Te Deum laudamus!
Господа Бога славим!

 
ШАР И КРЕСТ
3 часть

ПОЕДИНОК ПРОДОЛЖАЕТСЯ
10 глава


Когда они перевалили через холм, весь Божий мир открылся им и сверху, и снизу, словно увеличившись в несколько раз. Почти под ногами лежало бескрайнее море, такое же светлое и пустое, как небо. Солнце поднималось над ними, бесшумно сверкая, словно ночь без единого звука разлетелась на куски. Победные солнечные лучи окружало сияние переходящих друг в друга цветов - лилово-коричневого, голубого, зеленого, желтого, розового,- словно золото гнало перед собой побежденные краски мира.

Самый пейзаж был строг, прост, но неровен, и казалось, что машину затягивает в огромный и тихий водоворот. Во всяком случае, Тернбуллу показалось так, ибо он впервые за много часов высказал свежую мысль.

- Если мы будем так мчаться,- промолвил он,- мы слетим с обрыва в море.

- Как хорошо! - сказал Макиэн.

Однако, спустившись на берег, машина мягко свернула, проехала сквозь редкие деревья и тихо остановилась. Хотя светило солнце, в маленьком домике (вероятно, там жил привратник) почему-то горел свет. Девушка обратила к сверкающему небу прекрасное лицо.

Эван сидел, потрясенный тишиной, словно издавна привык к шуму и скорости. Потом он встал, покачнувшись на длинных ногах, попытался овладеть собой и все же задрожал. Тернбулл уже открыл заднюю дверцу и выскочил из машины.

Как только он вышел, загадочная дама, неизвестно почему, проехала еще несколько ярдов, затормозила, вышла сама и с почти жестоким безразличием стала стягивать длинные перчатки.

- Спасибо, до свиданья,- сказала она так беспечно, словно они случайно встретились минут пять назад.- Здесь живет наш привратник. Зайдите к нам, если хотите, но кажется, вы оба заняты.

Эван глядел на ее лицо и видел, что оно прекрасно; он слишком поглупел, чтобы увидеть, как оно измождено, и догадаться, что за строгостью скрывается смертельная усталость. Он поглупел настолько, что продолжал беседу.

- Почему вы нас спасли? - несмело спросил он, не отрывая взгляда от ее лица.

Девушка рванула перчатку, словно оторвала руку, и горестно отвечала:

- Не знаю. Сама не пойму.

Эван молчал, не ведая, что ничего более умного он сделать не мог.

По-видимому, молчание и утреннее солнце оказали целительное действие, ибо загадочная дама заговорила наконец мягко и почти виновато.

- Спасибо вам большое,- сказала она.- Я вам очень благодарна.

- Нет, почему _вы_ нас спасли? - повторил ободренный и упорный Макиэн.

Большие темные глаза осветились странным светом - не то великой печали, не то внезапной и непривычной откровенности.

- Бог его знает! - вскричала девушка.- Бог знает, что, если Он есть, Он от всего отвернулся. Бог знает, что я никогда не радовалась, хотя красива и молода, и у отца куча денег. Мне говорят, _что_ надо делать, я делаю - и все это чушь. Мне говорят, работай с бедными, то есть читай им Рескина и чувствуй себя хорошей. Мне говорят, служи тому и сему, то есть - выгоняй людей из лачуг, где они жили, в новые дома, где они умирают. Я должна давать неимущим, а у меня есть только горький смех, пустая голова, пустое сердце. Я должна учить неученых, а я не верю в то, чему меня учили. Я должна спасать людей, а я не знаю, зачем им жить. Конечно, я спасла бы утопающего, как спасла и вас, или погубила, или сама не знаю что...

- Почему же вы спасли нас? - тихо спросил Эван, не отрывая взгляда.

- Мне не понять, голова не вмещает,- отвечала девушка.

Она долго молчала, глядя на то, как меняется синева сверкающего моря, и наконец промолвила:

- Описать это нельзя, но я попробую. Мне кажется, не только я несчастна - никто не счастлив в мире. Отец несчастлив, хотя он член парламента...- Она слабо улыбнулась.- Тетя Мэйбл несчастна, хотя какой-то индус поведал ей высшие тайны. Но я могу и ошибаться... я могу не знать, что есть выход... Недолго, совсем недолго я чувствовала, что вы его нашли и потому вас все преследуют. Понимаете, если выход есть, он непременно покажется очень странным.

