Pitch по-английски – смола, а black, соответственно, черный. Стало быть, Pitch Black – это нечто смоляно-черное. Черней, чем сама чернота...

Говоря о фильме «Хроники Риддика», нужно начать с того, что это не особо удачное продолжение фильма «Кромешная тьма», который достоин отдельного разговора и уж тем паче достоин просмотра, несмотря на то, что «Хроники» — хит последнего года, а «Тьма» снята в 2000 и хитом стала по чистой случайности в лице тогда еще не очень знаменитого Вина Дизеля. Собственно, успех «Хроник» для меня – повод поговорить о «Кромешной тьме», о природе зла и о том, как вредно впрягать в одну телегу трэш-коня и трепетную лань космической оперы.

Собственно говоря, «Кромешная тьма» — не совсем корректный перевод названия, а «Черная дыра» — так и совсем некорректный. Pitch по-английски – смола, а black, соответственно, черный. Стало быть, Pitch Black – это нечто смоляно-черное. Черней, чем сама чернота.

Символика названия более чем прозрачна: во-первых, это, конечно же, непроглядное затмение, наступающее на планете трех солнц из-за труднопредсказуемых особенностей ее вращения. Во-вторых, это глубинная тьма человеческой души.

К моему удивлению, идея Твохи представить в виде протагониста преступника многим представляется оригинальной. Лично я в ней ничего особо оригинального не нахожу, и не таких головорезов, как Риддик, мировая культура знала. Оригинально другое: Риддик представляет собой крайне редкий вид социопата — социопат с принципами. В кино и литературе такие социопаты редко встречаются, точнее – деятели искусств редко выдерживают требуемую тональность. Персонажи у них получаются или «добрые внутри», как Видок у Питофа, или «романтические мерзавцы», как Гётц фон Берлихинген у Сартра. Единственная удача, кроме Риддика – это Сайто Хадзимэ из мультсериала «Рурони Кэнсин», широко известного в узком кругу любителей анимэ. Как раз то, что нужно: бесстрашный и безжалостный ублюдок. Ему чуждо сострадание – но чужд и садизм. Его не искушает ощущение власти над людьми – но он не приемлет и власти над собой. Несмотря на то, что он много убивал, «мальчики кровавые в глазах» у него не стоят и совесть его не мучит по ночам – но зато он совершенно чужд и желанию бросить ребенка на растерзание ночным зверям и оправдать спасение своей шкуры высшими соображениями, перевалив притом вину на другого.

А вот окружающим его людям это далеко не чуждо. Не то, чтобы Риддик презирал их – скорее он понимает, что от них нельзя слишком многого ждать и совсем уж ничего нельзя требовать. В мире, где он родился, вырос и живет, «воруют, грабят, режут друг друга – словом, идет нормальная цивилизованная жизнь». Ну да, Риддик убийца – но вот милая пилотесса Фрай признается Джонасу в разговоре тет-а-тет (то есть, это она так думает, что тет-а-тет), что готова была отстрелить пассажирскую капсулу вместе со всеми, кто в ней есть, ради спасения собственной шкуры. А коллега-подвижник, удержавший ее от этого – героически погиб во время аварии. А Джонас, глазом не моргнув, прикончит тринадцатилетнюю девочку, чтобы довезти Риддика до места, сдать в тюрьму и получить свои бабки. А переселенец Зиг почем зря палит в другого такого же выжившего, просто с перепугу приняв его за Риддика. Так что в этой вселенной каждый за себя, и хоть Имам говорит, что Бог за всех, но сам-то трусит.

И по такому случаю Риддика не волнуют вопросы экзистенции, а волнуют лишь жизнь и свобода. Причем не какая-нибудь сладкая жизнь с девочками и шампанским, мечта стандартного уголовника – нет, он готов и на жизнь анахорета, только чтобы не трогали. Он не создан для социума. Он из другой стаи.

