Когда дуэлянты увидели, что они не одни, оба сделали очень короткое и одинаковое движение. Каждый из них заметил это и за собою, и за другим, и понял, что это значит. Они выпрямились, словно и не думали драться, но не сердито, а скорее с каким-то облегчением. Что-то - не то вне их, не то внутри - неуклонно размывало камень клятвы. Они вспоминали зарю своей вражды, как вспоминают зарю любви несчастные супруги.

Сердца их становились все мягче. Когда шпаги скрестились там, в лондонском садике, и Тернбулл, и Макиэн готовы были убить того, кто им помешает. Они были готовы убить его и убить друг друга. Сейчас им помешали, и они ощутили облегчение. Что-то росло в их душах и казалось им особенно немилосердным, ибо могло обернуться милосердием. Каждый из них думал - не подвластна ли дружба року, как подвластна ему любовь?

- Конечно, вы простите меня,- и бодро и укоризненно сказал человек в панаме,- но я должен с вами поговорить.

Голос его был слишком слащав, чтобы называться вежливым, и никак не вязался с довольно дикой ситуацией,- увидев, что люди дерутся на шпагах, любой удивился бы.

Не вязался он (то есть голос) и с внешностью незнакомца. Все в этом человеке дышало здоровьем, словно в хорошем звере, борода сверкала, сверкали и глаза. Лишь со второго взгляда можно было заметить, что борода слишком кудрява, а нос торчит вперед так, словно все время принюхивается; и только с сотого - что в глазах ярко светится не столько ум, сколько глупость. Незнакомец казался еще шире из-за своих светлых и широких одежд, приличествующих тропикам. Однако с того же сотого взгляда можно было заметить, что и в тропиках так не одеваются, ибо одежды эти были сотканы и сшиты по особым медицинским предписаниям, нарушение которых, по-видимому, грозило неминуемой смертью. Широкополая шляпа тоже отвечала требованиям медицины. Голос же, как мы говорили, был слишком слащав для такого здорового существа.

- Насколько я понимаю,- сказал незнакомец,- вы хотите решить некий спор. Несомненно, мы уладим его без драки. Надеюсь, вы на меня не в обиде?

Приняв молчание за знак стыда, он бодро продолжал:

- Я читал про вас в газетах. Да, молодость - пора романтическая!.. Знаете, что я всегда говорю молодым?

- Поскольку мне перевалило за сорок,- мрачно сказал Тернбулл,- я слишком рано явился в мир, чтобы это узнать.

- Бесподобно! - обрадовался незнакомец.- Как говорится, шотландский юмор. Сухой шотландский юмор! Итак, если я не ошибаюсь, вы хотите решить спор поединком. А знаете ли вы, что поединки устарели?

Не дождавшись ответа, он снова заговорил:

- Итак, если верить журналистам, вы хотите сразиться из-за чего-то католического. Знаете, что я говорю католикам?

- Нет,- сказал Тернбулл.- А они знают?

Забыв о своих спорах с римско-католической Церковью, незнакомец благодушно рассмеялся, и продолжал так:

- А знаете ли вы, что дуэль - не шутка? Если мы обратимся к нашей высшей природе... скажем, к духовному началу... Надо заметить, что у каждого из нас есть и низшее начало, и высшее. Итак, отбросим романтические бредни - честь и все такое прочее,- и нам станет ясно, что кровопролитие - страшный грех.

- Нет,- впервые за все это время сказал Макиэн.

- Ну, ну, ну! - сказал миротворен.

- Убийство - грех, - сказал неумолимый шотландец.- А греха кровопролития нет..

- Не будем спорить о словах,- сказал незнакомец.

- Почему? - спросил Макиэн.- О чем же тогда спорить? На что нам даны слова, если спорить о них нельзя? Из-за чего мы предпочитаем одно слово другому? Если поэт назовет свою даму не ангелом, а обезьяной, может она придраться к слову? Да чем вы и спорить станете, если не словами? Движениями ушей? Церковь всегда боролась из-за слов, ибо только из-за них и стоит бороться. Я сказал, что убийство - грех, а кровопролитие - не грех, и разница между этими словами не меньше, чем между "да" и "нет",- куда там, она больше, ведь "да" и "нет" одной породы. Убийство - понятие духовное, кровопролитие - материально. Хирург, например, проливает чужую кровь.