Эван приложил ладонь ко лбу и неловко начал:

- По-вашему, мы кажемся...

- Ну конечно, вид у вас самый дикий! - перебила она с неожиданной простотой.-- Вам бы помыться и почиститься!

- Вы забыли, что мы очень заняты,- сказал Макиэн, и голос его дрогнул.

- Я бы на вашем месте не погибала в таком виде,- с нечеловеческой честностью сказала она.

Эван снова застыл в молчании, а удивительная девушка еще раз изменилась на глазах: она беспомощно раскинула руки и сказала тихим голосом, который он потом слышал и днем и ночью:

- Разве я могу вас останавливать? То, что вы делаете, по-моему, так глупо, что это должно быть правильно,- она вздохнула.

Тернбулл глядел на море, но слышал, и медленно отвернулся. А девушка тронула руку Макиэна и исчезла в темной аллее.

Эван стоял неподвижно, как древнее изваяние. Тернбулл окликнул его раза два, хлопнул по плечу, но он пошатнулся в таком гневе, словно их разделил Божий меч. Нет, он не возненавидел Тернбулла - быть может, он только сейчас полюбил его. Но неверующий редактор был теперь хуже, чем враг,- он стал обреченной жертвой или будущим палачом.

- Что с вами? - спросил Тернбулл, не опуская руки, хотя понял больше, чем думал.

- Джеймс,- сказал Эван, морщась от сильной боли.- Я просил знамения у Бога, и я его получил. Господь знает, как я слаб. Он знает, что я могу забыть лицо Его Матери, даже оскверненное вашей пощечиной И вот. Он связал меня словом, и мы должны драться.

- Я понимаю вас,- сказал Тернбулл,- хотя вы говорите все задом наперед. Мы должны что-то сделать для нее, когда она столько сделала для нас.

- Я никогда не любил вас так сильно,- сказал Макиэн.- Да, она рискует покоем и честью, добрым именем, достоинством, привычной жизнью, надеясь услышать о том,. что мы пробили дыру в небе.

Пока он говорил это, три важных лакея вышли из ворот парка и повели шофера в дом. Самый их вид так не подходил к этой беседе, что оба шотландца, сами того не заметив, кинулись прочь и оказались на самом краю Англии. Эван сказал: "Разрешат ли мне там, на небе, видеть ее хотя бы раз в тысячу лет?", обращаясь к атеисту, словно тот мог ему дать достоверный ответ. Но Тернбулл не отвечал, и они помолчали. Когда же редактор заговорил, речь его была о другом.

-Я знаю эти места,- сказал он.- Я знаю, где нам драться. Там, под обрывом, полоса песка, на которой никто нас не увидит.

Макиэн кивнул и тоже подошел к краю обрыва. Рассвет, занявшийся над берегом и морем, был из тех редких и прекрасных рассветов, когда нет ни мглы, ни тумана, и все на свете становится и яснее и четче. Прозрачными стали цвета, словно предвещая совершенный мир, в котором все будет и безгрешным, и понятным, а сами тела наши уподобятся сверкающему стеклу. Море перед ними казалось мощенным изумрудами, небо ослепляло белизною, а у самого горизонта сверкала кайма облаков, такого глубокого и сияющего цвета, словно их отлили из небесного металла, который здесь, на земле, пытаются заменить жалкой подделкой, именуемой золотом.

Тернбулл уже спускался вниз и крикнул Макиэну, что на обрыве есть ступенчатая тропинка, а в самом низу - настоящая лестница. Пока наши герои спускались (обрыв был высокий), под ними жила и шелестела листва, все сильнее разгораясь в утренних лучах багрянцем, медью и зеленью. Жизнь кипела со всех сторон, птицы шелестели и пели в клетках ветвей или взлетали вверх, словно цветы, осыпающиеся не вниз, а в небо. Зверьки, неведомые ни горожанину, ни уроженцу гор, шныряли под ногами. Оба шотландца - каждый по-своему - слышали сто третий псалом: Макиэн ощущал всей душой силу и милость Отца, Тернбулл - ту безымянную мощь, о которой сказал Лукреций. Так спускались они по лестнице жизни, чтобы умереть.