В стране слепых, как известно, и одноглазый король. Отсутствие нравственного чувства отнимает у Риддика и самый популярный на сегодняшний день соблазн – соблазн самообмана. Штука в том, что наличие совести при отсутствии твердого стремления следовать тому смыслу, который она диктует, «духовного упрямства» по Франклу, чаще всего заканчивается там, что человек глушит совесть самооправданиями. «На свету», то есть, в ситуациях повседневных и бытовых, этим еще можно как-то обойтись – стыд не дым, глаза не выест, достаточно быть хорошим в глазах людей. Но «в сумерках морали», где ситуация нравственного выбора равна ситуации выбора жизненного, где «между правильным и простым» означает «между жизнью и смертью», правила хорошего тона уже не могут задавать направление пути. И здесь физическая слепота Риддика становится как бы телесным выражением его слепоты нравственной: некогда, чтобы выжить в кромешном мраке, он сделал себе операцию на глазах, делающую его зрячим во тьме, но слепым на свету. Некогда, чтобы выжить в «черной ночи души», он взял себе в путеводители разум, и разум сказал ему: не верь, не бойся, не проси. Не верь – потому что люди сами не знают, насколько они слабы, пока не встрянут в такую переделку, что эта информация разом становится бесполезной. Не бойся – потому что в этом нет никакого смысла: страх парализует рассудок. И не проси, потому что даром никто никому ничего не даст, и даже в сделке попытается обжулить.

И вот, исповедуя этот кодекс, будучи единственным рыцарем своего собственного знамени, Риддик попадает сначала в руки к Джонасу, а потом – на планету в системе тройного солнца; на планету, которая на каждый двадцать третий год своего цикла оказывается в плену кромешной тьмы – и тогда на поверхность выбираются твари, которые все остальное время живут под землей, весьма зубастые дети ночи.

И с ним – двое переселенцев, муж и жена, уцелевшая пилотесса Каролин Фрай, Джонас, его конвоир, имам, совершающий хадж с тремя подростками, еще один мальчик, чьи родители погибли в катастрофе корабля и торговец антиквариатом.

Просто люди. Самые проницательные уже догадались, что тут начнется: вместо того, чтобы держаться в стиле «один за всех и все за одного», они будут держаться в стиле «лебедь, рак и щука», напрочь игнорируя тот факт, что работать такие номера из них умеет только Риддик. Вследствие чего большинство героев до конца фильма не доживут. Доживет имам, который знает, что смерть – еще не самое страшное. Доживет влюбленная в Риддика девочка, притворявшаяся мальчиком и подражавшая своему кумиру в бесстрашии. Почти доживет Фрай, научившаяся отрекаться от себя. А сам Риддик не только доживет, но и кое-что поймет. А именно: если на свете нет никого, ради кого ты готов умереть – то и жить тебе не очень-то есть зачем. Ну да, Риддик самый крутой и может пройти тьму насквозь и, сразившись с ночным драконом, добраться до корабля, а Каролин дрожит от страха и плачет, и не уверена в себе, сознавая собственную слабость – но именно Каролин выдержала там, где спасовал Риддик, и именно Каролин вернулась за ним, когда он был ранен: «Это я обещала умереть ради этих людей. Я, а не ты». И именно Каролин, спасая Риддика, умрет. «Не ради меня!» — крикнет Риддик небесам. Но небеса будут молчать в подтверждение выбора Каролин и ради Риддика тоже. Он мог отрицать свою принадлежность к человеческому роду – но Каролин своей кровью внесла его в списки. Теперь он действительно связан с людьми, по крайней мере – с теми двумя на корабле, девочкой и имамом.

Самоотречение и самопожертвование – высшая степень человеческой свободы и высшая степень приближения к свободе Бога; высшее свидетельство того, что человек не равен сумме своей плоти, своих инстинктов, разума, памяти, характера, темперамента, сознания, подсознания и чего-то там еще, ибо все это человек властен отринуть, а свести человека к тому, от чего он может отказаться и без чего может обойтись – невозможно. Скептик скажет, что это еще не доказательство существования духа, а всего лишь доказательство человеческого достоинства; что можно пожертвовать собой в ситуации, в которой не сможешь потом жить, уважая себя. Но ведь самоуважение предполагает жизнь в качестве conditio sine qua non – мертвец себя не уважает. Ему нечем. Есть ли рациональный выбор между самонеуважением в качестве мертвеца и им же в качестве живого? Можно ли вообще говорить о рациональном выборе там, где любое рацио заканчивается вместе с, так сказать, носителем?