- Ах, вы казуист? - покачал головой незнакомец.- Знаете, что я говорю казуистам?

Макиэн махнул рукой, Тернбулл засмеялся. Не обижаясь на них, миротворец оживленно продолжал:

- Итак, вернемся к сути дела. Я не признаю насилия и, как могу, пытаюсь предотвратить нелепейшее насилие, которое задумали вы. Однако и полиция - насилие, так что я ее не вызову. Это противно моим принципам. Толстой доказал, что насилие лишь порождает насилие, тогда как любовь... она порождает любовь. Мои принципы вам известны. Я действую только любовью.

Слово это он произносил с неописуемой многозначительностью.

- Да,- сказал Тернбулл,- нам ясны ваши принципы. Ясны они вам, Макиэн? Полицию никто не позовет.

И Макиэн, вслед за ним, вырвал из земли свою шпагу.

- Я просто обязан предотвратить это преступление! - крикнул, багровея, человек с блестящими глазами,- Оно противно самой любви. Как же это вы, христианин...

Бледный Макиэн прямо посмотрел на него.

- Сэр, вы говорите о любви, - сказал он,- хотя вы холоднее камня. Предположим, однако, что вы когда-нибудь любили кошку, собаку или ребенка. Когда вы сами были ребенком, вы любили свою мать. Что ж, вы можете говорить о любви. Но прошу вас, не говорите о христианстве! Оно для вас - непостижимая тайна. Люди умирали за него, люди из-за него убивали. Люди творили зло ради него - но вам не понять даже их зла. Вас бы затошнило, если бы вы хоть раз о нем подумали. Я не стану вам его объяснять. Возненавидьте его, ради Бога, как ненавидит Тернбулл! Христианство - чудище и, повторяю, люди за него умирали. Если вы простоите тут еще минут десять, вы сможете это увидеть.

Но увидеть это было трудно, ибо Тернбулл что-то поправлял в своей рукояти, пока незнакомец не произнес:

- А что, если я позвоню в полицию?

- Вы отвергнете свою священную догму,- ответил Макиэн.

- Догму! - воскликнул незнакомец.- Мы - не догматики.

Затягивая что-то, Тернбулл крикнул, налившись краской:

- Да уходите вы, не мешайте!

- Нет,- покачал головой мыслитель.- Я должен все это обдумать. Мне кажется, в столь исключительных случаях...- И он, неожиданно для них, медленно направился к дому.

- Ну,- спросил Макиэн,- верите теперь в молитву? Я молился об ангеле.

- Простите, не понял,- отвечал Тернбулл.

- Час назад,- объяснил Макиэн,- я ощутил, что бес размягчает мое сердце, и попросил Бога, чтобы Он послал мне на помощь ангела. И пожалуйста...

- Я не думал, что они такие противные,- сказал Тернбулл.

- Бесы знают Писание,- отвечал мистик.- Почему бы ангелу не показать нам бездну неправды, когда мы стояли на ее краю? Если бы он не остановил нас, я бы сам мог остановиться.

- Да, я тоже,- сказал Тернбулл.

- Но он пришел,- продолжал Макиэн,- и душа моя сказала: "Не борись - и ты станешь таким. Откажись от ответов и догм - и вот кем ты будешь. Ты решишь, что бить человека нельзя не потому, что это его унижает, а потому, что ему больно. Ты решишь, что нельзя убивать потому, что это грубо, а не потому, что несправедливо". Час тому назад я почти любил вас, оскорбившего Божью Матерь. Но теперь бойтесь меня. Я слышал, как он говорил "любовь", и понял, что он имеет в виду. Защищайтесь!

Шпаги скрестились и почти сразу застыли в воздухе.

- Что там такое? - спросил Макиэн.

- Он обдумал все это,- отвечал Тернбулл.- Полиция уже близко.

ДАЛЬШЕ >>>