Наконец они остановились на бурном полумесяце песка и воткнули шпаги в неверную почву. Тернбулл быстро оглядел берег, и перед ним мелькнуло детство; но сказал он: "Да, здесь никто не бывает". Оба выдернули шпаги из мокрого песка и прошли туда, где песок этот с трех сторон окружали белые утесы, а с четвертой окаймляла зеленая стена моря.

- Я бывал тут в детстве, с тетей,- сказал Тернбулл.- Смешно, если тут я и умру. Можно, я выкурю трубку?

- Конечно,- отвечал Эван странным, сдавленным голосом и зашагал по мокрому, мерцающему песку.

Минут через десять он вернулся, бледный от снедающих его чувств; Тернбулл весело выбил трубку и с обезьяньей ловкостью вскочил на ноги.

Прежде, чем отсалютовать шпагой, Макиэн, который, как все мистики, был на дюйм ближе к природе, оглядел арену их героической глупости. Кишащий жизнью склон сверкал в лучах солнца, и каждая птица, взлетавшая в небо, светилась белым, как звезда или как голубь Духа Святого. Макиэн чувствовал, что мог бы написать книгу о каждой из этих птиц. Он знал, что и два столетия не устал бы от общения с кроликом. Дворец, в который он попал, был так преисполнен жизни, что даже ковры его и обои кишели живыми существами. Наконец он очнулся и вспомнил, зачем сюда пришел. Противники подняли шпаги, салютуя друг другу, и в этот самый миг Эван увидел, что Тернбулл стоит по щиколотку в соленой воде.

- Что такое? - спросил отважный редактор, научившийся замечать любое движение длинного, странного лица.

Макиэн снова посмотрел вниз, на серебристую воду, потом обернулся и увидел пену, взлетающую к небесам.

- Море отрезало нас от берега,- сказал он.

- Да, я знаю,- сказал Тернбулл.- Что будем делать? Эван бросил шпагу и, как обычно в таких случаях, обхватил руками голову.

- Я знаю, _что_ это значит,- сказал он наконец.- Это очень честно. Господь не хочет, чтобы убивший остался живым.

Он помолчал (море шумело все громче) и снова заговорил так рассудительно и разумно, что у Тернбулла дрогнуло сердце.

- Понимаете, мы оба ее спасли... она обоим завещала драться... и будет несправедливо, если погибнет только один из нас.

- Вы считаете,- на удивление мягко и кротко сказал Тернбулл,- что хорошо сражаться там, где погибнет и победитель?

- Вот именно! - по-детски радостно вскричал Эван.- Как вы хорошо это поняли! Нет, вы и вправду знаете Бога!

Тернбулл не ответил и молча поднял шпагу.

Макиэн в третий раз взглянул на кишащий жизнью склон. Он жадно испил последний глоток дивных Божьих даров - зелени, пурпура, меди,- как осушают до дна бокал с драгоценным вином. Потом, обернувшись, он снова приветствовал Тернбулла шпагой, и они скрестили клинки, и сражались до тех пор, пока пена не дошла им до колен.

Тогда Макиэн отпрыгнул в сторону.

- Джеймс! - крикнул он.- Не могу... вы меньше ростом... это будет нечестно.

- Что вы мелете? - сказал Тернбулл.

- Я выше вас фута на полтора,- в отчаянии сказал Эван.- Вас смоет, как водоросль, когда вода не дойдет мне и до пояса. Я не стану сражаться так ни за женщину, ни за ангела.

- Еще посмотрим, кого смоет! - воскликнул Тернбулл.- Сражайтесь, а то я ославлю вас трусом перед всеми этими тварями!

Первый выпад Макиэн отбил блестяще, второй похуже, третий совсем плохо, но именно в этот момент молот моря ударил с размаху побеждающего атеиста, сбил его с ног и увлек за собою.

Макиэн быстро схватил шпагу в зубы и кинулся спасать противника. Семь небес, одно за другим, морскими волнами упали на него, но ему удалось схватить утопающего за левую ногу.

