожалению, многие читают его книги, не подозревая об этом.

"Сильное впечатление произвели труды Блаватской, Гурджиева... - эти авторы были посланы нам, что бы мы могли ориентироваться в этом мире."
(Из интервью автора журналу COSMOpolitan, март 2003)

Если вы хотите более тщательно ознакомиться с ТЕОСОФИЕЙ, то смотрите книгу дьякона Андрея Кураева "САТАНИЗМ ДЛЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ".

Так же представляем вашему вниманию предисловие автора к роману "Алхимик", где Пауло Коэльо ясно говорит о своих занятиях алхимией и оккультизмом:

Считаю своим долгом предуведомить читателя, что "Алхимик" - книга символическая, чем и отличается от "Дневника Мага", где нет ни слова вымысла.

Одиннадцать лет жизни я отдал изучению алхимии. Уже одна возможность превращать любой металл в золото или найти Эликсир Бессмертия достаточно соблазнительна для всякого, кто делает первые шаги в магии. Моим воображением, признаюсь, в особенности завладел эликсир, ибо пока я не осознал и не прочувствовал существования Бога, сама мысль о том, что когда-нибудь все закончится навсегда, казалась мне непереносимой. Так что, узнав о возможности создать некую жидкость, способную на многие-многие годы продлить наше земное бытие, я решил всецело посвятить себя ее изготовлению.

Это было в начале семидесятых, накануне последовавших затем глубоких преобразований, когда еще не было серьезных работ по оккультным наукам. Подобно одному из героев этой книги, я тратил все свои скудные средства на приобретение книг по алхимии, изданных за границей, и все свое время - на изучение их сложного символического языка. В Рио-де-Жанейро мне удалось разыскать нескольких ученых, всерьез занимавшихся Великим Творением, но от встречи со мной они уклонились. Познакомился я и с той публикой, представители которой именуют себя алхимиками, владеют соответствующими лабораториями и готовы открыть каждому тайны своего искусства, - только, разумеется, за баснословные деньги; сейчас для меня совершенно очевидно, что на самом деле они ровным счетом ничего не смыслят в том, в чем считают себя знатоками.

Мое усердие и рвение уходили впустую. Мне не удавалось ничего из того, о чем на своем замысловатом языке твердили учебники алхимии, пестрящие символами на каждом шагу - солнцами, лунами, драконами и львами. И мне постоянно казалось, что я двигаюсь не в том направлении: ведь сам по себе символический язык открывает широчайший простор для неправильных толковании. В 1973 году, в отчаянии оттого, что не продвинулся в своих штудиях ни на пядь, я совершил некий чрезвычайно легкомысленный поступок. В ту пору Управление образования в штате Мату-Гроссу пригласило меня вести занятия по театральному искусству, и я решил поставить в студенческом театре-студии спектакль на тему Изумрудной Скрижали с участием моих студентов. Даром мне это не прошло, и подобные эксперименты вкупе с иными моими попытками утвердиться на зыбкой почве магии привели к тому, что уже через год я мог на собственной шкуре убедиться в правдивости поговорки "сколько веревочке ни виться, а конец будет".

Следующие шесть лет всё, что имело отношение к мистике, вызывало у меня лишь скептическую ухмылку. В этом внутреннем изгнанничестве я сделал для себя несколько важных выводов: мы принимаем ту или иную истину лишь после того, как вначале всей душой ее отвергнем; не стоит бежать от собственной судьбы - все равно не уйдешь; Господь взыскивает строго, но и милость Его безгранична.

В 1981 году в мою жизнь вошел Рама - Учитель, которому суждено было вернуть меня на прежнюю стезю. В дополнение к тем знаниям, которые я от него получал, я вновь, на собственный страх и риск взялся изучать алхимию. Однажды вечером, после изнурительного телепатического сеанса, я спросил, почему алхимики выражаются так сложно и так расплывчато.

- Существует три типа алхимиков, - ответил он. - Одни тяготеют к неопределенности, потому что сами не владеют своим предметом. Другие знают его, но знают также и то, что язык алхимии направлен к сердцу, а не к рассудку.

- А третьи? - спросил я.

- Третьи - это те, кто и не слышал об алхимии, но кто сумел всей своей жизнью открыть Философский Камень.

И после этого мой Учитель, относившийся ко второму типу, решил давать мне уроки алхимии. Вскоре я понял, что ее символический язык, столько раз сбивавший меня с толку и так меня раздражавший, - это единственный путь постичь Душу Мира, или то, что Юнг называл "коллективным бессознательным". Я открыл Свой Путь и Знаки Бога - те знаки истины, которые мой интеллект прежде отказывался принимать по причине их простоты. Я узнал, что задача достичь Великого Творения не есть удел горстки избранных: она адресована всему человечеству, населяющему эту планету. Не всегда, разумеется, Великое Творение предстает перед нами в виде яйца и флакона с жидкостью, но каждый из нас несомненно способен открыть Душу Мира и погрузиться в нее.

Вот почему "Алхимик" - книга символическая, и на ее страницах я не только излагаю все, что усвоил по этому вопросу, но и пытаюсь воздать должное тем великим писателям, которые смогли овладеть Всеобщим Языком: Хемингуэю, Блейку, Борхесу (сходный эпизод есть в одном из его рассказов, где действие происходит в средневековой Персии), Мальбу Тагану и другим.

В завершение чересчур, может быть, пространного предисловия и чтобы пояснить, кого относил мой Учитель к алхимикам третьего типа, приведу историю, которую он же поведал мне как-то в лаборатории.

Однажды Пречистая Дева с младенцем Христом на руках спустилась на землю и посетила некую монашескую обитель. Исполненные гордости монахи выстроились в ряд: каждый по очереди выходил к Богоматери и показывал в ее честь свое искусство: один читал стихи собственного сочинения, другой демонстрировал глубокие познания Библии, третий перечислил имена всех святых. И так каждый из братии, в меру сил своих и дарований, чествовал Деву и младенца Иисуса.

Последним среди них был смиренный и убогий монашек, который не мог даже затвердить наизусть тексты Священного Писания. Родители его были люди неграмотные, - бродячие циркачи, - и сына они только и научили, что жонглировать шариками и показывать всякие нехитрые фокусы.

Когда дошел черед до него, монахи хотели прекратить церемонию, ибо бедный жонглер ничего не мог сказать Пречистой Деве, а вот опозорить обитель мог вполне. Но он всей душой чувствовал настоятельную необходимость передать Деве и Младенцу какую-то частицу себя.

И вот, смущаясь под укоризненными взглядами братии, он достал из кармана несколько апельсинов и принялся подбрасывать их и ловить, то есть делать то единственное, что умел, - жонглировать.

И только в эту минуту на устах Христа появилась улыбка, и он захлопал в ладоши. И только бедному жонглеру протянула Пречистая Дева своего сына, доверив подержать его на руках.