Самопожертвование, кроме всего прочего, – еще и утверждение величайшей ценности человека. Избери Каролин то, что поначалу предлагал ей Риддик – побег с планеты – она подписалась бы под совсем другим символом веры; под символом веры Джонаса, готового в темноте предавать и убивать, чтобы спасти свою шкуру. Она чужой кровью расписалась бы в том, что количество трупов, брошенных на темной планете, не имеет никакого значения.

Уподобить жертву Каролин жертве Христа было бы слишком банально: в принципе, любые два акта героизма похожи, как и любые два акта подлости. В этом смысле и Джонас похож на Каиафу: давай, Риддик, убей девочку – потащим ее труп на веревке, чтобы отвлечь ночных зверей. «Пусть один человек умрет за народ» — похоже, верно? Так что дело даже не в том, что на что похоже – а в том, что даже кромешная тьма не мешает видеть некоторые вещи ясно; напротив, кое-что только в такой тьме и разглядишь. Например, для Риддика стало очевидно, что можно всю жизнь бегать от охотников за головами, но нельзя – от нравственного выбора. Можно всю жизнь полагать совесть химерой – но нельзя полагать химерой тот простой факт, что Джонас отвратителен и что, уподобившись ему (а до этого было полшага), неизбежно начнешь испытывать отвращение и к себе. Можно говорить, что ты принадлежишь к особому виду, состоящему из тебя одного, Ричарда Дж. Риддика, но нельзя не пополнить собой армию Джонасов, бросив людей умирать. Декорации могут меняться – от средневековых до фантастических. Выбор остается все тем же.

Просто одно удовольствие смотреть, какими минимальными средствами Твохи создает атмосферу, так необходимую космической фантастике. Однако то, что было сделано в «Кромешной тьме» при помощи нескольких светофильтров, недорогих компьютерных анимаций и самых простых декораций, вроде полых холмов-игл и гигантских скелетов – в «Хрониках Риддика» провалилось, невзирая на то, что эффекты были уже дорогими, а декорации – сложными и навороченными. Почему? А потому что первый фильм был рассказом о становлении людей – Каролин, Риддика, девочки – в борьбе с простым человеческим злом, в первую очередь – в себе. А во втором фильме Твохи зачем-то решил вывести, других слов не подберешь, борьбу бобра с козлом. На роль вселенского козла были назначены некромонгеры, «торговцы смертью» с какой-то непонятной религией и склонностью уничтожать всех, кто не принимает их веру. Роль бобра досталась ни в чем не повинному Риддику.

Нет, в принципе существует такой древний и почтенный жанр, как «космическая опера». Которая как раз и отличается незамутненной наивностью изображения героев и подонков. Это не признак убогости жанра, это традиция такая, в которой Твохи, очевидно, работать не умеет – это ясно по тому, как хорошо у него получились «тюремные» эпизоды на планете Крематория и как плохо – эпизоды «некромонгерские», кишащие противоречиями и непонятностями. Главная прелесть «Кромешной тьмы» заключалась как раз в нравственном выборе человека, лишенного по капризу судьбы и природы нравственного чувства. Главная гадость «Хроник», соответственно, — в том, что Риддику и выбора-то никакого не оставили. Зло обло, озорно, стозевно и лаяй. Оно ходит в вычурных доспехах, демонстрирует всем дурной вкус в области скульптуры и склонность к уничтожению планет и вообще у него на лбу вот такенными буквами написано: ЗЛО. После столкновения с таким злом в кинотеатре читатель выходит глубоко морально удовлетворенный – он на все вот это вот не похож, стало быть, он – человек хороший. А раздумывать о кромешной тьме, или, если хотите, о черной ночи души – не каждому приятно.