Проборовшись минут десять с волнами, Эван вдруг заметил, словно очнувшись, что плывет по высокой, мирной зыби, держа в руках шпагу, а под мышкой - редактора газеты "Атеист". Что делать дальше, он не знал, и потому так и поплыл, естественно-одной рукой.

Когда на него неожиданно накатила снова высокая черная волна, он инстинктивно отшатнулся, как вдруг понял, что такой волны быть не может. Тогда он увидел, что это - рыбачья лодка, в с трудом ухватился за нее. Сперва он чуть ее не потопил, потом кое-как в нее взобрался и положил на дно бездыханного Тернбулла. Опять прошло минут десять, прежде чем он отдышался, огляделся и, не обращая внимания на то, что с волос его и одежды струится вода, бережно вытер шпагу, чтобы не заржавела. Потом он увидел на дне весла и стал медленно грести.


* * *

Серые сумерки над морем сменились холодным светом, когда лодка, проплыв всю ночь неизвестно куда, достигла пустынной, как море, земли. Ночью было тихо, лишь иногда лодка взмывала вверх, словно на чье-то огромное плечо,- должно быть, где-то неподалеку проплывал корабль.

Но холод стоял сильный, а порою небо извергало несильные фонтаны дождя, и брызги словно бы замерзали на лету. Макиэн греб, сколько мог, но часто предавался воле ветра. Из всего, что было у них, осталась лишь фляжка бренди, и он поил прозябшего спутника так часто, что умеренный житель города даже удивлялся; но сам Макиэн прибыл из холодных, туманных краев, где человек глазом не моргнув может выпить в море стакан чистого виски и не опьянеть.

Завидев сушу, Макиэн подгреб поближе к берегу и помог своему спутнику идти по мелководью. Потом они долго шли какими-то серыми пустошами, пока не увидели следов человека. Ботинки у них совсем прохудились, камни резали ступни, и они опирались на шпаги, как паломники - на посох. Макиэну припомнилась баллада о том, как душа в чистилище бредет по каменистой равнине, и спасает ее лишь доброе дело, совершенное ею на земле:

Ты снял сапог со своей ноги,
Несчастному помог.
Обуй же эти сапоги,
И не поранишь ног.

Тернбулл не думал о столь возвышенных предметах, и ему было еще хуже.

Наконец они добрели до светло-серой дороги, окаймленной жесткой, почти бесцветной травой; а еще немного подальше они увидели серое от непогоды распятие, какие стоят при дороге только в католических странах.

Макиэн поднес к голове руки и обнаружил, что берета нет. Тернбулл посмотрел на распятие с тем состраданием, которое так верно выражено в любимых некогда стихах:

О, если Ты любил людей,
Не возвращайся вновь!
Попы за деньги продают
Поддельную любовь,
И в кровь Твою отраву льют,
Чтоб ядом стала кровь.

Оставив молящегося Макиэна, Тернбулл зорко огляделся, словно чего-то искал. Наконец он нашел и, вскрикнув, кинулся вперед - туда, где тускло серела какая-то изгородь. На ней едва держался клочок потемневшей бумаги. Тернбулл схватил его и увидел, что буквы на нем складываются в слова: "C'est elle qui"...

-Ура! - закричал он.- Мы свободны! Нет, мы не в раю, гораздо лучше; мы в стране дуэлей.

- О чем вы говорите? - спросил Макиэн, мрачно сдвинув брови, ибо его наконец утомили трудная ночь и безотрадная заря.

- Мы во Франции! - ликовал Тернбулл.- Смотрите! - И он протянул драгоценный клочок.- Вот оно, знамение! "C'est elle qui", "именно она". Да, именно она спасет мир!

- Франция...- повторил Макиэн, и глаза его засветились, словно два фонаря.

- Франция! - воскликнул Тернбулл, и лицо его загорелось, как его волосы.- Франция, сражавшаяся всегда за разум и свободу! Франция, побивавшая мракобесов дубинкой Рабле и шпагой Вольтера! Франция, где чтят по сю пору великого Юлиана Отступника! Франция, сказавшая слова: "Мы погасили навсегда небесные огни!" - Франция! - воскликнул Макиэн. - Франция, которую учил Бернард и вела Иоанна! Франция, сокрушавшая ереси молотом Боссюэ и Массильона! Франция, где в новое время обращаются мудрец за мудрецом - Брюнтьер, Коппе, Бурже, Гауптман, Баррес...

- Франция! - восклицал Тернбулл с не свойственным ему пылом,- Франция, водомет сомнений от Абеляра до Франса! - Франция! - восклицал Макиэн.- Водомет веры от Людовика Святого до Лурдского чуда!

- Франция! - крикнул наконец Тернбулл задорно, как мальчишка.- Где думают о Боге и борются за свои идеи! Франция, где понимают пыл, породивший наш поединок! Здесь нас не будут гнать за то, что мы рискуем жизнью ради неверия или веры. Радуйтесь, мой друг, мы-в стране, где царствует честь!

Не заметив неожиданных слов "мой друг", Макиэн кивнул, обнажил шпагу и далеко отшвырнул ножны.

- Да! - вскричал он.- Мы сразимся перед распятием!

- Он сможет увидеть Свое поражение,- сказал Тернбулл.

- Нет,- сказал Макиэн,- ибо Он его видел, и победил.

И сверкающие клинки ударили друг о друга, образуя жуткое подобие креста.

Однако почти сразу на земле, над распятием, возникло еще одни кощунственное подобие - человек, распростерший руки. Он исчез, но Макиэн, стоявший лицом в ту сторону, его заметил, и удивился еще больше, чем если б само распятие ожило, ибо то был английский полисмен.

Отбивая удары, Макиэн гадал, откуда может взяться во Франции это загадочное создание. Гадать ему пришлось недолго. Не успели противники обменяться и десятком выпадов, как на холме, небесам на удивление, снова появился толстый полисмен. Теперь он махал лишь одной рукой и что-то кричал. Сразу же вслед за этим полицейские встали поперек дороги за спиной Тернбулла.

Увидев удивление на лице Макиэна, Тернбулл обернулся и попятился назад.

- Что вы здесь делаете? - сердито крикнул он, словно застал в своей кладовой воришку.

- Простите, сэр,- сказал сержант с той неуклюжей почтительностью, с какой обращаются к заведомо виноватому джентльмену,- а _вы_ что здесь делаете?

- Это вас не касается,- воскликнул Тернбулл.- Если французская полиция против, пусть она и спрашивает. А вы тут при чем, синие сардельки?

- Я не совсем вас понял, сэр,- растерянно промолвил сержант.

- Я говорю,- повторил Тернбулл,- почему французская полиция не вмешивается?

- Понимаете, сэр,- отвечал сержант,- скорее всего потому, что мы не во Франции.

- Не во Франции? - переспросил Тернбулл.

- Вот именно, сэр,- отвечал сержант,- хотя говорят тут больше по-французски. Это остров Сэн-Луп, в Ламанше, сэр. А нас послали из Лондона, чтобы вас поймать. Так что, кстати скажу, все, что вы сделаете, может быть использовано против вас.

- Да,- сказал Тернбулл,- спасибо, что мне напомнили.

И он помчался со всех ног, а Макиэн, очнувшись и оставив полрукава в руке полицейского, побежал за ним.

Бегали они хорошо - куда лучше тяжеловесных служителей закона, да и особенности края использовали умней. Сперва они кинулись к берегу, где полисмены немедленно оказались по щиколотку в воде. Пока те выбирались на сушу, они вернулись и помчались прямо через поле. Добежав до другой дороги, они перешли на рысь, ибо полицейские уже исчезли из виду.

Примерно через полмили они увидели у дороги два беленых домика и какую-то лавку. Только тогда редактор обернулся и сказал:

- Макиэн, мы неправильно взялись за дело. Как же нам драться, если нас все знают?

- К чему вы клоните? - спросил Макиэн.

- К тому,- отвечал Тернбулл,- что нам с вами надо зайти в эту лавку.

ДАЛЬШЕ >>>

© Кит Гилберт Честертон
 

БИБЛИОТЕКА

МУЗЫКА

СТАТЬИ

МАТЕРИАЛЫ

ФОРУМ

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Яндекс.Реклама
цветы оптом
Hosted by uCoz